and how i can't stand the touch of any other hands

      i. кружка       Лучшим качеством Джорджа, по мнению Локвуда, кроме, разумеется, его блестящего ума и выдающихся кулинарных способностей, было умение не совать нос в чужую жизнь.       Чего нельзя было сказать о Люси Карлайл.       Локвуд привык быть главным в каждом разговоре. У него всегда было что-то в запасе, чтобы сказать.       Эта упрямая девушка выбила его из колеи. На его собеседовании.       Она потрясла его, когда не сбежала после испытания с черепом. Испугалась, конечно, но это было ожидаемо — подобные Источники были редки, многие, даже агенты, просто не сталкивались с ними.       Он также заметил, как она поджала губы, когда нехотя рассказывала про свою квалификацию. Она безусловно тренировалась, он понял это по тому, как она себя вела. Неполная квалификация. Второй разряд, возможно третий. Не имеет значения. Тесты — вот что было наиболее важным. Способности и Дар были намного важнее, чем бессмысленная система разрядов от ДЕПИК.       Взяв нож его дяди, она прикрыла глаза. Ему было интересно, выдумает ли она что-нибудь или приукрасит то, что почувствует. Она казалась достаточно отчаянной. Его взгляд блуждал по ее рюкзаку. Ему стало интересно, все ли ее вещи поместились в него.       — Я слышу… выстрелы.       Ее голос вывел его из задумчивости. Так же мило, как и тогда, когда он впервые увидел ее, северный акцент, к которому он не привык, лился из ее уст.       — Звучит опасно, — итак, решающий момент. Соврет она или нет?       — Нет, они не жестокие или печальные. Тут нет страданий, — она открыла глаза и приковала его к себе взглядом. Его щеки покраснели. — Это принадлежало кому-то счастливому, мягкому.       Локвуд был благодарен своему врожденному таланту держать себя в руках, который помог ему пережить следующие несколько предложений, потому что, когда она отдала ему нож, ее ладонь коснулась его, почти вынуждая его подпрыгнуть. Она сосредоточилась на следующем предмете. Ее впечатления изменились.       — Я не знаю, что это и откуда вы это взяли, но никто не должен трогать это. Особенно на собеседовании, — сказала она резким тоном и обвиняюще посмотрела на них. Он выдавил улыбку. Последний предмет.       Плотно закрыв глаза, она крепко держала чашку в руках. Снова он хотел узнать, соврет ли она под давлением, выдумает ли что-то, исказит ли факты. Последние три кандидата (те, кто смог преодолеть испытание с призрак-банкой) сдались под давлением, придумывая дикие истории про судьбу, которая постигла хозяина кружки. Когда последний сказал, что владелец кружки покончил с собой, используя эту чашку, Джордж не смог сдержать смех, и Локвуд сам стал посмеиваться. Он надеялся, что девушка не сделает то же. В ней было что-то, что ему понравилось.       — Я ничего не чувствую, — Локвуд внутренне ликовал.       «Заставь ее сомневаться», - шептала часть его, деловая часть, серьезная и безрассудная часть.       — Точно? Вы уверены? — Боже, пусть это будет реальностью.       — Почему бы Вам еще раз не попробовать? — вступил в разговор Джордж.       Ее глаза снова закрылись, и взгляд Локвуда приковало к ее лицу, словно магнитом. Ему показалось, что он увидел веснушки на ее лице.       — Нет, я уверена. Ничего.       Ему пришлось остановить себя от того, чтобы начать скакать по комнате. Он ограничился кривой самодовольной ухмылкой.       — Надеюсь, что ничего. Это подставка для зубной щетки Джорджа.       Он ждал, что она улыбнется. Он ждал, что она, расслабившись, откинется на спинку дивана. Но он не ожидал сурового взгляда. Она все еще выглядела мило, даже когда злилась. Опасно, угрожающе? Определенно. Но и мило тоже. Он попытался избавиться от этой мысли.       — Я пришла сюда не для того, чтобы выставлять себя посмешищем, — она встала и схватила свой рюкзак, называя их школьниками, заигравшимися во взрослые игры. К горлу подступила паника.       — Дерзко, — он услышал слова Джорджа.       — Подойди сюда, и я покажу, насколько дерзкой я могу быть.       