Львиный зев

Хавриса и Пётр вернулись в княжеский терем. В день перед свадьбой никто не устраивал шумных гуляний, все рано легли спать. Вечером весь город будто затаил дыхание, готовясь к главному праздничному дню. Помимо княжеской свадьбы народ готовился к Дожинкам — последнему дню жатвы урожая. Начинался новый период жизни, весь мир готовился к зиме. Вместе с уходом лета и встречей приближающихся зимних холодов, местный народ встречал новую княгиню. Было на душе у Петра неспокойно: думал он о словах ведьмы. Весь разговор Хаврисы и Жиравы он не решался заговорить, ведь знал он слишком мало о магии, чтобы вступить на чью-либо сторону. Тревожила неизвестность за будущего наследника и «то, не знаю что», которое ждёт их в родном дому. Слишком много беспокойств свалилось на князя. Пётр видел подавленное состояние Хаврисы. У него было время подумать об их семье. За семь лет его отношение к ней менялось очень часто: от чистой ненависти до снисхождения, граничащей с любовью. В нынешнее время вряд ли будет возможность так просто ненавидеть или любить. Слишком многое изменилось за эти несколько дней. Им предстояло ещё обсудить множество вещей и узнать много друг о друге, но даже боги не могли его уверить, что этот путь к спокойной жизни будет легким. Сжимая в руках сплетённую Жиравой защиту, чувствуя, как некое сознание внутри возрастает, Пётр принял решение отдать оберег Хаврисе. Он не знал, было ли это решение верным, но благодарность на лице Хаврисы подсказывала ему ответ. Может быть, путь к умиротворённой счастливой жизни будет не так тяжек, если они пройдут его вместе, полностью доверяя друг другу. Заснула княжеская пара в объятьях друг друга. И Петру приснился Павел. Старший брат выглядел именно так, как запомнил его Пётр: молодым, сильным духом и телом. Павел стоял в подчёркнутой дымкой приёмной зале, где обычно восседал на своём троне, решая княжеские вопросы и принимая гостей, только в этот раз он находился у открытого окна. Глаза старшего брата смотрели с любовью, а сквозь тёмно-русую пышную бороду проглядывалась улыбка. Сейчас он был невероятно сильно похож на отца. — Брат, — еле слышно выдохнул Пётр, вскидывая свои руки и делая шаг вперёд, но расстояние между ними не изменилось. Павел по-доброму усмехнулся и, прикрыв глаза, медленно кивнул. Дымка сна стала захватывать силуэт бывшего князя. Пётр попытался сделать ещё шаг — бесполезно. Силуэт Павла стал таить в воздухе, превращаясь в сгусток света. Пётр ощутил под ногами уходящую землю. Перед самым своим пробуждением Пётр разглядел, как свет касается кончиков его пальцев, а затем вылетает в распахнутое окно. Пётр распахнул глаза и прерывисто выдохнул, не поднимаясь с перины. В окно проникали первые лучи солнца, а где-то недалеко издал свой громогласный крик петух. Хавриса посапывала у него под боком. На душе стало тяжко, будто бы что-то очень важное пропало. Взор затуманился пеленой из слёз. Ещё раз тяжко выдохнув, Пётр вытер глаза, смахивая подступившие слёзы. Неожиданно захотелось улыбаться и смеяться, будто бы ничего не произошло. Взглянув на рядом лежащую супругу, Пётр улыбнулся и обнял её. Уснуть он так больше и не смог.

