Храбрый солдат отечества

Преодолевая усталость, ноги Дании надрывисто переступали с одной на другую. Ему оставалось совсем немного, чтобы дойти до милого дома, однако тяжесть совсем не отпускала. Как странно, ведь маршировать в строю было не так утомительно, даже зимой. Но сейчас Дании казалось, что неизвестная сила вдавливала в землю, он как будто ощущал, что его сейчас же засосёт туда вниз, а там уже и ад не так далеко. Но мысли его были далеки от сказок, даже слишком. На самом деле, Данию преследовало ощущение, что мыслей в голове совсем не было, а находились они где-то за ней. Это чувство не покидало его уже так долго, что догадки о причинах были самыми разными. Начиная размышлениями о собственной смерти, заканчивая догадками о том, будто это тогда взрывом снесло все мысли, и теперь они всегда будут находиться где-то там, позади головы. Наверное, это не лечится. По крайней мере, Дания никогда не слышал, чтобы кто-то такое лечил. Да и помогло бы лечение? Его сослуживцы, вот, были не такими удачливыми, оставались жить без рук и ног. Или не оставались. Да и жизнь ли это вообще, без рук и ног? Кто знает, но без головы — точно нет. Наверное, от таких мыслей Дания чувствовал себя некомфортно в кепи. Голова начала чесаться, он понял, что, кажется, вспотел. Её пришлось снять. Теперь обе руки были заняты. Только бы случайно не обронить её по пути, или хотя бы не обронить слишком далеко от усадьбы. По самой кепи сразу было бы видно, что обронил её не абы кто, а сам Дания — Кристофер Гильденлю — владелец поместья. Только у него здесь могло бы быть настолько высокое звание, чтобы это было видно по головному убору. Тогда бы его, конечно, вернули. Хотя и, откровенно говоря, Дании было бы всё равно, останется ли эта переломанная кепи у него. Абсолютно без разницы. А ведь в пути к югу Ютландии, такого не было, напротив — душа пела от всего того воодушевления, переполняющего сердце. «Единая страна! Под одним датским флагом! Смерть немцам!» — об этом были все мысли, звучавшие в голове в такт марша. Казалось, что никто в отряде не был настолько на подъеме. Вот он — идеальный капитан. Даже когда многие начинали скучать по родным, любимым людям, только Дания даже не заикался об этом. Его разум был по настоящему опьянён мыслями чести, которая упала на него свыше. «Единая страна! Под одним датским флагом! Смерть немцам!» И всё же, он вспоминал, как градус его восторга снизился после первой же встречи с врагом. Не то что бы Дания никогда не видел войны, однако это столкновение показало всем, куда они направляются, и какая участь ждёт некоторых, как оказалось, многих из них. Дания уверял себя в том, что вернётся живым и был уверен в себе, но всё-таки поймал себя на секундном, мимолётном желании дезертировать. Ни за что бы этого не сделал. И всё же, та мысль была тем самым первым сорняком сомнений в его голове, как и вся встреча в целом в головах отряда, многие в котором ещё ни разу не убивали. Но о сорняке пока догадывалась не многие. Дания знал, что вернётся живым, но теперь уже не был уверен в том, что вернётся здоровым. Плохое предчувствие поселилось в груди и волновало сердце. Усадьбу уже было видно. Подняв взгляд выше, Дания заметил, как облака затягивают небо и закрывают ранее сияющее в зените солнце. В его глазах всё вокруг сделалось как будто ещё более серым. Дания надел кепи обратно. «Будет дождь.» — проговорил он про себя, — «Да и с чего бы ему не быть.» — подумал чуть тише. Оно и правда, в этих местах дожди частые гости. Чем ближе к дому, тем приземлённей становились мысли. Дания вспомнил о письмах, которые отправлял по возвращению, ведь они уже должны были дойти. Одно из них было домой, а второе Швеции, оно предназначалось Норвегии. Дания уже не очень помнил, что именно написал там, но надеялся, что они дойдут вовремя и без проблем, особенно второе, насчёт которого у него были сомнения. А были они, потому что ещё со времен расторжения унии, Дания был ограничен в общении с Норвегией, и до сих пор терпел последствия. Швеция вполне мог ничего не передать Норвегии, или же вовсе запретить прийти встретить. Но не может же он так поступить, это ведь