Локвуд лез из кожи в попытках объяснить цель его тестов, и он видел угрюмо-покорный взгляд Джорджа. Он уверен, что слышал его вздох прежде, чем сказать:       — Расскажи ей про правило печенья.       Покончив с этим и получив согласие, он поспешил устроить ей экскурсию по дому. Куда ее устроить? Сначала он собирался предложить угол в подвале новому сотруднику, но он не хотел, чтобы Люси, эта яркая упрямая и безусловно талантливая девушка, жила в таком темном месте. Пока он взбирался по ступеням, ему в голову пришла идея.       — Тут я спал, когда был маленьким. Вы можете жить тут, если хотите, — она молчала. Чувство, похожее на панику, вновь одолело его. — Если, конечно, у Вас нет других вариантов.       Он пытался убедить себя, что причина, по которой он считал неприемлемым, чтобы она оставалась где-либо еще, кроме как здесь, заключалась в том, что они смогут сплотиться как команда, ходить на работу поздно ночью и вместе проводить расследования. Он ничего не мог сделать с новым, но очень сильным и быстро разрастающимся в груди желанием видеть ее, сидящую на его кресле в библиотеке, знать, как она выглядит, когда ее волосы взлохмачены по утрам, и быть уверенным, что она всегда в безопасности. Когда она пробормотала свое согласие, это новое, когтистое нечто в его груди рычало, стало теплее, побуждало его сделать шаг ближе к ней.       — Отлично, тогда добро пожаловать в «Локвуд и Компания».       Она улыбнулась. Это слабый, едва заметный проблеск улыбки, но он впервые увидел ее улыбку с того момента, как она зашла в дом. И в первый раз, но определенно не последний, Локвуд думал о том, настолько ли мягкие ее губы, как ее ладони.       ii. подъем       Локвуд не описал бы себя как человека с хорошим сном. Откровенно говоря, он не вспомнил бы последий раз, когда проспал всю ночь.       Но в первую ночь, когда Люси появилась на 35 Портленд-Роу, он спал без снов и перерыва.       Когда он надел свою пижаму, Локвуд прошелся по списку возможных вариантов и отсортировал их от наиболее вероятных к менее:       1. Его организм окончательно сломался после многих лет сна по одному-два часа за ночь. (Наиболее вероятно, человеческое тело неспособно жить, получая так мало сна. Отчасти поэтому он стал засиживаться допоздна).       2. Джордж подсыпал ему в чай ночью. (Менее вероятно, но все еще возможно, сомнительно эффективно).       3. Он чувствовал себя спокойнее, зная, что Люси здесь. (Абсолютно точно невозможно и даже не стоит рассматривать)       Когда Локвуд развязал галстук, он подумал о ней в его старой комнате на чердаке, готовящейся ко сну после длинного странного дня. Он гадал, была ли ее пижама голубой, как вся ее одежда. К своему стыду, Локвуд вышел из дома и купил голубые носки после того, как она спустилась по его ступеням (его ступеням!) на третий день пребывания в дома. Он спрятал их в дальнем ящике своего комода, надеясь, что никто не увидит их. Джордж и его всезамечающие, всезнающие глаза установят связь и выведут его из себя, или еще хуже — он упомянет носки в присутствии Люси. Люси и ее милые всклокоченные волосы и бесконечное противоречие, ее маленький нос и громкий рот. Он сомневался, что Люси уделяла достаточно внимания ему, чтобы заметить цвет носков, которые он обычно надевает, но он не хотел рисковать.       В зеркале темные круги под глазами стали больше. Разве они не должны были исчезнуть после более длительного отдыха? Люси заметила это одним утром за завтраком, спрашивая, получает ли он достаточно сна. Джордж вклинился в разговор:       — Локвуд никогда не спит. Не уверен, знает ли он, как это делается.       Люси только хмыкнула в знак согласия и бросила на него сочувственный взгляд, как будто ей было знакомо это чувство. Локвуд впитал это: ее признание его, то, как она повернула голову, чтобы оценить его. Джорджу понадобилось три раза пихнуть Локвуда под ребра, чтобы сфокусировать его внимание на деле, которое они обсуждали.       Теперь его кровать использовалась гораздо чаще, чем раньше. Хотя отсутсвие сновидений во время сна с той, первой ночи, больше не появлялось, он стал спать по пять-шесть часов в день, относительно без прерываний.       