***

С самого раннего утра народ принялся за дело: утром и днём жатву заканчивать, а к вечеру праздновать и новую княгиню встречать надобно. В княжеском тереме и то раньше работа начала кипеть: еду к столу готовят, девушки невесту обрядами к новой жизни приготавливают, а жених с товарищами к торгам. По традициям за несколько дней до обряда венчания жених забирал невесту к себе в дом и обхаживал, чтобы показать, как хорошо ей будет житься в новом дому. Утром в день свадьбы гости, семьи жениха и невесты вышли во двор. Даже некоторым зажиточным крестьянам было позволено стать во дворе и наблюдать один из обрядов входа в другую семью. Летеницу ранним утром искупали в рассветной росе, нарядили в расписную бесформенную сорочку и босую вывели во двор. Люд попроще наряжал своих дев в обычные ночные сорочки, а те, кто был посмелее, могли и раскрытыми выйти. Жених стоял на крыльце с мужской половиной, а невесту женская половина довела до ворот и, шепчась и радуясь, вручила молодой метёлку. Затаился двор, не решаясь прервать обряд даже тихим словом. Летеница, идя к крыльцу, стала двор мести, а замужняя женская часть за ней идёт, напевая ритуальную песнь, сначала тихо, а затем всё громче. Молодые девушки, ещё не сосватанные, платками в след махают, друг у друга на плечах плачут, всё хорошее вспоминают и добра желают. Остановившись у крыльца и закончив свою песнь, все женщины топнули правой ногой. Настал черёд мужской половины свою долю выполнять: вокруг жениха все заходили, да все советы раздают, кто на что горазд. Наконец махнул Людомир руками, словно воду разводит, и сразу все замолкли. Спустился, не торопясь, с крыльца и в ноги поклонился будущей супружнице, она в ответ тоже перед ним склонилась. Поднял легко на руки Людомир Летеницу и в терем понёс. Только через порог хотел её перенести — незамужние братья и сёстры в дверях встали, мол, не пропустим. Хотел было жених уже пробиться через неожиданную преграду, так вдруг девушки незамужние к крыльцу кинулись и давай в один голос выть. Нехотя, а пришлось невесту отдавать — традиция. Ввели девушки в терем Летеницу, а она всё назад глядит, на жениха. Так и скрылись в тереме. Пётр, стоя на мужской половине, между делом свою свадьбу вспоминал. Тогда тоже понаехало гостей и родственников, веселились все, только ему одному было не весело. Кто же знал, что всё так изменится… Хавриса тем временем стояла в женской половине. Среди множества женщин она показалась Петру особенно хорошенькой — оно и не удивительно, магия её возраст бережёт… Но даже если взглянуть на молоденьких, недавно покинувших родной дом, Хавриса в глазах Петра всё равно было самой красивой. Вспомнились ему слова брата: «…Повезло тебе ещё: ни бабка столетняя, ни уродина, лошадей пугающая, ни голодом моренная». Между делом праздничный день шёл своим чередом. Пётр и Хавриса встретились и стали выжидать следующего ритуала. Хавриса не была приближённой к невесте, так что не участвовала в приготовлениях и не помогала с одеждой, потому была рядом с Петром. А Пётр был с Людомиром. Следующий этап праздника был более весёлым — торги. Сторона жениха должна была выкупить невесту. Людомир всячески уговаривал поучаствовать Петра и, с помощью Хаврисы, он согласился. Хавриса не собиралась принимать участие в торгах, но наблюдать никто не запрещал. Ближе к полудню во дворе снова стал собираться народ. В этот раз со стороны терема стояли девушки, а со стороны ворот мужчины. Хавриса меж делом всё рядом с Петром крутится да выспрашивает: — А есть ли тут девица, с которой ты прелюбодействовал? — осматривая женскую половину, спрашивала княгиня. Пётр тоже осмотрел всех женщин и разглядел среди них Гордяну. Стало было отнекиваться, да плюнул и указал. Хавриса где-то с минуту рассматривала девушку, а Пётр каждое изменение в лице её улавливал. Наконец княгиня изрекла: — Мог кого и порумянее выбрать… — Пётр усмехнулся, но поняв, что нравоучений больше не будет, поцеловал супругу в висок. — Не умасливай! — пряча улыбку, сказала Хавриса, отстраняясь. Там уже и Петра позвали, а Хавриса отстранилась, отходя в круг почётных гостей. В этот раз во дворе собралось