«Вижу, горит изба, а за избою — двор,
А за двором — площадь с людьми.
Вижу, горит трава, а за травой — забор,
А за забором — весь этот мир».
На улицы городка неспешно спустилась глухая ночь. О том, что произошло буквально ещё несколько часов назад, уже почти ничего не напоминало. Разве что самые фанатичные продолжали отмечать свою победу в пьяном угаре, а самые смиренные — потихоньку молиться в тишине ночи за спасение душ всех невинно пострадавших, во имя Господа. В одном из маленьких домов на окраине молодой парень безуспешно пытался уснуть. Вымотанному организму требовалось хоть немного энергии. Но получалось плохо — отзвуки произошедшего вечером всё ещё звенели в ушах улюлюканьем толпы, треском горящего дерева и истошными обречёнными криками. Неожиданно раздался тихий стук в окно. Юноша подскочил на подушке и опасливо застыл. Он не был до конца уверен, что ему не померещилось. Стук мягко, но настойчиво повторился. Молодой человек осторожно вылез из-под одеяла и тихо направился к окну, стараясь не попадать на скрипучие половицы. На ходу подобрал в хвост длинные волосы, чтобы не мешали. Приходилось быть настороже — он не представлял, кто бы это мог быть, а от любого нежданного гостя сегодня не приходилось ждать ничего хорошего. Горящий звёздами прямоугольник оконного проёма медленно приближался. Вот уже стало немного видно улицу. В освещённом луной палисаднике прямо за окном было пусто. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить домашних, хозяин комнаты осторожно поднял раму. Никого по-прежнему не наблюдалось. Он опасливо высунулся в окно. — Я здесь, — прошипели снизу. Юноша посмотрел вниз. И увидел того, кого на самом деле уже никогда не надеялся. — Ты! Забыв про все свои опасения, он мигом перемахнул через подоконник, присел рядом и сгрёб в свои объятия чумазую и худенькую, совсем юную девушку с двумя косичками грязно-светлого цвета. — Жива! Гуди!.. Девушка застыла в его руках, уткнувшись в плечо. Она ничего не отвечала, только иногда тихо всхлипывала и легонько дрожала. Как будто незадолго до встречи с ней случилась истерика, но сейчас она уже выплакала все слёзы и запрятала своё горе куда-то очень-очень глубоко. — Я думал, ты была там… Вместе со всеми. Как тебе удалось выжить? — Меня не приковали. Я сбежала через подпол. Но все остальные и правда… Эльза. Томас. Мама… Все. Девушка больше не всхлипывала, но одинокая слезинка скатилась у неё по лицу. Юноша осторожно вытер дорожку с грязной исцарапанной щеки. — Произошедшее ужасно. Мы потеряли почти всех, — его голос вздрогнул, он и сам чуть не плакал, — Я думал, уже никогда тебя не увижу. Все родственники. Все друзья. За нами не пришли только потому, что отчим в обмен на наши шкуры заложил кого-то из своих старых подельников. У них и способностей-то не было. Ненавижу его, — мальчик оглянулся на дом и нервно сглотнул, — но он выиграл нам пару дней. Рано утром мы уезжаем. Очень далеко отсюда. Поедем с нами? Больше они тебя никогда не поймают. Девушка грустно прижала пальчик к его губам. — Не надо. Я не смогу поехать с вами. Калеб, знаешь, я… Мне нужно сейчас уходить. — Зачем? Куда ты пойдёшь совсем одна? — В соседние поселения. Сначала в Берлингтон. Потом Суонтон. Я должна предупредить всех о чёрной туче власти Крэкстоуна. Он ведь не остановится, он будет истреблять подобных нам и укреплять свою власть. Я не хочу, чтобы ещё кого-то постигла наша участь! Калеб покачал головой. — Это чрезвычайно опасно. Особенно для одинокой девушки. — Я не смогу по-другому, — Гуди сжала кулаки, — Я не дам этому монстру сгубить всех, кого он не понимает и не может себе подчинить. Знаешь, я убью его. Собственноручно — рано или поздно. — Ты, как обычно, уже всё решила, да? — Поможешь мне? Юноша кивнул. — Залезай! Следующий час прошёл в сборах. По настоянию Гуди больше никого будить не стали, и быстрые поиски всего необходимого приходилось осуществлять в тишине. Тем не менее, удалось сообразить ей дорожную сумку, где было на пару дней еды, немного денег и два маленьких ножа для самозащиты. Собранным скарбом Калеб был вполне доволен, а вот внешним видом подруги — не очень. — Тебе ещё нужно переодеться. Нельзя в этом идти. Гуди оглядела своё платье: порванное, прожжённое, в пятнах сажи. Да и лицо и руки — все в грязи и копоти. Действительно, сейчас она привлекает очень много ненужного внимания. Калеб тем временем уже рылся в сундуке в углу комнаты. — Тебе лучше переодеться