Кроме снов.       До этого сны были кошмарами, кошмарами о его семье, кошмарами о прошлых делах, над которыми он работал. Теперь они изменились. Люси, срывающаяся вниз с лестницы до того, как он успевает добраться до нее, Люси в полыхающем дома, пока он рушится вокруг нее, Люси говорит ему, что хочет покинуть Портленд- Роу и никогда, никогда не возвращаться. Он просыпался в холодном поту и метался по своей комнате до тех пор, пока не услышит ее, начинающую делать то же самое.       Намного чаще его посещали… ну, не кошмары.       Сны, где Люси подходит к нему на кухне, обвивая руками. Фрагменты воспоминаний, где она оспаривала его решение по делу, и ему становилось лучше. Хуже всего, сны, где она появлялась в его спальне, обнимая себя руками и умоляла его поспать в его кровати. Это было мучительнее всего. Не столько потому, что он знал, что она никогда не захочет подобного с ним, сколько потому, что он знал, что он никогда не позволит этому случиться.       Когда костюм, наконец, аккуратно сложен на стуле в углу комнаты, пижамные штаны надеты и дверь плотно закрыта, он поворачивается лицом к кровати. Настенные часы показывают 10:30. До Люси невозможно было вспомнить время, когда он даже не пытался лечь раньше 3:30. Посмотри, что с тобой сделал домашний уют, подумал он язвительно, а затем отчитал себя. Не нужно ставить ее в такое положение.       Он засыпал, напоминая себе: «Она твой сотрудник. Она твой сотрудник. Она твой сотрудник».       — Энтони?       Он знал, что это был сон, потому что в его снах она всегда звала его Энтони. Он даже не был уверен, помнит ли настоящая Люси его имя. Тем не менее, он обнаружил, что сидит.       — Да, Люс?       Она подошла к нему, как всегда делала в его снах. В мягкой голубой кофте и пижамных шортах.       — В мансарде очень холодно. Могу я поспать здесь с тобой?       В его снах она всегда спрашивала первой. Ее лицо обычно такое уверенное во всем, что она делает, выглядит застенчивым, виноватым. Словно она чувствует вину за беспокойство, даже за то, что спросила. Словно он и так не отдал бы все, что у него есть, за все, что она попросит.       — Да, конечно.       Его сон за него освобождал для нее место на его по-королевски большой кровати, придвигая его к ее краю. Он быстро клал две подушки на ее половину и откидывал одеяло, приглашая лечь. Она садилась на край кровати и ложилась лицом к нему. Ее волосы, такие мягкие, рассыпались по подушке. Ее глаза карие и немигающие. Он замирал, когда ее пальцы соприкасались с его ногой. Она такая холодная.       Он медленно протягивал руку, чтобы взять ее ладони в свои, и они лежли, долго глядя друг другу в глаза.       — Локвуд, вставай!       Это не сон, потому что она использовала его фамилию и бесцеремонно ворвалась в комнату. Он сел, отгоняя сон. Она была здесь, лежала на его кровать, пока он пытался решить, был ли момент правильным, чтобы поцеловать ее. И она снова здесь, взлохмаченная, с горящими глазами.       — Она здесь!       «Здесь только одна «она» в этом доме, и, поверь мне, я всегда ощущаю ее присутствие», — подумал Локвуд и выкинул эту мысль из головы. Слишком много, слишком рано. Конечно, это всегда будет слишком рано, думал он, ведь их отношения никогда не изменятся.       Он посмотрел на нее, одетую в голубую кофту и пижамные шорты. Он начал откидывать одеяло, не замечая невидимого веса ее бедра на его.       — Кто?       — Аннабель Вард, — она посмотрела на него как-то виновато, словно осознала, что разбудила его.       Его разум включился в работу, отгоняя мысли о сне на задворки сознания, когда он доставал свои ботинки и начинал собирать свой комплект. Ее волосы были взъерошены, как в его сне. Он отвел взгляд от гладкого бедра, пытаясь не думать, как оно обвивается вокруг него.       По правде говоря, он знал, что всегда предпочтет Настоящую Люси Люси из Сна. Ему было просто тяжело всякий раз, когда они пересекались.       iii. платье       Локвуд знал, что у него были привилегии.       