было бы совсем бессердечно… Да и ведь он действительно думал о том, чтобы помочь Дании в его славной войне. И всё же, если Швеции было всё равно на то огромное количество страданий, которые перенёс Дания в первые годы разлуки, то будет ли ему не всё равно на это небольшое письмо? От этих мыслей становилось немного тревожно. Ведь никто кроме Норвегии, казалось, не способен был встретить по достоинству: ни Исландия, ни Фареры. Потому что они не Норвегия и никогда им не будут. Дании, если честно, до сих пор было до злости досадно за это. Хотя даже с Норвегией отношения, в последнее время были какими-то натянутыми, не считая, конечно, того времени, когда Дания был на войне. Ему казалось, будто любимый Норвегия начал меняться, пытаться быть серьезнее, выше своей головы. И относительно недавно до Дании то доходили новости, то самому ему приходилось слышать, что Норвегию пугал его «чрезмерный энтузиазм». Тем не менее, тогда Дания не воспринимал такую настороженность в свою сторону как что-то страшное и необычное. Да и ведь он не прислушался даже к Англии со Швецией, что уж говорить о любимом Норвегии. И всё же, Дании никогда не хотелось, чтобы Норвегия уходил, так пусть хотя бы сегодня он ненадолго вернётся. С ним ведь уже и не чувствуешь себя жалко. Хотя бы ненадолго Дании хотелось не чувствовать себя так жалко. Именно поэтому он продолжал идти и так желал вернуться. Не смотря на всё, совсем слабая надежда на то, что его ждут, теплилась в душе, как последняя спичка, догоравшая жестокой зимой. Тем временем, тропинка вдоль рощи выходила к открытой дорожке, ведущей к усадьбе, расположенной на небольшом холмике. Каменные стены светились седо-золотым под редкими лучами солнца, выглядывающих из-за облаков. По усадьбе было видно, что она стара, но вовсе не так, как может быть стара комната с облезшими обоями и плесенью на потолке, нет. Это скорее та старость, которая роднит с землёй, на которой стоишь, с людьми, которых давно знаешь. Та старость, которая делает тебя частью чего-то большого и прекрасного, не требующая выделяться, становиться лучше и сильнее, только лишь расслабиться и быть частью композиции, быть на своём месте. Деревьев и кустов, особенно поодаль, было совсем немного, они не мешали видеть берег, который был недалеко отсюда. Дания кинул взгляд на воду, сквозь стоящие над берегом молодые буки, совсем ненадолго, сам не зная зачем, и сразу повернулся обратно к усадьбе, чуть прищурившись, как будто что-то искал. Уже будучи во дворе, Дания завидел высокую мужскую фигуру, идущую к нему навстречу. Он остановился и ещё сильней прищурился, уже чуть приподняв голову, в попытке разглядеть лицо издалека. «Норвегия?» — моментально подумал Дания, но так же моментально отбросил эту мысль, ведь при небольшом рассмотрении всё становилось ясно. Тем мужчиной был вовсе не он, им был приятель Дании, которому тот доверил поместье на время своего отъезда. На вид он был немолодым, спокойным и добропорядочным. Человек, наконец, подошёл достаточно близко для диалога, но не спешил говорить. Он ненадолго, как будто стыдливо, опустил взгляд вниз. Дания видел, как и его сердце едва расколится на части. Он знал о поражении, знал обо всём. Дания отвернул голову в сторону, ему не хотелось ни с кем встречаться взглядом, ни с одним датчанином или датчанкой. Но всё же, он выдавил из себя несколько слов. — Хотя бы жив. И снова настала тишина. И каждая секунда длилась как вечность. — С возвращением, минхерр. — мужчина заставил беседу очнуться. — Спасибо, что присмотрели за поместьем в моё отсутствие… Я очень благодарен. До свидания. Мужчина коротко кивнул. — Я должен сказать вам о том, что сложил всю почту в вашей комнате. — Спасибо. — …До скорого. Дания не заметил того, как скоро остался совсем один во дворе, стоять, пока мысли пролетают сквозь голову вместе с ветром. «Я рад, что вы написали, минхерр, Ждать вашего письма было волнительно. Почему вы не писали раньше? Я полагаю, служба капитана особенно сложна. Жаль, что не смогу вас встретить. Швеция говорит будто это глупо и небезопасно. Может в чем-то он и прав. И всё же, очень жаль. Ночью мне тоже одиноко. Норвегия.»