в мужскую одежду. К беспризорному мальчишке будет меньше вопросов. Всегда сможешь сказать, что ты гонец или почтовый помощник. Только вот моя одежда тебе будет слишком велика. Посиди тут, я сейчас схожу, возьму у Эйба. Оставшись в одиночестве, девушка в ожидании Калеба легла на его постель и попыталась хоть немного расслабиться. Здесь, в знакомых с детства стенах, всё произошедшее казалось бесконечно далёким и нереальным. Вот у окна деревянная скамейка, на которой они с Калебом часто ночью сидели, глядя на звёзды и споря о том, на что похожи сотканные из огоньков рисунки на тёмном небе. А вон на стене выцарапанный другом рисунок: он сам, она и Абрахам — младший брат Калеба. Рисунок появился после её дня рождения, всего каких-то пару месяцев назад. Как же всё изменилось с тех пор… Казалось, вот сейчас ещё немного и займётся рассвет. В комнату войдут мамы — её и Калеба — со стаканами молока и пожеланиями доброго утра. Позовут всех детей завтракать, а потом — помогать по хозяйству. Но этого никогда больше не случится. Мамы нет. Никого больше нет. Рассвет в этой тьме никогда не наступит. Этот негодяй — лживый освободитель Крэкстоун во всём виноват. И он поплатится. У двери послышался шорох шагов. Это Калеб вернулся. Он нёс принёс свёрток с вещами, а ещё небольшую бадью с водой и полотенце. — Вот, держи. Здесь два комплекта одежды и ботинки. Умойся и переоденься прямо сейчас — платье я брошу в камин. Юноша поставил воду на стул, протянул вещи Гуди и отвернулся. Ей показалось, что она даже в темноте увидела, как горят его уши. Девушка взяла из стопки штаны и рубашку и медленно принялась переодеваться. Её уставший разум испытывал гамму странных чувств. Нельзя сказать, что она стеснялась Калеба. Большую часть её осознанной жизни они провели, будучи ближайшими друзьями. Вместе гоняли птиц по соседнему лесу, вместе ходили купаться на реку, вместе ловили рыбу, вместе учились верховой езде. Вместе открыли телепатические силы внутри себя и осознали, почему кого-то из людей в этом жестоком мире принято называть изгоями. И до сегодняшнего дня она вполне даже допускала, что через пару лет родители решат поженить своих детей. И кто знает, наверное, тогда она тоже снимала бы перед Калебом платье. Но он не отворачивался бы смущённо, а смотрел прямо на неё. И их общим чувством было бы счастье, а не выжигающая горечь потери и удушающая жажда мести. Тёплая вода приятно успокаивала кожу, смывала грязь и копоть. Чистая одежда согревала и пахла чистотой. Всё это было обыденным, нормальным, привычным. Но всё это время в мыслях продолжали мелькать ужасные образы произошедшего вечером. Нормальности больше не за что было зацепиться, воспоминания об этом невозможно было смыть. — Я готова. Калеб обернулся и придирчиво оглядел Гуди. Перед ним стоял почти обычный дворовый мальчик-подросток. Выбивалась только одна небольшая деталь. — Надо ещё волосы тебе убрать. Сейчас. Он бегло осмотрел стол и полки вокруг, но не найдя ничего подходящего, поднял руку и вытащил шнурок, который держал его собственные волосы. Хвост рассыпался по плечам. Калеб аккуратно собрал её косички в высокий пучок, а сверху надел небольшое кепи. — Идеально, — горько улыбнулся юноша. — Что ж, тогда мне… Наверное, пора идти. Ощущая щемящую пустоту в груди Гуди смогла сказать это, но с места не сдвинулась. Осознание, что сейчас она скорее всего в последний раз видит единственного оставшегося в живых близкого человека, буквально приковало её к полу. Калеб подошёл ближе. — Давай, я пойду с тобой. Вдвоём всё равно больше шансов, что у нас что-то получится. Гуди покачала головой. — Нет. У меня будут связаны руки, если ответственность за мои действия разделит кто-то ещё. Я ступаю на очень опасный и тёмный путь. И не остановлюсь, пока не дойду до конца. А значит, моя судьба — быть одной. Калеб отвёл взгляд, как будто получил оплеуху. Сердце девушки сжалось. — К тому же, у тебя есть твоя мама. И Эйб. Ты же не оставишь их на отчима. Я знаю, ты его терпеть не можешь. Да и я тоже не очень ему доверяю. Ты нужен своей семье. — Я боюсь за тебя, Гуди. Если бы я мог чем-то ещё тебе помочь, я пошёл бы за тобой на край света. Разум настойчиво гнал Гуди к выходу, но всколыхнувшиеся эмоции не давали просто так уйти. Вместо того, чтобы идти к окну, девушка сделала шаг к Калебу и взяла его за руки. — Я знаю, — тихо ответила она. В порыве отчаяния, юноша сжал её ладони и, опустив голову, коснулся