Перламутр — органико-неорганический
композит натурального происхождения.
Иногда ошибочно относят к драгоценным камням.
Твердость по шкале Мооса — 2,5-4 единицы (из 10).
***
— А научи! У этого эльфа были яркие голубые глаза и сияющие золотые волосы. Они плащом спускались ниже поясницы и, казалось, светились своим, мягким и тёплым, светом. И весь он был как ясный летний день — солнечный и радостный. — Чему ты просишь научить тебя, о страж белостенного Гондолина? — Туор вежливо поклонился. — В чём я, смертный сын смертного отца и смертной матери, могу научить тебя, перворожденного? Спросил и сам смутился — против воли скользнула в голосе горечь. Хоть и приняли его в Потаенном Городе с открытым сердцем, а всё ж таки быть единственным человеком оказалось тяжело. Говорили ему, что похож он на эльфа — и ростом, и статью, и лицом и нравом. Но ведь не эльф он. Не эльф! Это они — сильные, смелые, на мастерство умелые, и в бою, и в мирной жизни — первые. Бессмертные… Порой захлёстывало сердце, тогда поднимался Туор в горы и на берегу ручья, слушая, как звенит поток, мечтал уйти — туда, на берег моря, где кричали чайки и остро пахло водорослями и солью. Там был только он один — и всепонимающее море. А потом вставал с колен, умывал лицо и руки в холодных — так, что льдом прохватывало, — прозрачных струях, и возвращался за высокие белые стены. Ибо жили там бессмертные эльфы, и жила там она. Тоже, к несчастью его, бессмертная. — Так научишь меня, о трижды смертный Туор? Смех звучал в звонком голосе, но был не обидным — так дети вместе смеются, когда носятся, как птички, по зеленому лугу. А ведь нет в детстве разницы между Вторыми и Первыми… — Чем смогу, — развел руками Туор, невольно улыбаясь в ответ. — Спрашивай, достойный Глорфиндель. — Научи меня так волосы закалывать. И Глорфиндель указал взглядом на туорову макушку. — Волосы?! — не поверил своим ушам Туор и хлопнул себя по свернутому в узел на затылке хвосту. Кос он не плел, распущенными не носил — не среди эльфов, каждый из которых мог похвастать такими волосами, что и самой прекрасной смертной деве на зависть. Но и стричь не хотел. Нет уж, рабом насильно состригали, а теперь он свободен и таким останется, насколько дыхания в груди хватит. — Зачем тебе?! Ты же… И он обвел рукой сияющий облик золотоволосого эльфа. И был Туор так искренен, что Глорфиндель смутился: — Не люблю я косы плести. Стесняют они меня, как коня — узда. А так ходить… — эльф качнул головой и солнце бликами прошлось по светлой волне. — Неудобно. — Воля твоя, — развел руками Туор и вытащил шпильку из волос. Скромную серебряную шпильку, украшенную лебяжьим крылом из белого речного перламутра. — Смотри, берешь прядь, сворачиваешь…***
— …Ну как? — спросил Глорфиндель, вертя головой. — Чудесно, — не покривил душой Туор. И впрямь хорошо вышло. Не с гулькин нос, как у смертного учителя, а роскошная сияющая корона, достойная эльфийского владыки. — Только шпилек побольше, о трижды золотоволосый нолдо. И попрочней. — Друга сковать попрошу, — кивнул Глорфиндель, и корона, держась на единственной шпильке, не выдержала — рассыпалась, окутав плечи привычным сиянием. Глорфиндель рассмеялся и встряхнул головой: — Спасибо тебе, Туор, друг эльфов. И позволь спросить — что за тяжесть на сердце тебя мучает? Вскинул было гордо голову Туор, хотел резко ответить. Но промолчал и отвернулся. О чем тут говорить? Он — не Берен. Она — не Лютиэн. Да и слава Валар, пусть живет долго и счастливо, бессмертная… — Даже Арда закончится, — Глорфиндель говорил негромко и не смотрел на человека. — Даже Сильмариллы, уничтожить которые и Морготу не под силу, будут однажды разбиты, и сравняются тогда в смерти Первые и Вторые. И сто лет сравняются с тысячами. Но кроме смерти есть и иное, что стирает разницу между нами. Для любви нет ни смерти, ни бессмертия, а есть только вечность, хрупкая как речная ракушка. И Глорфиндель протянул, возвращая, Туору шпильку — скромную серебряную шпильку с лебединым крылом из белого речного перламутра. Любой в Гондолине знал — только сильные и умелые пальчики Идриль Среброногой, дочери короля Тургона, работают с хрупким перламутром, так похожим на драгоценный камень, и все же не вечным. Туор помолчал, дожидаясь, когда твердость вернется голосу, а потом окликнул: — А в кого влюблен ты? Глорфиндель, глава Дома Золотого Цветка, обернулся: — Я? Я влюблён в мир, о смертный Туор, сын смертного отца и смертной матери. И знаешь… кажется, он отвечает мне взаимностью.***
— Рауг тебя надоумил строить такие глубокие фонтаны, — ругался Глорфиндель, помогая Эктелиону идти. Тяжелые сияющие доспехи, едва не стоившие тому жизни, остались валяться у фонтана в разрушенном Городе Семи Имён. — Теперь не глубже, чем по колено, слышишь? — Слышу, — выдохнул Эктелион. Сломанные ребра заставляли его дышать часто и неглубоко. — Как… Как ты… спасся? Я был ув… уверен, что бич балрога тебя… тебя догонит… — Молчи. Он и догнал. Сбил шлем, волосы подпалил, — Глорфиндель перехватил Эктелиона. — Если б не пришлось нырять за тобой, полыхнул бы как… И он покачал головой. Золотые пряди, стянутые в узел на затылке, солнечно светились даже сквозь кровь и грязь. Шпильки для Глорфинделя делал Эктелион.