куда больше людей, желающих увидеть предсвадебный обряд. Одно из оконец в терем распахнулось и из него выглянула невеста. Время прошло не зря: Летеницу нарядили, раскрасили, волосы уложили и закрепили на голове девичий венец. Платье у невесты красивое, всё расшитое серебром, жемчугом украшенное, причёска собрана под венцом. Светлые волосы гармонировали с белым нарядом, только щёки девичьи пылали, и улыбка губ была красна, но это лишь придавало образу изюминки. Сев у оконца, невеста стала наблюдать. Людомир важно восседал на княжеском коне. Стали за Летеницу девушки выкуп требовать. Подругам невестиным торги не впервой: такие тараторки заговорят, опомниться не успеешь, как отдашь всё, что ни попросят. А мужчины на девок так и наседают — от врага никогда не бегали и тут отступать не собираются, торгуются, хоть и шуточно, но напористо. И каждому собравшемуся видно, как Летеница в окошко смотрит, да больше не на торги, а на жениха. Вроде сговорились: убедили заботливых женщин, что не оставит такой жених их подругу в беде, будет заботиться и любить её до конца. Расступились девушки, дали проход жениху, да наперебой просят беречь будущую супругу. Встретились молодые, да подхватил Людомир Летеницу на руки, но не в дом занёс, а на коня посадил. Поехали к капищу. Недалеко от городских ворот капище находилось. К нему стянулся и простой люд, и знатный. Людомир настоял, чтобы суть всего дня у простого народа на глазах происходила. Приехал по такому поводу волхв из стольного града, да обряд и провёл. Сняли с Летеницы девичий венец и водрузили на голову корону, украшенную жемчугом. Встали молодые на колени друг напротив друга, за плечи обнялись и соприкоснулись лбами. Стал волхв славления читать и просить у богов благословения для новой пары. Чем громче читалось славление, тем больше народу подхватывало её. В знак одобрения богами, повязал крепко-накрепко волхв руки молодым белым полотенцем. Помогая друг другу, выпили священного мёда из братины, а затем вкусили хлеба простого. Вознёс к небу руки волхв и одобрил именем бога новую пару. — Любо! Да здравься матушка-княгиня! — закричал с разных сторон люд. Подошли супруги к коню княжескому. Людомир, пусть и с рукой перевязанной, в седло быстро запрыгнул, потом и Летеницу пред собой поднял да тронул коня одной рукой, возвращаясь в город. Люди шли рядом, кто из домов выходил, радовались за молодых, зерном обсыпали, чтобы богатыми были и плодовитыми. Цветущие цветы на дорогу кидали, желая красивого пути. Можно было увидеть, как народ своего князя любит и уважает. Вдруг какой смельчак на дорогу выскочит или попытается на коня напрыгнуть, стремясь помешать славному пути молодых, да только дружинники княжеские возьмут да оттащат рискователя, подзатыльник отвесят, побранят и отпустят. Тот потом сам в след молодым счастья желает, да друзей надёжных, всегда на помощь придущих, что никогда в обиду не дадут. Доехали до двора княжеского. Гости во дворе собрались, и невестина семья, и жениха. Людомир сам с коня слез, а затем и Летеницу аккуратно снял, рядом поставил. Поклонились молодые перед родичами, благословение конечное получили. Поцеловали мать и отец дочь родную в лоб и отступили. Летеница меж делом всё короной трясёт, жемчугом звенит — слёзы прогоняет. Всё-таки прощаться с девичьей жизнью трудно. Развязала руки паре малютка Помила, как самый ближний член семьи князя. Подхватил Людомир Летеницу на руки, поднялся по ступенькам и перенёс через порог, а затем поставил на ноги. Зарукоплескал народ и знатный, и простой, стали поздравлять молодых. А там уже и за столы всех провели, стали подарки дарить, стали гости яства вкушать да меда, пиво пить, а кто познатней, так и вина заморские. Молодым подносили особые блюда, которые, как верили, повышали плодовитость и разжигали страсть. Гуляли до ночи, но молодожёны покинули гостей, стоило сумеркам опуститься. Отправились они в приготовленный покой под добрые пожелания и шутки. Хавриса и Пётр только ближе к глубокой ночи покинули пир. Да и то только по той причине, что неожиданно разгулялось в Петре желание. Как и молодые, провели они эту ночь в сладострастии.

