Выстрел

Дело казалось Волландеру несложным, поэтому он решил не контролировать все мелочи, как делал это обычно. И поэтому отправил беседовать со знакомым покойного, который казался ему достаточно важной фигурой, одного Мартинссона. Впрочем, тот последнее время с такими обязанностями вроде справлялся, хотя Волландер все равно предпочитал все проверять. И перепроверять, если это казалось необходимым. Из той поездки Магнус вернулся слишком разговорчивым. Настолько, что просто достал всех своей болтовней, поэтому Курт прогнал его прочь. Вернее, не прочь, а искать какие-то данные в архиве, но все в отделе облегченно вздохнули. А на следующий день все было как обычно. Мартинссон больше молчал, чем говорил, и никто не обратил внимания на столь резкую перемену в его поведении. Разве что Анне-Бритт позавидовала ему – мол, съездил за город, отвлекся, отдохнул-развеялся. И вот с этого все и началось. Не сумев остановиться на полуслове, она стала выпытывать у парня историю его поездки к другу покойного. Тот отвечал преимущественно односложными предложениями, чередуя их с «да, нет, не знаю». В конце концов Анне-Бритт обиделась на неразговорчивость Магнуса, попеняла ему на то, что вчера его было не заткнуть. Он только успел подивиться такому факту, как она ни с того ни с сего сказала: - Какой-то он подозрительный, этот друг-приятель убитого. Как его там? Карл Эрикссон? Вот бы арестовать этого Эрикссона и допроси... – она не договорила, глядя расширенными от ужаса глазами на Мартинссона, который целился в нее из пистолета. Хотя за секунду до этого он увлеченно копался в своем компьютере. Но больше всего ее поразило то, как он выглядел. Ни единой эмоции на лице, ни сожаления, ни злости, ни ненависти – ничего. Хотя нет, самое страшное было то, что он не шутил. Она видела, как он сгибает палец, лежащий на курке и… Курт налетел на него со спины, опрокинул на стол, выкручивая руку с пистолетом. Он что-то кричал Мартинссону, обзывал идиотом, но Анне-Бритт слышала это как сквозь вату. Магнус боролся молча, не произнося ни слова, что было жутко в наполненной криками и ругательствами Курта и прерывистым от ужаса дыханием Анне-Бритт комнате. Потом он вырвался, неожиданно зло и жестко откинув Волландера назад, так что тот отлетел на пару метров. Но перед этим Мартинссон выхватил пистолет из кобуры шефа, потому что его собственное оружие валялось где-то под столом, – и все-таки выстрелил в девушку. Она ахнула и упала возле своего рабочего стола. Поднимающийся с пола Волландер успел только прошептать «Магнус, ты рехнулся?..», как увидел направленный на себя пистолет. И глаза Мартинссона. Вечные льды Арктики, свинцовое небо над Швецией, суровое холодное Северное море – ничто не могло сравниться с этими серыми глазами по равнодушию, решительности и неотвратимости смерти, которую они несли. Магнус выстрелил в Курта. А потом приставил оружие к виску. И нажал бы, если бы не прибежавшие на крики сотрудники участка. Ханссон и Свенссон выкручивал Магнусу руки, пытаясь вырвать пистолет, но он вцепился в него мертвой хваткой. Не помогали ни удары по его руке с зажатым оружием, ни попытки разжать пальцы. Кроме всего прочего, Мартинссон равнодушно смотрел на то, как его тело чуть ли не ломают, вжимая в пол и наваливаясь сверху. Он просто хотел выстрелить в себя – и похоже, ему было уже неважно, куда именно: в голову или в сердце. Хольгерссон перебегала от лежащей Анне-Бритт к Волландеру, а от него – к молчащему Магнусу, который не сдавался и пытался освободиться из рук трех полицейских. В конце концов Лиза крикнула, чтобы они его