ДА!
После чего, его по два пионера-Тимуровца взяли за руку с обеих сторон и он только поднялся, да бросил взгляд на доску, после чего, я повёл плечами и улыбаясь признался честно: -Ты выиграл, Михал-Михалыч! Поздравляю! Детей моих научишь также играть? Будут считай тебе внуки! Дед лишь рассмеялся так светло, точно ребёнок и не было в этих глазах застывшего ужаса блокадного Ленинграда (за мор которого в параллельной вселенной установили табличку Маннергейму, командовавшему блокадой). Не было ужаса бомбёжек истощавших жителей. Не было пайки из куска хлеба. Не было сковывающего мороза утонувших на Дороге Жизни, героев. Не было и вестей, в лазарете, что дома, семьи, любимых, близких больше нет. Не было и одиночества, пусть с заботой и поддержкой государства, благодарными потомками, но ноющая боль утихла наконец в этих старческих глазках, пусть хотя бы на день рождения этого героя-освободителя… …Было лишь бесконечное святое детское счастье на испещрённом морщинами, лице…***
Д О Ж Д А Л С Я!
Уже заколебавшись ныкаться в кустах, я всё же дождался до того самого момента, как Славяна окажется одна. Вот, она взяла письмо из рук почтальонки. Пробежали любимые мои, голубые глазки. Славя сначала хотела было в нетерпенье вскрыть его, но потом лишь заулыбалась так счастливо и нежно, безгрешно как ребёнок, прижала его к сердцу и, оставшись одна на небольшой дорожке между рядами домиков, закружилась, жмурясь от улыбки, после чего вприпрыжку, как маленькая поскакала в домик. Я медленно подобрался к нему сзади и заглянул в распахнутое окно. Славя плюхнулась на кровать и, барахтая ножками, трясущимися ручками нетерпеливо открыла конвертик, пробежалась глазками и побагровела. Задышала тяжело. Слёзки закапали на бумагу, а девушка пронзительно и сладко протянула: -Ль-любимый… Ну, тут я выпрямился и, оперевшись о раму окошка, спросил: -Звала, любимая? Девушка взвизгнула, машинально прижала письмо как величайшую драгоценность к сердцу, потом ринулась ко мне, я перелез, мельком заметил собственный уродливый почерк на размякшей от слёз бумаге, ну и поскольку сегодня — закрытие смены, встал на одно колено, достал кольцо и спросил, чувствуя как бешено колотится моё сердце: -Сла… -Да — ответила девушка, багровея и в трясущихся ручках держа письмо, моим же почерком ко мне Несколько опешив, я прочистил горло и продолжил стоя на одном колене: -Славяна, ты выйдешь за ме… -Да! — снова перебила меня Славя и добавила, прыгая от счастья: -Да-да-да! Выйду! Я выйду! Выйду я за тебя конечно, дурачок ты мой, что ты глупые вопросы задаёшь… Иди… — тихо добавила Славя краснея и также тихо попросила: -Иди ко мне… Я уже не могу, я так соскучилась… Ну и, только я встал на ноги, как Славя тут же ко мне бросилась и жадно поцеловала, на что я ответил полнейшей взаимностью, тиская её крепко-крепко…***
…Тот самый день мы вспоминаем постоянно. Дождавшиеся друг-друга, сохранившие верность, мы вступили в брак совсем не для плотской связи. Окончили учёбу. Теперь, Славя — учительница в сельской школе, я тоже смог устроиться по профессии здесь же. Подумав и решив, что скотиной заниматься не будем (Славя не позволит мне резать на мясо зверушек), то заместо амбара, всей деревней сколотили избу по соседству. Туда, слово-за-слово, единодушно поселили Михал-Михалыча. Детишек у нас двое: мальчик и девочка. Ещё двоих взяли из детского дома. Забрали Пирата и теперь он у нас — почётный сторожевой пёс. Жили мы уютной большой семьёю. Был нам как родственник, Михал-Михалыч, ничем не утруждал от слова совсем. По вечерам мы часто его навещали, а в случае чего, деток оставляли ему — он не смотри, что боевой ветеран, а крайне заботливый и добрый, справедливый воспитатель. Славины родители рядом, мои итак не больно далеко живут, братья-сёстры Славины тоже по району рассосались. Всё в жизни у нас сложилось и я благодарил Небо за прекрасную мою супругу — мою главную соратницу и единомышленницу. Следуя принципу «что посеешь — то и пожнёшь», мы всегда ступали путями добра, отчего и смаковали добрые плоды, чему приучали детишек, все силы вложив в их следование правде, а не большинству… …И жить было хорошо и жизнь была хороша, да и ушли мы с любимой в вечность блаженства вместе, в один день, обнявшись на девяносто первом году жизни, из которых семьдесят один прожили в браке, так и оставшись друг-другу верными, ни разу не изменив и преодолев все соры, ругани и обиды, смягчая недостатки, леча уязвимости и укрепляя сильные стороны каждого из нас, жизнь положив на спасение собственных детишек и всех, кто только желал из окружающих, спастись в добре, вечности и целомудрии…