***

Позволили себе следующим утром Пётр и Хавриса встать позднее. Солнце уже давно встало, но ещё не дотягивало до макушки неба. Стоило им проснуться и начать собираться, Хавриса завела разговор, что нужно идти на встречу с отцом Гордяны. Подумал Пётр и согласился, решив, что если не сегодня, то когда? Хотела Хавриса с ним пойти и переговорить с боярином вместе, но Пётр настоял, чтобы только один он разговор вёл, вспоминая разговор с ведьмой. Подумала и согласилась, решив, что ещё успеет свои права укрепить. Решили вместе, что с позволения отца Гордяну они заберут с собой. Спокойнее за наследника, если будет мать его рядом. Только Хавриса сразу условия выставила: всё так же она будет главой в тереме, граде и княжестве; да не будет Пётр пытаться за другой ухлёстывать, иначе «ух!» — снова под чарами окажется да что-нибудь в голову прилетит от супруги законной. Пётр принял волю Хаврисы, пообещав следовать ей по совести. Во дворе народ суетился, гости одним за другим стали разъезжаться, а хозяин и хозяйка провожали покидавших их дом. Завидев Петра, Людомир стал просить остаться его на подольше. — Оставайся, брат! Посидим в ближнем кругу, без лишних глаз и ушей, — уговаривает. — Я бы и рад, да в родном дому дела ждут… Зима не терпит, — ответил Пётр, хотя остаться подольше с наречённым братом и хотелось. — Добро… — задумчиво проговорил Людомир, соглашаясь, как-никак и у него сейчас дел не меньше будет… Хорошо лишь, что хозяйка в дому появилась, есть с кем дела княжеские разделить. — Стало быть, следующим утром в дорогу отправишься? — Всё так… — кивнул Пётр, начиная подводить к делу. — Скажи, а Гордяны боярин-отец с семьей тут ещё? — В граде… — хитро улыбнулся Людомир. — На разговор собрался? — Всё так… Нужно дело до конца доводить! — развёл руками Пётр, рассмеявшись. — Правильно! — поддержал Людомир. — Доведу я тебя и представлю по чину, так, видать, лучше дело ладиться будет. Петру спокойнее стало. Привёл Людомир Петра к боярину своему, который тоже в путь собирался. Отец Гордяны оказался ещё вполне свежим мужчиной, возраст выдавали морщины на лице и шее. Тёмно-русые волосы, тронутые сединой, были завязаны в худосочною косу, как и весьма длинная, но полностью седая борода. У него были маленькие свиные чёрные глазки. Опирался он на золотом украшенную крюку, а сам хромал на левую ногу — полученная по молодости рана. Из-за хромоты он сутулился, потому выглядел ниже, чем есть на самом деле. Боярыня, мать Гордяны, всё ещё была величавой женщиной. Пусть она и была одета в роскошные одежды с богатой вышивкой и ювелирными украшениями, это не могло скрывать её телесные изменения из-за старости. Казалось, что женщина даже была старше своего супруга, видимо из-за большого количества родов и беременностей. Она то и дело поддакивала мужу и бегала за ним, подгоняя неторопливых слуг. Боярин всё стучал и стучал о пол своей крюкой, ругая челядь, чтобы те скорее собирали вещи. Завидев подходящего князя, он засуетился и стал раскланиваться, а за ним повторила и его супруга. — Князь-батюшка, спасибо, что облагоденствовали нас своим приходом, поздравляем вас, счастья вам, наследников крепких побольше, — кланяясь в такт своим словам, стал, словно молитву, зачитывать мужчина. — Не стоит, право, — махнул рукой Людомир. — Спасибо за то, что прибыли на праздник… — Как мы могли не посетить Ваш пир! Немыслимо… — стал качать головой боярин. — Добро-добро… — успокоил Людомир распыляющегося мужчину. — Позвольте представить моего побратима, князя Петра… — Ох, князь Пётр, радостно видеть Вас, мы столько о Вас слышали, как Вы своими землями хорошо правите, — сладострастно стал петь мужчина, раскланиваясь. — Для моей семьи честь лично познакомится с Вами! — И мне радостно знать Вас, — начал понимать Пётр, почему Людомир так скупо ранее отзывался о семье Гордяны. — Дело у меня к Вам важное… Семейное, так сказать! Пётр кивнул Людомиру, поблагодарив за представление. — Ну, раз дело семейное, то оставлю вас, не для чужих ушей это! — постучал по плечу Петра Людомир, собираясь уходить. — Какой же Вы чужой, князь-батюшка! — снова начал свою тираду боярин, но его смогли быстро