нейтрализовали – ударили по голове или еще что, ей было не важно, она просто хотела, чтобы хоть кто-то остался в живых – как раздался выстрел. Магнус все-таки нажал на курок. Вот только в себя он не попал – Ханссон вывернул ему руку. Пуля ушла в потолок, где перебила цепь, на которой висела лампа. И она рухнула на Магнуса. Но тот уже лежал с закрытыми глазами и не шевелился. - Доктор Торелль, ему можно помочь? – Лиза стояла у постели Мартинссона, глядя на бледного парня. Он лежал без движения уже третий день, и только редкое дыхание выдавало, что он еще жив. После того выстрела в кабинете он так и не пришел в себя, и все усилия врачей были напрасны. Доктор Торелль присел на стуле возле кровати больного, придвинул еще один для Лизы и сказал: - Рассказывайте все с самого начала. - Мы расследуем убийство, - она тяжело вздохнула, комкая в руках носовой платок и не смотря на Магнуса. – Он, - Лиза кивнула на Мартинссона, - разговаривал с Эрикссоном, обычная беседа со знакомым убитого, ничего необычного. Правда, вчера мы выяснили, что этот свидетель – гипнотизер, - при этих словах доктор напрягся, посмотрел на лежащего и покачал головой. – Так вот, на следующий день после беседы с Эрикссоном Магнус во время разговора с сотрудницей достал оружие и попытался ее застрелить. Когда пистолет у него отобрали, он взял еще один, выстрелил в нее, в еще одного сотрудника и попытался застрелиться сам, - она замолчала. - А других причин, кроме как приказ в гипнозе, у него быть не могло? – доктор Торелль еще раз внимательно посмотрел на Хольгерссон. Она только покачала головой. И добавила шепотом: - Мы отправили за этим Эрикссоном, но он, - она сглотнула, - покончил с собой. И это точно самоубийство. Но что с Магнусом, мы не знаем. Он лежит, как мертвый, как будто – все. - Все? – доктор хмыкнул. – Может, в этом дело? Я могу попробовать с ним поговорить, - он деловито разминал пальцы, - но я не знаю, чем это может закончиться. И гарантий никаких не дам. Но, откровенно говоря, мне кажется, что мы ничем не рискуем – вряд ли ему будет хуже. Но решать вам. Лиза минуты три – долгих, мучительных, почти бесконечных – смотрела на Магнуса. На его бледное, исхудавшее лицо, запавшие глаза, синяки, которые оставили на его скулах и лбу ребята, спасая его от него же самого. И слушая его едва слышное дыхание. Такое, словно он вот-вот перестанет дышать. И тогда точно будет – все. Она решительно кивнула. Торелль попросил ее не мешать вводить пациента в состояние гипноза, и она послушно вышла из палаты и молча стояла в коридоре, поглядывая в окно, жмурясь и вытирая слезы – носовой платок все-таки пригодился. А потом услышала хорошо поставленный голос доктора, который что-то говорил Магнусу. И тот отвечал – тихим, слабым голосом. А потом Торелль позвал ее обратно, кивнул на стул, не прерывая беседу с Магнусом: - Что он приказал вам сделать? - Выстрелить в тех, кто будет в кабинете, а потом выстрелить в себя, - парень говорил без всякого выражения на осунувшемся лице, глядя строго перед собой. - Какая фраза, или жест, или действие должно было быть сигналом к вашим выстрелам? - «Арестовать Эрикссона». - А дальше? - Все. Он сказал, чтобы я выстрелил в себя – и все. Торелль переглянулся с Лизой, покивал сам себе и улыбнулся, коснулся руки больного и успокаивающе погладил ее: - Магнус, «все» уже наступило. Ты выстрелил в себя, теперь – все. Ты можешь, нет, должен перестать выполнять его приказы. Тебе понятно? Мартинссон молчал, по-прежнему глядя перед собой. Торелль вздохнул и пояснил: - «Все» значит окончание выполнения его приказов. А не