Горечь бытия

— Uno… dos… tres… cuatro… cinco… —испуганно шептал голос в темноте. Из окна начали светить тусклые лучи, услужливо разгоняя мрак в комнате. В отражении мокрых зелёных глаз Луна казалась холодной глыбой, которая бессмысленно дрейфовала по небосводу. — Uno… dos… tres… — голос раз за разом сбивался. Рыжие лапы нервно перебирали лоскуток некогда пышного, сейчас же ободранного одеяла, а голова больно упиралась в каменную подушку. Изголовье кровати в больной иронии напоминало искомую всеми бандитами плаху для казни. Бандитами вроде Кота в сапогах. Когда-то легенда, а также лучший друг и любимый муж, сейчас лежал в горьком одиночестве, как загнанный зверь, в головокружительном ансамбле метаясь глазами по стенам. На многочисленных фотографиях в рамках красовались самые близкие друзья, замороженные в вечном моменте фотопленки, которые будто с сожалением смотрели на Кота сверху вниз. Каждый снимок отзывался мольбой в глубине души вернуться в те времена, испытать те эмоции, увидеть и услышать друзей ещё раз, прожить те дни заново, но безответная мольба лишь била розгой по самому сердцу, не давая старым шрамам и шанса на исцеление. — Cuatro… cinco… siete… — помимо вселенской тоски и обиды на самого себя, в голосе звучали и ноты гнева. — Maldita sea! Когда Смерть на восьмой раз ткнула Кота мордой в жестокую правду о его халатности и безответственности по отношению к собственной, которой, жизни, он научился ценить то, что имеет, а особенно тех кого имеет. У этого, бесспорно, самого важного урока в его последней жизни была и обратная сторона. Не проходило и дня, чтобы он не рефлексировал о своих прошлых воплощениях. Постепенно тот огонь, запал наглости в глазах Кота стал не более чем тлеющим фитильком, тонувшем в парафине извечного самобичевания за впустую, и так глупо потраченные жизни. Душевные истязания притуплялись, когда рядом были дорогие ему люди, но теперь он совсем один. Ужас приходил постепенно. Сначала холодок неприятно покалывал, как если бы кот пытался обратить на себя внимание хозяина. Вслед за этим, откуда-то из чертогов разума возникла мысль, нет, скорее чувство, которое никак нельзя было поймать за хвост и осмыслить. Затем, на смену смятению, пришло осознание, ощущение первобытного страха. В приступе паники, Кот готов был подорваться с кровати, но леденящий само естество ужас сковал его тело летаргическими цепями. Не пошевелиться. — Ocho… — прозвучало тихо, почти еле слышно. Проступил холодный пот. Босый рыжий Кот в оцепенении сверлил взглядом настенные часы. С каждым новым оборотом Кот немного успокаивался; казалось, сердце начинает стучать в унисон секундой стрелке. Часы медленно и монотонно отбивали свой ритм, наворачивая круги по циферблату, пока в один момент Кот не понял, что в комнате повисла тишина. Зелёные глаза с опаской посмотрели на часы. Ровно девять. Оглушительную тишину прервал свист сквозняка. Кот уже хотел вздохнуть с облегчением, пока не вспомнил, что окно всё время было закрыто. Стоило ресницам сомкнуться и разомкнуться вновь, Кот с ужасом обнаружил в глубине комнаты пару красных глаз, выглядывающих из-под балахона, которые с холодным любопытством изучали его. — Здравствуй, Gato. — прозвучал глубокий всепроникающий, почти что металлический голос. Волк начал медленно приближаться к кровати. — П-постой, пр-р-рошу, Muerte! — взмолился Кот без сапог. Даже без фирменного плаща со шляпой, в нём можно разглядеть того самого кота, однако хрипца в голосе выдаёт старика. Жнец протянул лапу в сторону Кота. Сердце забило в набат, от чего тот ещё больше ужался в подушку, закрыл глаза и выставил перед собой лапы, безнадёжно пытаясь отсрочить неминуемое. Волк лишь потрепал того по макушке. — Gato, — кот нехотя приоткрыл глаза — Почему ты так боишься смерти? — последнее слово Жнец особенно отчеканил. Морда Волка была невозмутимой. Никакой хитрой улыбки, жадного до крови оскала или злорадства. Если бы Кот не знал, кто перед ним, сказал бы, что волк так показывает переживание. — Я-я не готов, я не хочу у-уходить! — на Волка смотрела пара перепуганных глаз, в которых начинались собираться слезы. — Я бы мог ещё с-с-столько с-сделать и-и… — слова расплылись в жалобное мычание, и попыткой сдержать слёзы. Лицо Кота искривилось в гротескной улыбке, по привычке стараясь поддерживать образ бесстрашного героя, но слёзы непроизвольно стекали по рыжей шерсти. Образ треснул, плотину прорвало. Кот выл навзрыд, тут же утирая мордочку лапами в попытках остановить водопад. — Gatito, — Смерть уселась рядом на кровати, положив лапу на грудь кота в попытке успокоить. — Вспомни все свои aventuras. Разве ты не хочешь отдохнуть? Жадно хватая ртом воздух, Кот пытался собраться. — Lobo, я-я должен жить! Жить, чтобы помнить всё. Помнить тех, с-с кем стоял плеч о плеч, всех моих друзей, они… они… — Кот сделал усилие над собой, чтобы не сорваться на рёв вновь, — Они заменили мне семью, Muerte. Волк слушал очень внимательно. — Твои друзья, Gato, живы до тех пор, пока живёт память о них, esto es cierto. Но эта ноша не обязательно должна возлагаться на твои плечи. — Смерть смотрела сквозь кота, заглядывая в самую его душу. — А кто тогда, если не я? Muerte, я остался один… Волк цыкнул, вздохнув с наигранным раздражением. — Gatito estúpido. Как был высокомерным глупцом, так и остался… Твои друзья были героями, сражались за правое дело, и о их подвигах ещё долго буду слагать в песнях. Их помнишь не только ты, а будут помнить десятки, если не сотни тысяч душ и после тебя. Кот утёр слёзы, он хотел что-то сказать, но ком больно сдавливал горло. Волк знал. — И тебя, Gatito, тоже. Sigues siendo una leyenda, и ты заслужил этот титул. Recordar, скольким ты помог, сколько жизней спас. А вспомни все те fiestas в свою честь. Люди по сей день тебе благодарны за всё, что ты сделал. Они будут помнить тебя ещё очень долго. Как и я, Gato. В этот раз в самую душу Смерти смотрел уже Кот. — Мне страшно, Lobo. Мне очень-очень страшно. Волк аккуратно взял Кота за лапу. — Я знаю, Gato, и ты заслужил свой покой. Кошачьи веки вдруг стали ужасно тяжёлыми. Силуэт Волка, как и комната, начали расплываться призрачным маревом. Глаза Кота закрылись. Откуда-то послышались до боли знакомые голоса.