успокоить, когда Людомир удалился. — Не зря я сказал, что у меня к Вам вопрос семейный, — начал Пётр. — Имел я дело с дочерью Вашей старшей, Гордяной. Боярин сразу в лице изменился. Глазки мелкие забегали, даже показалось, что меньше он стал в росте. Повернулся к супруге своей и крюкой о пол ударил, та вздрогнула и, заохав и раскланиваясь, удалилась, подгоняя слуг. Видимо, чтобы лишних ушей не было. — Да, дочь моя старшая, Гордяна… — начал боярин, видимо, собираясь с мыслями. — Любимейшая моя дочь, а у меня их пять!.. — потряс пальцем. — Она у нас и лучше всех дела вести умеет, и грамоте обучена, и… и… и рукодельница! Всё что угодно вышить может!.. А если что и сказала… — стал расхваливать дочь боярин, подбирая слова. — Добро-добро, я уверен, что каждая Ваша дочь лучшая во всём, — улыбнулся Пётр, смутив боярина. — Дело у меня другое… Случилось мне с Вашей дочерью повстречаться и познакомиться весьма близко, настолько близко, что некоторые люди предпочли бы молчать об этом, но я человек честный… — Пётр наблюдал, как свинячьи глазки всё больше и больше расширяются. — Так вот какое у Вас ко мне дело… — вдруг пришёл в себя боярин. — Понимаю-понимаю… Такая это честь! Только вот как-то не по воле божьей, да супруга Ваша… Хавриса! — вспомнил. — Любезная княгиня Хавриса!.. — Я со своей супругой сам разберусь, — отрезал Пётр. — Добро-добро! Конечно, князь Пётр, как же иначе! — залебезил боярин. — Но всё же!.. Гордяна у меня доченька прилежная, — Пётр не удержался от тихого смешка. — Очень прилежная! Выносит она, уверяю вас, родом клянусь, выносит… Только вот потом Вы детину заберёте, а ей что?.. Ох, плачет отцовское сердце за судьбу её, — потряс он головой, причитая. — Кто же её возьмёт после такого?! Без Вашего благоденствия… — Я об этом и веду речь, — прервал Пётр мужчину. — Хотел бы я с Вашего отцовского позволения Гордяну на свою землю забрать, как никак, может она носить моё дитя, а я, как Вы могли слышать, всё ещё бездетен. — Ох, как я мог подумать! Вы же честен и благороден, прошу простить меня, глупого старика, — снова стал раскланиваться боярин, прибедняясь. — Не стоит, мил человек, не стоит, — вздохнул Пётр, успокаивая боярина. — Я позабочусь о Вашей дочери, она не будет не в чем нуждаться, а потом, если она того захочет, найду для неё достойного мужа. — Благодарствуйте, князь Пётр, благодарствуйте, — благодарил мужчина. — Тогда моё отцовское сердце спокойно, ведь за ней будет стоять такой доблестный человек… Ах, как я буду скучать по своей старшенькой — без неё я как без рук, а у меня ведь ещё пять дочерей! Сына два совсем маленьких, они старику-отцу помочь не могут, а остальные девочки не такие, как Гордяна. И так произошло всё не по-божески, князь Пётр, как же мне справляться… Ах, если бы только… — Мил человек, — Пётр грубо прервал мужчину, нахмурив брови. — А я справлюсь, справлюсь! — осёкся боярин, испугавшись гнева княжеского. — Как Гордяне повезло с Вами, таким честным… — снова начал свою песнь. — Я рад, что мы решили это дело, — уже без стеснения оборвал Пётр. — Понимаю я, что Гордяне не легко дом родной покидать будет, так что может с вами поедет, с родными попрощается? — Да что Вы, что Вы! Она у меня стойкая, плакать не будет, — замотал головой отец. — Пусть с Вами едет, а то мало ли, здоровье ей нужно крепкое, а разъезды его не улучшают… А если уж Вы позволите, то мы с супружницей приедем, навестим, что есть привезём… — Гордяну я всем нужным для неё одарю. Если и привозить, то что-то более хозяйственное… — намекнул. — Да-да, всё сделаем! — закивал боярин. — Всё привезём, всё по-людски сделаем! — Добро. Завтра утром мы с супругой и дружинной снаряжаемся и выдвигаемся в путь, — поведал Пётр. — Пусть Гордяна к тому времени будет готова… — призадумался. — И вечером можем сговориться, пусть с супругой моей законной увидятся. — Добро-добро! Попрощался Пётр с мужчиной и поплёлся в предоставленные покои. Там уже и Хавриса его ждала, места себе не находила, третий раз себе волосы расчёсывала. Стоило князю отворить дверь, она с лавки спрыгнула и давай расспрашивать как разговор прошёл. Пётр на кровать опустился и раскинулся, тяжело выдыхая.