Он знал, принимал и упивался этим. Он любил комфорт. Он любил свою библиотеку, свой дом, свою возможность финансировать эксперименты Джорджа. Он любил работать независимо от ДЕПИК, быть быть самому себе хозяином, не починяться кому-то намного глупее его.       Почему-то больше всего этого ему нравилось зарабатывать деньги, чтобы давать их Люси на покупку нового платья.       Он бы расцеловал Пенелопу Фиттис или того, кто рассылал приглашения в Фиттис на Пятидесятый Юбилей. Вероятно, не Пенелопу, у нее определенно был кто-то, кто делал это за нее. Когда «Локвуд и компания» будет таким же большим, у него будет кто-то для рассылки приглашений. У него будет кто-то для планирования их бала. У него будет кто-то, чтобы послать за красивым синим платьем для Люси.       Правда в том, что Локвуд так усердно пытался убедить себя, что его волнение по поводу бала было вызвано возможностью получить книгу Мэри Дьюлак, а не потому, что он жаждал увидеть Люси в вечернем платье.       Локвуд любил ее, нет, ценил ее в любом виде. В ее джемперах, в ее пижаме, в ее огромной голубой домашней кофте, которую она надевала, когда жаловалась на сквозняк в мансарде.       Но это все сводилось к одному — Локвуд любил красивые вещи. Он любил свои старые книги и свои мягкие простыни. Он любил свои домашние тапочки с вышивкой. Он любил свою сверхмодную рапиру. Он каждый день надевал чертов костюм и галстук. И он хотел видеть Люси в красивых вещах.       В шестой раз за последний час он посмотрел в окно, чтобы увидеть Люси, возвращающуюся в его дом — их дом — с большим пакетом из какого-нибудь дорогого магазина. Когда он заметил ее круглое лицо и синюю куртку, его сердце замерло, как это обычно бывало, когда она появлялась в поле зрения — пока оно практически не остановилось, когда он заметил с кем она разговаривала.       Чертов Киппс.       Локвуда захлестнула ревность. Киппс был старше, красивее (если вам нравится подобная внешность) и имел больший авторитет, чем он. Хотя, Локвуд подумал, немного несправедливо. Его Дар был намного слабее, и его нос был как у мопса. Но у него была хорошо оплачиваемая работа, команда и пост в престижном агентстве. И он разговаривал с Люси. Его Люси.       Он знал, что Люси красива и имела невероятно сильный Дар. И он знал, что он не будет останавливать ее, если она выберет уйти в другое агентство. Он мог только попросить ее верить в него. Но он все еще знал. Она заслуживала быть где-то, где она получит признание, даже если она скажет, что не хочет этого. Он просто не хотел проиграть Киппсу.       «Ты просто не хочешь потерять ее», — шептало что-то на задворках его сознания. Он задвинул это куда-то вглубь. Он закрыл шторы. Ее дела — это ее дела. Кроме того, он раздумывал над кое-чем спрятанным, что очень бы ей подошло.       Если ничего больше, то Локвуд мог все еще дать ей вещи, которые она заслуживала.       Он протягивала ему фотографию подруги из прошлого, про которое она не говорила. Он был так глуп, предполагая, что она не хотела говорить про это. Он должен был спросит больше. Он привык к Джорджу, который не задавал вопросов, не касающихся дел, еды или повседневной работы по дому. Он определнно не был человеком, легко делящимся подобным, и из-за ее поведения на собеседовании он по глупости решил, что она тоже им не является. Он чувствовал себя ослом. Вероятно потому, что им и был.       Норри. На фотографии они вдвоем, улыбка Люси была ярче и шире, чем те, что он когда-либо видел на ее лице в их агентстве. На мгновение ему стало ее жаль. Та Люси исчезла вместе с ее подругой. Он возвращает ей фотографию и достает руку из кармана. На раскрытой ладони лежит ожерелье, то самое, которое он ранее забрал из комнаты на лестничной площадке. После того, как увидел ее с Киппсом.       Локвуд не был глуп. Люси нельзя купить. Но будь он проклят, если не даст ей все, что она заслуживает, пока еще может.       Она стояла так близко к нему и спрашивала:       — Но если я потеряю его?       Разве она не поняла? Оно было ее, чтобы потерять.       — У тебя был большой опыт с драгоценными ожерельями.       Она посмотрела на него и тихо сказала:       — Спасибо.       