губами её лба. Будто бы даря ей пожелание удачи. И благословение. Гуди застыла. Внутри неё, в залитой тёмной ненавистью душе не оставалось больше места ни радости, ни любви, ни надежде. Там, в пылающем приходском доме теперь навечно похоронены все светлые её чувства. Ей не нужна была телепатия, чтобы точно знать: по-другому уже никогда не будет. Однако, прямо сейчас, на совсем короткий миг в беспросветной мгле отчаяния ей почудились далёкие маленькие искры, источающие согревающий свет. И, потянувшись к манящему свету, девушка подалась за ними вслед. Она чуть запрокинула голову и приподнялась на носочки. Её губы соприкоснулись с тёплыми, чуть потрескавшимися губами Калеба. Пальцы переплелись с его пальцами. Руки сжались так, словно ладони хотели вплавиться друг в друга. Искры вмиг вспыхнули ярким пламенем. И погасли, когда она тихо отстранилась от юноши. — И всё-таки. Мне надо идти. Гуди развернулась, теперь уже уверенно направляясь к выходу. Ей стало понятно, что, стоит помедлить ещё немного, она просто уже не сможет уйти никогда. — Минуту. Дай мне ещё минуту. В один шаг догнав и остановив её на ходу, Калеб обнял её сзади. Второй раз за вечер — вот неслыханная вольность! Из-за разницы в росте, Гуди показалось, что её закрыло стеной от любых бед — высокой и нерушимой. Как же хотелось остаться за этой стеной навсегда. Они замерли в тишине ночи. Было слышно только как стрекочут сверчки где-то под полом, за окраиной города воет одинокий волк и громко стучат два молодых сердца, не желающие расставаться. В руках друга детства было так надежно и спокойно. Решительность Гуди дала звонкую трещину. Но отступать было нельзя. — Спасибо, — нарушила она тишину, разворачиваясь в объятиях Калеба к нему лицом, — ты очень помог. Я никогда не забуду всё, что было между нами. Спасибо тебе. И прости. Теперь уже точно пора попрощаться. Каждое слово резало Калеба сильнее клинка, жгло сильнее, чем инквизиторский костёр. Но он знал эту девочку почти всю жизнь и понимал, что раз она что-то решила, её уже не остановить. Он очень ценил в ней это качество. Но слишком любил, чтобы так просто отпустить. После этих фраз он только сильнее прижал к себе маленькую Гуди. — Я никогда не оставлю надежды, что мы встретимся вновь. Я люблю тебя. И буду искать. Буду искать всю жизнь, слышишь? Конечно, Гуди слышала. А ещё ей показалось, что она услышала, как упало из груди её собственное сердце. И разбилось на тысячи осколков. Осколки больно впились в нутро, засели холодной занозой в каждом сосуде, в каждой мышце. Пора. Пора было уходить, это последний шанс. Она вырвалась из объятий и побежала к окну. На полпути остановилась. — До встречи. Хотя бы в какой-нибудь из жизней! Почти выкрикнув это, она сорвалась с места. Блестящие капли сверкнули в лунном свете там, где она только что стояла. Миг — и девушка исчезла в оконном проёме. Где-то далеко снова протяжно и заунывно завыл волк. Последняя фраза имела шансы перебудить половину дома. Но Калебу было наплевать. Он подбежал к окну и наблюдал, как скрывается в сумраке улиц хрупкий силуэт Гуди. Где-то внутри, вопреки всем словам, прорастало понимание, что больше он её не увидит. Медленно и отчаянно юноша поднял руку и робко помахал на прощание своей найденной и снова потерянной любимой. — Прощай… Одновременно с этим на стене за его спиной вздрогнула нарисованная девочка с косичками. И утёрла скатившуюся по дощатой щеке слезу. На подоконнике в свете луны стало заметно какое-то шевеление. По освещённой доске деловито полз чёрный скорпион. В хвосте, где у скорпионов обычно жало, он держал пушистый бордово-чёрный цветок. *** За окнами Невермора снова шумел только недавно затихший дождь. Погода совершенно не собиралась баловать уезжающих учеников солнцем наутро. То и дело сверкали молнии. Раздался особенно гулкий раскат грома. В общежитии Офелия-Холл на абсолютно лишенной каких-либо красок половине комнаты Уэнсдей Аддамс вздрогнула и проснулась. Она ясно помнила, что ей снилось что-то важное, но зыбкая память о сне растворялась с каждой секундой. Пока Уэнсдей окончательно просыпалась, морок ночных видений уходил вместе с самими видениями. Разве что она помнила, что снова видела Нерона. И кажется, Ксавье. А может и нет. После такого сумасшедшего дня, как накануне, мешанина сонного бреда в принципе была совершенно неудивительна. Уэнсдей пожала плечами и перевернулась на другой бок. Больше в эту ночь ей ничего не снилось.