то, что больше ничего не будет. «Все» – это не смерть, Магнус. Понятно? - Да. - Вот и хорошо. А теперь тебе надо поспать… Торелль еще что-то говорил Мартинссону, но Лиза уже не слушала. Она просто смотрела, как Магнус разговаривал, дышал, двигался – жил. Она комкала злосчастный платок в руках, почти со священным восторгом наблюдая, как у ее подопечного от усталости закрываются глаза, как он поворачивает голову, устраиваясь поудобнее на подушке. Все как обычно. Все как у людей. А не как у самого Мартинссона последние три дня, в течение которых он лежал жуткой неподвижной мумией или статуей самому себе. Они с Тореллем посидели в палате еще минут пять, прислушиваясь к спокойному дыханию Магнуса, а потом вышли. - Это просто прекрасно, что ваш Эрикссон оказался таким небрежным в словах. Потому что все могло закончиться иначе, если бы он дал другой приказ, например, не просто выстрелить, а убить… - Магнус очень хорошо стреляет, - Хольгерссон впервые смутил этот факт. - Зато теперь все позади, - доктор улыбнулся ей. - И все будет хорошо? – Лиза шла за Тореллем, не зная, как его благодарить за Магнуса. Но он понял ее, пожал ей руку и сказал: - А вот это зависит уже от вас. Поддержите его, - он улыбнулся и исчез за дверями больницы. Мартинссон проснулся от того, что все тело болело, а голова была тяжелой, как будто он несколько раз сильно ей ударился обо что-то очень твердое. Например, о каменный пол. Он озадаченно потер затылок, перевел взгляд на забинтованную правую руку, костяшки который саднило, – и вспомнил. Вспомнил, как целился в Анне-Бритт. И как она испуганно смотрела на него, не веря своим глазам. Он бы и сам не поверил, если не знал, что это правда. И еще он вспомнил, как она, словно в замедленной съемке, беззвучно что-то шепчет ему – может, молитву, а может, взывает к его разуму или милосердию, - поднимает руки к груди, чтобы защититься от выстрела или коснуться крестика на тонкой цепочке. Магнус знал, что этот крестик ей дорог, он сам однажды помогал искать его в траве. Но пулю, что летит из его пистолета, - он ее не видит, но разве это важно? – не остановить никакими руками и молитвами. И Анне-Бритт, сделав шаг назад – то ли от испуга, то ли для того, чтобы хоть на мгновение отодвинуть момент смерти, - падает, так и не опустив руки, медленно заваливаясь назад, закрывая глаза. Дальше Магнус не помнит, вернее, не видит – его напарница падает так, что ее не видно за столом, а он молниеносно разворачивается к Курту. И тот Мартинссон, что лежал в больничной палате, зажмурил глаза, закрыл их ладонями – пытаясь не смотреть, не вспоминать, отодвинуть прошлое, забыть о нем. Но память – ужасная вещь, она до жути правдива. И почти всегда жестока, потому что несвоевременна. Курт под дулом его пистолета из прошлого поднимается с пола, куда Мартинссон его бесцеремонно отшвырнул, но Магнус быстрее. А память – еще быстрее. И он видит все до мельчайших подробностей. Он видит, как в глазах Волландера стоят слезы, одна капля вроде даже успевает скатиться по щеке, чтобы затеряться в воротнике рубашки. Волосы у Курта всклокочены – он вырывал у Магнуса пистолет, а Магнус вырывался у него из рук. И еще Волландер не молится, не просит – он удивленно шепчет его имя. А потом тоже падает, сраженный пулей. И на его пиджаке – сером, его любимом, - видна дырка от пули. «Входное отверстие», - безжалостно подсказывает штампованную формулировку коварная память, вот только от нее на этот раз ничуть не легче... Он сжимал ладонями виски, пытаясь забыть, пытаясь выдавить, вытолкнуть эти жуткие воспоминания из головы. Но они крепко