Она нанесла на глаза тени, отчего они выглядели больше в темной мансарде. Платье, которое она выбрала (конечно же, голубое), было красивым. Оно выглядело таким мягким и гладким. Он хотел протянуть руку и пропустить ткань сквозь пальцы. Он хотел подойти ближе, уткнуться лицом в основание шеи и бесконечно стоять так. Он хотел надеть на нее это ожерелье, застегнуть его, чтобы у нее была частичка его самого. Он хотел поцеловать ее, чтобы наконец узнать, каковы ее губы на вкус.       Он не сделал ничего из этого. Вместо этого он, ссылаясь на проверку наличия такси, спустился в свою комнату. Он перерывает комод, находя свои синие носки.       iv. река       Проблема в том, осознал Локвуд, что его безрассудство становится проблемой для всех.       Сначала, когда были только они с Джорджем или когда он нарушал правила в своем предыдущем агентстве, он мог быть настолько безрассудным, насколько хотел. Джордж не останавливал его, ему было плевать, и Локвуд добился определенных результатов. Теперь у него было кое-что, что он хотел, чтобы было защищенным.       Кое-кто.       Она защитила его от Золотого Клинка. Она защитила его, когда он запаниковал. Она поддержала его, хотя и с раздражением, когда он решил не уходить с аукциона.       Когда он погрузился в воду, он в отчаянии посмотрел вокруг, надеясь, молясь на то, что она сможет выплыть на поверхность. Его малая часть, та упрямая жалкая часть, которая не давала ему спать, которая замкнула его в себе ото всех вокруг, которая посылала его в самые ужасные обстоятельства, шептала ему оставаться под водой, тонуть, тонуть, тонуть и никогда не всплывать.       Его не-настолько-малая часть хотела послушать его.       Но нет, он почувствовал рядом толчок, когда Люси вынырнула на поверхность. Он должен был выбраться. Ради Люси. Какая-то его часть знала, что она осушит всю Темзу, если это понадобится, чтобы найти его. Поэтому он тоже нашел в себе силы ударить ногой в сторону света луны, пробивающегося сквозь толщу воды.       Когда он выбрался на поверхность и, задыхаясь, сделал глубокий вдох, он оглянулся в поисках Люси и заметил ее, пробивающую себе путь на берег. Он последовал за ней, его промокший, потяжелевший костюм тянул его на дно. Он должен был догнать ее.       Он выполз на берег через несколько мгновений после нее и поднялся на ноги. Магнетическая сила, которая притягивала его к ней, побуждала его обнять ее, согреть, притянуть ближе к себе. Словно она не была той, кто защищал его всю ночь снова и снова, пока он бездумно, в попытках получить зеркало, подвергал ее все большей и большей опасности.       Он подошел ближе, они оба задыхались, пока он оглядывал ее в поисках следов причиненного вреда. Его глаза задержались на ее губах, синих от холода, почти такого же цвета, как ее мокрое платье. Такого же цвета, как его носки.       Он должен был коснуться ее, чтобы убедиться, что она в порядке. Знать, что она здесь, перед ним, что это не глаза его обманывали, что она не была каким-то призраком, чтобы издеваться над ним. Чтобы показать ему, насколько безрассудным он был.       Как только он прикоснулся к ней, она его оттолкнула и устремиласт прочь с берега.       И от этого стало еще хуже.       v. выстрел       Даже когда кровь стекала по его груди, Локвуд не мог перестать думать, что это был самый счастливый момент в его жизни.       Удивительно, как скорая смерть может изменить человеческие взгляды на жизнь. Он гадал, так ли чувствовали себя солдаты, когда встречали смерть. Он гадал, каково это: быть старым, прожить полную жизнь. Он гадал, так ли было, когда умерли его родители.       Он все еще был молод, но уже сделал все, что хотел. Он основал свое агентство. Он жил в комфорте. Он усердно работал и отлично справлялся со своей работой.       И он спас своих друзей.       И теперь его голова покоилась на коленях Люси Карлайл, пока Киппс, избитый, сидел рядом.       Забавно, что даже при смерти в нем все еще была та соревновательная, высокомерная, наглая мерзость. Он уверен: некоторые вещи не меняются.       