***

Вечером Пётр с Хаврисой спустились в трапезный зал, где Людомир устраивал для оставшихся гостей стол. Гордяна, в отличие от их первой встречи, вела себя тихо, но при этом было заметно, как она светилась изнутри, изредка бросая косые взгляды на княгиню. В какой-то момент Пётр с Хаврисой переглянулись и поняли по взглядам друг друга, что разговор с этой семейкой пора заканчивать. Вернувшись к себе, Хавриса промямлила: «Теперь я поняла твоё поведение… У тебя действительно ужасное чутьё на женщин». Спорить в этом было трудно. На следующее утро ещё больше гостей стало отправляться в путь. Пётр собрал своих дружинников, все были готовы к отъезду. Людомир с Летеницей вышли проводить их, как и других гостей. Пётр с Людомиром обнялись и сошлись на том, что как только закончатся зимние приготовления, нужно сойтись уже на земле Петра. И то правда, давно не приезжал Людомир к брату, не порядок. Семья Гордяны вышла её проводить: отец стоял, пытался вклиниться в княжеский разговор, а мать и две сестры всё какие-то наставления читали старшенькой. Налобызавшись, распрощались и отправились в путь. Дорога домой всегда короче кажется, потому доехали за те же два дня. Только над княжеской четой висела странная неуверенность. Пётр и Хавриса помнили об обещанном, о некой вещи, о которой они сами не знают, но которая их ждёт дома. Пробовали между собой говорить об этом, но вскоре поняли, что только зря душу друг другу мотают — зачем гадать, вот приедут и узнают. Гордяна, к удивлению Петра, их дорогу совсем не замедлила. Наоборот вела себя почтительно и тихо, почти не подавая голоса. «Может и не так сильно она похожа на родителей своих, кто знает», — думал про себя Пётр. По приезде первым выбежал их встречать верный тиун Лад. Кланялся в ноги и нарадоваться не мог, что князь-батюшка и княгиня-матушка вернулись. Приказала Хавриса первым делом подготовить покои для Гордяны, а потом стала допытывать у Лада, не привозили ли бояре ещё оброк. Пётр глядел и нарадоваться не мог: то ли не замечал раньше, то ли просто не хотел видеть, какая Хавриса хозяйственная, первым делом о делах стала говорить. Стал рассказывать Лад, как дела велись, что как княгиня рванула от них, он за всем следил и просил не бранить за возможные промахи. В какой-то момент Пётр даже стал думать, что ничего за эти дни не произошло, но что же тогда отдавать ведьме? Пока вдруг, опустив взгляд в землю, Лад не стал тихонько лопотать: — Не серчайте, князь-батюшка, — вздохнул он, словно малый ребёнок. — Не доглядели мы как-то, а как, только боги ведают… Стоило только княгине-матушке уехать, в тот же вечер Ваша любимая Цыпонька разродилась… Понадобилось несколько мгновений, чтобы Пётр осознал слова Лада, пока он ещё как-то пытался оправдаться. Осознав, князь громко усмехнулся, но быстро прикрылся, извиняясь и мысленно коря себя за излишнюю эмоциональность. Пётр поймал удивлённое выражение лица Хаврисы, их взгляды пересеклись. Смотря друг на друга, князь с княгиней неожиданно рассмеялись, да так по-детски и искренне, что все окружающие замерли, не веря собственным глазам и ушам: никто никогда не видел, чтобы Пётр с Хаврисой так вместе смеялись. Только бедный испуганный Лад хлопал глазами, не зная, что сказать.