засели в его голове, не давая осознать, что произошло дальше – кажется, он должен был убить и себя, но почему-то перед глазами мелькали какие-то черные пятна, слышались чьи-то крики, а потом наступила тишина. Сколько он так просидел на больничной койке, охваченный страшными воспоминаниями, прокручивая их снова и снова, Магнус не знал. Но очнулся оттого, что в этой тишине, полной звенящей боли, он услышал голос Лизы. А потом почувствовал и ее прикосновения – она пыталась отнять его ладони от лица, уговаривая успокоиться, как будто это было возможно. В конце концов она тряхнула его за плечи, и он безвольно уронил руки вниз. Он и сам не заметил, как сжался в комочек, притянул колени к груди, наклонил голову, стараясь стать маленьким и незаметным, пытаясь уберечься от новой боли, защищая разрывающееся сердце своим телом. Магнус несмело посмотрел на нее – а она не отвела глаз. Лишь погладила по растрепанным кудряшкам, вытерла мокрую дорожку на щеке и сказала: - Ну что ты, Магнус, успокойся, уже все хорошо. Все хорошо. Ты теперь снова с нами, уже без гипноза. Эрикссон покончил с собой, он уже больше не опасен, и все будет хорошо. «Все» - это не смерть, Магнус, это только начало. Она еще что-то говорила и говорила, ласково гладя его по голове, по безвольно лежащим поверх одеяла ладоням, потом сжала их в руках и стала баюкать. Но он не слышал ее. Потому что он вспомнил, что у Курта есть дочь. Линда. И Линда очень любила своего отца, хоть и редко в этом признавалась. А теперь Курта нет, потому что он, Магнус Мартинссон, его убил. И кого теперь Линда будет любить, называть отцом? Ей даже поплакать не с кем – мать уехала, дед умер, а подруги Анне-Бритт тоже нет – она убита им, Магнусом Мартинссоном. А ведь у Анне-Бритт двое детей. Магнус закусил губу, чтобы не взвыть от горя. И ему захотелось покончить с собой – уже не по приказу гипнотизера, а по собственной воле. Но разве этим что-то исправишь? Он сидел и покачивался из стороны в сторону, пока Лиза что-то ему говорила, а он слышал лишь ее голос, не понимая слов. Как будто она говорила не на шведском, а на исландском языке – вроде и слова почти знакомые, но что они значат – неизвестно. Хольгерссон еще раз встряхнула его за плечо, чтобы он очнулся. Еще раз погладила по голове, сказала, что зайдет попозже, и ушла, оставив его одного с жуткой беспощадной памятью. Мартинссон больше не мог лежать в палате: белые стены давили на него, вызывая лишь одно желание – покончить с всем этим, выбросившись из окна. Поэтому он просто ушел из клиники. Он не помнил, что он говорил врачам, дежурным и медсестрам – просто осознал, что спускается по лестнице в своей уличной одежде. Зачем-то еще сказал больным, которые попытались его остановить, что он хочет выйти покурить. Даже пошевелил рукой в кармане куртки, как бы нащупывая пачку сигарет. Люди понимающе покивали головами и пропустили его. Но сигарет в кармане не было. Там лежали только ключи от машины и какая-то бумажка. Вытащив ее, он прочитал едва ли не по слогам то, что на ней было написано – адрес гипнотизера. Магнус скомкал листочек и выкинул в случайно подвернувшуюся урну. А потом пошел куда глаза глядят. И оказался в заброшенном парке. Он бездумно ходил от дерева к дереву, прижимаясь к ним лицом, обнимал их, чтобы не упасть, чертил пальцами по стволам, повторяя рисунок шершавой коры. Потом он понял, что накрапывает мелкий дождь. Он поднял лицо – и дождевые капли смешались с его слезами. Или слез не было? Он немного постоял, подняв лицо вверх, потом едва не упал, чуть не потеряв равновесие. Прислонился к дереву