Четыре

Вечерело. Москва, эта Столица с большой буквы, оплот коммунизма и мировой социалистической революции, была прекрасна в своём ночном одеянии. Мириады фонарей, подобные звёздному небу, искрили до самого горизонта. Гигантские здания технологических центров, эти стометровые горы строительного полимера, стараниями умелого мастера обрётшие форму скрещённых серпа и молота, горделиво взирали на своих младших собратьев с высоты птичьего полёта.

***

Поражали воображение и улицы крупнейшего города мира. То тут, то там над головами прохожих проносились роботы-летуны Шмели — разносили почту. Время было позднее, но со всех сторон доносился электронный фальцет — это роботы Терешковы водили кучки иностранных туристов по старинным улицам. Из этих кучек регулярно слышались восторженные охи — интуристы восхищались ловкостью Рафиков, жонглировавших муляжами шпаг. Не меньший восторг у публики вызывала и гигантская робот-погрузчик Наташа, копировавшая па Майи Плисецкой из «Лебединого озера». Когда тучная Наташа, неуклюже задирая ногу, начинала крениться вниз, люди в ужасе шарахались от робота; спустя секунду нервные визг в толпе сменял радостный смех — Наташа, приняв исходное положение, начинала нелепо вращать головой, искренне удивляясь беспокойству людей, после чего вновь принималась танцевать, срывая овации публики.

***

Лишь одно слово могло точно описать происходящее на улицах Москвы — Идиллия. Кто же знал, что неизвестные террористы уже готовятся воплотить в жизнь свой коварный заговор; кто же знал, что совсем скоро Красная площадь действительно покраснеет от крови, жонглёры начнут свой «Танец с саблями», а близлежащие дома содрогнутся от дикой металлической мазурки. Кто же знал, кто же знал...

***

— Только факелом знания народ, добывший свою свободу, может осветить себе путь к счастливому будущему. Я сказал —«счастливому будущему»! Генеральный секретарь Брежнев был крайне раздосадован. На протяжении вот уже часа он без устали втолковывал американцу о том, что обострение отношений между СССР и США неприемлемо, надеясь на вдумчивость и благоразумие иностранного коллеги. Тот, однако, выглядел не особо вдумчивым, скорее наоборот — всем своим видом выражал абсолютную незаинтересованность. В какой-то момент вставная челюсть, которую распалившийся генсек забыл поправить, начала искажать слова, из-за чего последняя фраза прозвучала примерно так: «фофько фафелом фвания фафот, фофыфший фою фофоду, фофэт фоффефить фэфе футь к фифифому фуфуфему». Этот прискорбный факт, тем не менее, никак не оправдывал американца — в его ухо уже давно был вмонтирован полимерный наушник, вещавший на чистейшем английском языке.

***

— Я не расслышал! Рональд Рейган отмахнулся от дотошного генсека. В мыслях он был уже не в Кремле...

Он был намного, намного ДАЛЬШЕ!

Рональд был выше всей этой примитивной возни переговоров и скучной геополитики. Его влекли Звёзды; бескрайние просторы Вселенной, тёмные глубины Космоса, загадочные сферы Галактик и гипнотические пустоты Чёрных Дыр.

Звёздные Войны, о прекрасные Звёздные Войны...

Рейган прикрыл глаза, расслабил мускулы; на его лице появилась лёгкая улыбка, которая обычно озаряет уста спящих младенцев. Перед глазами неспешно плыли такие милые сердцу жёлтые буквы, растворявшиеся в космической Бесконечности: «Давным-давно, в далёкой-далёкой Галактике...»

***

— Президент Рейган! Из кресла поднялся ОН. Легендарный политический тяжеловес (если бы политика была борьбой, то ОН был бы борцом сумо), человек с хваткой бульдога и выдержкой гиппопотама, выдающийся государственный деятель Советского Союза, министр иностранных дел СССР, доктор экономических наук и просто хороший человек — Андрей Андреевич Громыко. Рейган с неприкрытым раздражением вздохнул и театральным жестом закрыл лицо рукой. Он знал — если уж «Мистер «Нет» вступил в переговоры, то будет идти до конца, долбя голову собеседника (правильнее сказать — жертвы) почище дятла. Между тем, Громыко продолжал: — Инцидент в Колорадо стал последней каплей, мы чуть сами себя не уничтожили. Сегодня мы пригласили вас сюда... Брежнев, который всё это время боролся со своей вставной челюстью, наконец-то смог одолеть свободолюбивый протез и надёжно зафиксировать его в своём рту. После чего, не сдержавшись, перебил Громыко, гаркнув так, что Рейган от неожиданности подпрыгнул в своём кресле: — Из лучших побуждений! В любой другой ситуации Громыко одёрнул бы человека, осмелившегося перебить его. Но, во-первых, его полномочия не позволяли огрызаться на главу государства, а во-вторых...этот напыщенный американец заслужил небольшую взбучку. Пусть вербальную, пусть неформальную...но взбучку! —...из лучших побуждений, чтобы найти решение проблемы. Рейган тоскливо обводил комнату взглядом, полным затаенной боли, мысленно готовясь к дебатам, как вдруг его внимание привлекла крупная куча одежды, скрытая в полумраке дальнего угла комнаты. Вопросительно изогнув бровь, Рейган ткнул пальцем в сторону этой кучи и, не скрывая недовольства, произнёс: — А он что здесь делает? Он же проиграл!

