Бросок

— Так что происходит в Риме, чужеземец? Клеопатра подпирает рукой подбородок и улыбается. Она некрасива. Кожа у нее темнее, чем требует мода, а нос слишком длинный. Зубы у нее кривоваты, а глаза — необычайно светлые, почти что цвета грозового неба: только они и достались ей от предков-македонцев. Среди изящных римских матрон она смотрелась бы вороной среди голубок. Однако, думает Квинт Клемент, при александрийском дворе большинство римских красоток не продержалось бы и дня. Оказаться здесь — все равно что угодить в пасть к крокодилу, одному из священных нильских чудищ: почти четыре метра воплощенного ужаса, брони и зубов. А Клеопатра — тощая, невзрачная девчонка, но что-то в ее светлых глазах и лукавой улыбке говорит: «Я всю свою жизнь борюсь с крокодилом, и он все еще голоден». Клемент — удачливый делец средних лет. Он не первый год добывает лишнюю монету тем, что передает последние слухи из Города любопытствующим чужестранцам. На большинство из них он смотрит свысока, будь то разряженные уроженцы Азии, воинственные даки, высокомерные ливийцы или набитые деньгами финикийцы. Нельзя разбогатеть, не научившись чуять страх. Мелкие царьки надувают щеки и задирают носы, но и величайшие среди них смотрят на растущую тень Рима — и боятся. Нынче римский гражданин может любому смотреть в глаза. Кроме, похоже, маленькой Клеопатры: Клемент осознает, что избегает ее бесстрастного взгляда. Передача власти в Египте — дело как всегда запутанное и гибельное: в порту Клемент разузнал о шансах претендентов. Слащавые египтяне принимали ставки, у кого из уцелевших Птолемеев и выдающихся политиков Александрии больше шансов на выживание. Эта девчонка, говорили они, наверняка спасется, но царицей ей не бывать. Клемент повторяет последние слухи под ее пронизывающим взглядом и думает: «Они ее не знают». Под конец он пересказывает свежие новости о Цезаре — о посланниках из Галлии, о распре с сенатом. — Они боятся, что он будет добиваться другой магистратуры и окажется под защитой закона прежде, чем они успеют обвинить его в продажности. Клеопатра не сводит с него глаз. — А он продажен? — Не больше других, госпожа. Но их пугает то, что он забирает слишком много власти. Клеопатра кивает. — Странно у вас обходятся с теми, кто преуспел. Как по-твоему, что за человек Юлий Цезарь? Клемент сглатывает. Его вдруг прошибает пот. Это все александрийская жара, не иначе. — Хочешь, расскажу тебе, что я думаю? — Клеопатра поджимает под себя ноги. Она движется плавно, как кошка или змея. — Он талантливый полководец — значит, он властен и умен. Он римлянин — значит, высокомерен. И мужчина — а оттого еще высокомерней. Я знаю, что некогда он разыскал всех до единого пиратов, у которых был в плену, и распял их — значит, он беспощаден. И я знаю, что еще мальчиком он распутничал с вифинским царем — значит, он безрассуден. Да, пожалуй, скорее безрассуден, чем мудр. Повисает тишина. Клемент чувствует себя рыбой на суше. — Но ты думаешь, что он преуспеет, госпожа. — О да, — отвечает Клеопатра. — И когда весь мир будет лежать у его ног, он снова поставит его на кон, бросит кости лишь для того, чтобы услышать их стук. В душе он игрок. — На мгновение ее глаза делаются прозрачными и отстраненными, но скоро она приходит в себя. — А ты, Квинт Клемент, ты игрок? Любишь делать ставки? — Я... иногда, — выдавливает тот. — Я… — В порту ты выяснял, каковы мои шансы, верно? Клемент давится воздухом. — О, я понимаю — зачем вести дела с тем, кто обречен на поражение? Я поступила бы так же. Но знаешь, что тебе следует сделать, если хочешь сказочно разбогатеть? — Клеопатра хитро улыбается. — Возьми все свое состояние и поставь на кон. Ставь на то, что Цезарь будет править миром. Твои шансы будут четырнадцать к одному. — А что будешь делать ты, когда Рим будет править миром? — невольно спрашивает Клемент. Клеопатра смеется: — Я сказала: Цезарь, а не Рим! Что ж, если ты хочешь заключить еще более выгодное пари — будь по-твоему, друг римлянин. Запомни хорошенько. Когда пойдешь делать ставку, ставь на то, что Цезарь будет править миром — но Египтом будет править Клеопатра. Клемент выходит от нее весь мокрый и дрожащий. Александрийский вечер приносит желанное облегчение, а золото Клеопатры приятно тяжелит кошель. Безотчетный порыв заставляет его войти в лавку, где принимают ставки. Внутри сумрачно и сыро. Шансы — четырнадцать к одному, как и говорила Клеопатра.