спиной, а потом сел у дерева прямо на мокрую землю. Он легонько касался мокрых травинок, сбивая капельки воды, рисуя пальцем на земле абстрактные узоры. Небо было серым, трава и деревья – тускло зелеными. Он не знал, сколько так просидел – времени просто не было. И дождь казался бесконечным. Как его вина. Он убил друзей. Разве такое можно простить? Разве такое можно искупить? Он покачал головой, отвечая сам себе. Никогда. Он бы не простил. В какой-то момент он понял, что не чувствует ног: они затекли от долгого сидения. А еще он замерз. Магнус поднялся и пошел по тропинке вперед – просто потому, что других дорожек не было, а по траве идти было мокро. Хотя в этом особого смысла не было – на нем наверняка не осталось ни одной сухой нитки. Он подумал, что от этого вообще-то можно заболеть и умереть. Но такая мысль его почему-то не испугала. Совсем. Зато он подумал, что зря выкинул адрес гипнотизера. Пошел бы к нему, навестил этого… Магнус мучительно подыскивал подходящее слово для того, кто толкнул его на двойное убийство. Но вдруг в призрачном свете зажегшихся фонарей, которые из-за дождя казались размытыми пятнами, он увидел такого же призрачного Курта. Мартинссон вздрогнул, остановился и сглотнул, не веря глазам, даже потер их замерзшими несгибающимися пальцами. Курт не исчез. Более того, шеф подошел к нему и спросил: - Ну и что ты тут делаешь? Я только освободился, разобрался с этим делом, убийцей оказался этот чертов гипнотизер, чтоб ему пусто было. Зря, конечно, я тогда отправил к нему тебя одного, ну да ладно. Так вот, я пришел к тебе в больницу, а тебя там нет. И никто не знает, куда ты делся. А ты еще и телефон там оставил, чтобы тебя точно не нашли. Сбежал, да? – Курт шутливо погрозил пальцем, а Магнус подумал, что призрак его найдет везде, если захочет. Вот, нашел же, хотя сам Мартинссон не знал, где он сейчас находится. Непослушными замерзшими губами он прошептал: - Извини. - Да ладно. Пойдем? - Пойдем, – покорно согласился Магнус. От призрака нельзя сбежать. Или это не призрак, а его совесть? Впрочем, какая разница, от себя тоже нельзя сбежать и спрятаться. А если это не призрак и не совесть, то галлюцинация. Он сошел с ума. Здорово. Всегда хотел узнать, каково это – быть сумасшедшим.– А куда? - Домой, куда же еще? Ты весь промок. Магнус остановился от неожиданности: - Да, промок, - он только сейчас это понял. – Странно. – Магнус поймал удивленный взгляд Волландера и пояснил: - Обо мне заботится мое безумие. Или совесть. Или... – он замолчал, потому что Курт и так потрясенно смотрел на него. После хриплого смешка Волландер выдавил из себя: - Или кто? Призрак? - Ну да, - Магнус пожал плечами. Неожиданно призрак убитого им человека показался ему самым естественным, даже необходимым явлением. Правда, самого призрака этот факт почему-то смущал. – Разве нет? – решил уточнить Магнус, потому что Курт непонимающе глядел на него, и пояснил: – Ну, ты же мертвый. Ты и Анне-Бритт. Я вас убил. И теперь ты, - Мартинссон сам не знал, зачем объясняет призраку особенности его посмертной жизни, - за мной пришел. Чтобы отвести меня куда-то. – Он пошел вперед, не оглядываясь. Если надо, призрак всегда его догонит, это же не человек. – Слушай, а туда далеко идти? И куда мы вообще идем? Домой? А зачем? – Он обернулся к Курту, который так и остался стоять на месте. Впрочем, когда Магнус на секунду замолчал, он прорычал что-то неразборчивое, сделал два громадных шага, оказался возле Мартинссона и коснулся его лба горячей ладонью. - Магнус, ты бредишь. А я живой, - проинформировал он парня, который почему-то радовался