***

Куча, оказавшаяся на поверку человеком, сдвинулась в сторону настольной лампы, явив миру голову Никиты Сергеевича Хрущёва. Голова была большая, лысая и крайне оскорблённая столь нелестной характеристикой на свой счёт. Хрущёв скорчил недовольную мину, рука его рефлекторно потянулась вниз, к ботинку.

Для защиты оскорблённой чести все средства хороши...

На плечо Никиты Сергеевича легла твёрдая рука его преемника; генсек нахмурил брови, всем своим видом показав Хрущёву, что не допустит рукоприкладства касательно иностранного делегата. Суровость Брежнева, впрочем, была напускной — Рейган хорошо подколол его незадачливого предшественника. Подбоченившись, Брежнев приготовился ко второму раунду упражнений в ораторском мастерстве: — Как я всегда говорил:«Хрущёв развенчал культ Сталина после его смерти, а мы развенчали культ Хрущева при его жизни». Итак, дорогие товарищи империалисты; добавлю, что только тот, кто решил покончить жизнь самоубийством, может начать ядерную войну в надежде... Какие должны быть надежды у суицидально настроенного человека, решившегося начать ядерную войну, Брежнев сказать не успел — из-за дверей Кремля послышался лязг и звуки ломающейся мебели. — Батько, шо ж так у́кнуло? Хрущёв подскочил с кресла и уставился на Брежнева. Но тот настолько увлечённо развивал начатую было мысль, что не обратил на шум никакого внимания, вместо этого резко одёрнув «царя полей»: — Критика не шоколад, чтобы её любить. У коммуниста нет никаких особых прав, кроме...

***

И уже второй раз Леонид Ильич Брежнев не смог довести начатое предложение до конца. В резной двери Кремлёвского дворца образовалась солидная дыра, из которой на собравшихся тяжёлым немигающим взглядом смотрела группа Вовчиков. Роботы-лаборанты, и в нормальной жизни не тянувшие на эталонных красавцев, сейчас выглядели ещё более угрожающе. Пятна крови на белых корпусах также не внушали доверия. И сейчас эти самые Вовчики с упорством, достойным восхищения, усиленно разламывали дверь, стремясь свернуть шеи всем собравшимся в комнате. — Они нас закопают! Вскочив со стула, Хрущёв бросился в сторону санузла, схватился за ручку и принялся истерично тянуть дверь на себя, силясь вырвать щеколду. Щеколда не поддавалась. — Товарищ генеральный секретарь, трезвая политика основывается на правдивой информации. Похоже, в Кремль проникли враги. Громыко, став между дверью и столом, загородил Брежнева собой. Но тот жестом лишь отстранил от себя министра. Довольно! Брежнев осознавал, что он постарел, что из-за вставной челюсти он зажевывает половину слов, что персонал Кремля подшучивает над ним за его спиной...но он был солдатом! «Дорогой Леонид Ильич» в своё время повоевал с немцами...Если спустя столько лет надо, то он повоюет и с роботами. Одно Брежнев знал точно — живым он не дастся!

***

Генсек окинул взглядом свой импровизированный «отряд».

Вот Громыко, старый соратник, надёжный товарищ, добрый друг; как всегда скрывает волнение под маской непроницаемого спокойствия. На Громыко можно положиться, но он не военный, он дипломат. Вряд ли он сможет оказать сопротивление взбесившимся роботам...но в глазах дипломата горел тот самый огонь, который Брежнев видел в глазах бойцов в бытность свою полковником.

С оружием или без — Громыко будет драться.

К Громыко никаких претензий у Брежнева не было, а вот Хрущёв вызывал вопросы. Оставив бесплодные попытки открыть дверь туалета, он сполз по стенке и так и остался сидеть, бормоча что-то себе под нос. Брежнев вроде как разобрал «батько Сталин» и «что это за безобразие, что за уроды». С оружием-то Хрущёв обращаться умел, но стойкость бывшего генсека вызывала вопросы. Кто знает, вдруг в самый ответственный момент Хрущёв запаникует и забьётся в «уголок задумчивости»?