теплу его руки, прикрыв глаза и не слыша слов. Тогда Волландер схватил его за плечи и встряхнул. Магнус удивленно распахнул глаза – он не думал, что призраки (или совесть, или галлюцинации) умеют так сильно, до боли в его руке сжимать пальцы. А еще он не думал, что от призраков может пахнуть бензином и одеколоном. И что у них могут стоять в красных от недосыпа и переживаний глазах слезы. Курт еще раз тряхнул его и по слогам повторил: - Я живой. – Мартинссон, не веря себе, провел пальцем по его куртке. – И Анне-Бритт тоже жива. Единственный, кто тогда пострадал – это ты, Магнус, - последнее слово он выдохнул почти шепотом. А потом Курт схватил парня под руку и потащил вперед, по дороге объясняя: - Лиза же сказала тебе, что мы живы, она должна была это сказать! – Магнус ничего не ответил, потому что не помнил ничего такого. Впрочем, она много чего говорила, а он не слышал. Странно было то, что он сейчас вроде пока все понимал, хотя это казалось невозможным. – Я тогда прибежал на крики Анне-Бритт с лекции для студентов, где показывал им, как надевать бронежилет. В нем и прибежал. – Магнус всхлипнул и вцепился в рукав Курта. Значит, он и правда живой. – Накинул поверх него пиджак. А в пистолете у меня один патрон был холостым. Этим же студентам я должен был показать, как делать предупредительный выстрел в воздух, но ты… - он запнулся, подыскивая нужное слово, - украл у меня этот выстрел. Опередил меня и выстрелил в Анне-Бритт. – Теперь Курт говорил, не останавливаясь ни на секунду. Ему почему-то казалось, что если он замолчит, то Магнус тут же сядет на мокрый тротуар и расплачется. Или упадет тут без сил. – Анне-Бритт жива – она тогда просто оступилась, потому и упала. – Мартинссон всхлипнул еще раз и ткнулся лбом Курту в ухо. – Пойдем скорее, у меня тут машина, я печку включу, ты немного согреешься, придешь в себя. Ну что ж ты так, Магнус… Курт почти нес его на руках, потому что ноги Мартинссона почти не держали, он переставлял их чисто механически. И в машине Волландера он просто упал на заднее сиденье – сил больше не было. Он еще помнил, что Курт сдирал с него мокрую куртку, устраивая его на кресле, накрывая каким-то пиджаком и говоря что-то глупое и неважное. А вот что было дальше – Магнус уже не помнил, неподвижно лежа в машине того, кого он не убил. Хотя должен был. Курт вел машину, постоянно поглядывая в зеркало заднего вида на уснувшего Мартинссона и ругаясь на него вполголоса. Как можно было прослушать то, что говорила Лиза, и напридумывать себе всяких ужасов? Тренькнул телефон. Волландер изловчился и вытащил его из внутреннего кармана, надеясь, что парень не проснется от звонка. - Лиза? Да, я его нашел. Возле парка. Он был уверен, что убил нас, - Курт помолчал, слушая причитания и оправдания начальницы. – Да все с ним сейчас нормально, спит как младенец. Промок до костей, правда. Я его домой отвезу. Да, я присмотрю за ним. Да все… - он запнулся, потому что Лиза куда-то исчезла. А потом в трубке послышался другой голос. Анне-Бритт. Она что-то говорила про простывших и горячий чай с лимоном. Курт кашлянул и сказал: - Нет у меня лимона, но я и без того найду чем его напоить, не переживай. Что? Пирожки? Нет, не надо привозить нам пирожки. Лучше завтра на работу принеси. Мы с Мартинссоном приедем, поедим. Да, все, пока. До завтра. Он улыбнулся, глядя в зеркало на Магнуса, который так и не проснулся – слишком устал от переживаний, голода и бессмысленной ходьбы. Пусть спит. А там – разберемся. И это было хорошо. Это значит – еще не все. Да и «все» – это же не смерть. Уж Магнус это точно знает.