Хотя, быть может, так будет лучше и для Хрущёва, и для остальных?

Повернувшись к Рейгану, Брежнев ожидал увидеть американца трясущимся от страха, но капиталист превзошёл все его самые смелые ожидания. Рейган сосредоточенно щёлкал зажигалкой, пытаясь поджечь папиросу. Разобравшись с сигарой, президент США вальяжно развалился в своём кресле, бесцеремонно закинув ноги на стол, нахлобучил на голову ковбойскую шляпу (из личной коллекции Брежнева, между прочим) и сделал глубокую затяжку. С наслаждением выдохнув дым, американец подмигнул генсеку и мотнул головой в сторону взбесившихся роботов, всем своим видом будто бы спрашивая: «ну, что будем с ними делать?»

Похоже, у него есть ещё порох в пороховницах...

***

Вся эта немая сцена длилась несколько секунд. Брежнев тряхнул головой, сбрасывая наваждение и нахлынувшие воспоминания. Вновь повернулся к Громыко; голос генсека был безапелляционным: — Не могли сделать как положено. Вот, черт побери, влипли в историю. Ладно, я уже встречался раньше и с Чайкой, и не с Чайкой... Одним резким движением генсек преодолел расстояние от стола до стены. Приложив ладонь к ему одному известному месту, Брежнев активировал тайный поворотный механизм. Ковёр на стене сменился стендом с разнообразнейшим оружием: «мосинка», ППШ, Наган, ППС, ТТ, «Светка»...глаза разбегались! Но любоваться на всё это великолепие было некогда...Указав рукой на стенд, Брежнев не придумал ничего лучше, кроме как взять себе «токарева» и сказать: — Спасибо, партия, за это. Громыко молча подошёл к стенду, молча взял в руки «мосинку», так же молча щёлкнул затвором и благодарственно кивнул генсеку. Хрущёв, перестав причитать, рысью метнулся к стенду, схватив сразу два ППШ. Рейган же театральным жестом вынул из кармана пиджака «кольт», зарядил барабан, любовно осматривая каждый патрон. Окинув недоумевающих советских граждан довольным взглядом, Рейган приподнялся в своём кресле и медленно, нараспев произнёс: — Боже, храни Америку. Брежнев невольно хмыкнул; плевать на идеологические разногласия — разыграть шоу американский президент умел и любил.

Громыко закатил глаза — излишнего пафоса он не терпел.

Хрущёв нервно хохотнул, после чего продолжил лихорадочно считать патроны.

Вовчики никак не отреагировали — они просто продолжили ломать дверь.

***

Четверо мужчин встали вместе. Такие разные, но в то же время связанные обстоятельствами; презирающие друг друга, но в то же время вынужденные работать вместе. Они даже стояли по-разному: Брежнев уверенно держал винтовку обеими руками; Громыко несколько неуклюже выпятил штык в сторону роботов; Рейган потряхивал револьвером у уха, как всегда играя на публику; Хрущёв же занял позицию вприсядку, уперев пулемёты в полусогнутые колени. Громыко тихонько шепнул генсеку: — Лучше быть забытым, чем прослыть дураком, но... На этот раз Громыко перебил Хрущёв, слегка дрожащим голосом сказавший Брежневу: — Нам бы цели прояснить, задачи определить... Генсек улыбнулся. Пафосные слова одобрения...хорошо, не только Рейган умеет играть на публику! — Мы живём сегодня так, как работали вчера, а завтра будем жить так, как работаем сегодня. Генсек глянул на своих спутников. Спору нет, фраза была пафосной, но боевой дух явно не поднимала: даже хорохорившийся всё это время Рейган нет-нет, да поглядывал в сторону уборной. Поэтому, подумав ещё немного, Брежнев сказал американцу: — Вы знаете, мистер президент, во время войны у меня в Польше была одна знакомая пани. У нее в доме было два унитаза — один голубой, а другой розовый... Но когда в Варшаву вошли советские танки, она обосралась прямо на лестнице!

***

Жалостливо хрустнула резная дверь, в комнату с дикими звуками ввалилась куча мала из Вовчиков, Ватрушек, Работников и Медиков, но никто не испугался скрежета металла и визга циркулярных пил, гула лопастей и писка лазерных лучей — громогласный хохот «отряда» перекрыл роботизированную какофонию, в одно мгновение снял то напряжение, висевшее в воздухе всё это время, придал «бойцам» какую-то мистическую веру в собственную победу...

Ну а потом заговорили пушки!