Но теперь он мог отдохнуть, чувствуя, как его мысли уплывают куда-то, когда Люси склонилась над ним, гладя его волосы и говоря, что он не умрет, что она не позволит ему. Он практически поверил ей. Он правда думал, что она может сделать все, что ей взбредет в голову. Но не это.       Ее волосы спадали на глаза, а на лбу запекшаяся кровь. Ее милый носик весь в грязи, а ее губы — нежные-нежные губы — двигались в попытке не дать ему потерять сознание, не дать закрыть глаза.       Локвуд, упрямый до самого конца, не закрывал глаза до тех пор, пока уже просто не мог больше сопротивляться. Он хотел, чтобы последним, что он видел, была она, заботящаяся и добрая, сильная и опасная. Она парадокс, милая аномалия в кобальтовом синем, и это успокаивает его сердце: даже если его не будет рядом, чтобы защитить ее, она прекрасно справится сама.       Локвуд, держа под контролем свой разум, не позволил бы себе подобные мысли. Он бы быстро и эффективно исправил себя на то, как можно думать о коллеге или друге. Он бы не позволил себе думать о изгибе бровей или о россыпи веснушек на ее носу и щеках. Но он потерял много крови и был уверен, что каждый заслуживает что-то хорошее в их последние мгновения. Она была этим хорошим для него.       Он желал, чтобы это был раз, всего один раз, когда он мог бы поцеловать ее.       бонус: кухня       Локвуд чувствовал себя глупо без костюма и галстука. Но с перевязанной рукой не было и шанса, что он смог бы застегивать пуговицы на рубашке каждое утро или завязывать галстук. Он бы лучше намеренно выглядел так, чем неаккуратно надевал привычные костюм и галстук. Он действительно довольно тщеславен. Он полагал, ему стоило чувствовать, что нужно исправить это. Так что он достал единственную вещь из повседневной одежды — серую футболку, которую он надевал зимой под рубашку, когда становилось холодно. Он все еще гладил и чистил свои брюки по утрам, а теперь стал надевать голубые носки, выходя на кухню.       После всего произошедшего он не мог избавиться от мыслей, которые посещали его, будучи при смерти.       Он знал, что хотел защитить Люси, быть ее партнером, ее коллегой, ее другом так долго, сколько она позволит ему. Он знал, что это не навсегда. Ее Дар был слишком сильным, чтобы задерживаться в этом маленьком агентстве. Он бы лучше умер, чем навязал бы ей свои чувства. Он не хотел, чтобы она застряла тут.       Поэтому он не будет говорить ей. Но он будет надевать голубые носки, выходя в свет. Это была его уступка своему слабому разуму.       Он стал рано подниматься, чтобы приготовить завтрак. После охоты на костяное зеркало они получили множество заказов — они вместе разбирали за столом почту за день и писали на столе плюсы и минусы каждой работы (вернее, Джордж писал плюсы и минусы, Люси рисовала карикатуры Золотого Клинка, а он старался не пролить сироп на стол или брюки, кормя себя неведущей рукой). Пока его рука была выведена из строя в обозримом будущем, он работал над ловкостью рук, пока готовил завтраки, подкидывая блины в сковородке и делая омлеты.       Он услышал, как кто-то вошел на кухню.       — Доброе утро, Джордж! Что ты хочешь на… — он повернулся и покраснел.       Она будто снова вышла из одного из его снов. Голубая кофта и пижамные шорты, глаза опухли от сна, волосы напоминали воронье гнездо.       — Мне показалось, что кто-то чем-то гремит здесь, — сказала она, ее голос все еще был охрипшим после сна. — Подумала, это Джордж.       Он поднял лопатку и внезапно понял, как глупо и нелепо он выглядел: с нерасчесанными волосами, одетый в фартук, в чертовой футболке, со сковородкой в руке. Она поняла, что он готовил. Ему не нужно было говорить ей.       — Какие пожелания на завтрак? Пытаюсь улучшить ловкость моей неведущей руки.       Ее глаза были прикованы к его ногам.       — Люс?       Она хмыкнула, подходя ближе:       — Ты обычно надеваешь розовые носки.       Он, краснея, моргнул:       — Почему ты знаешь цвет моих носков?       Румянец мило распространился по ее круглому лицу. Однако она подошла еще ближе.       — Когда ты купил эти?       Ну, ты знаешь, на четвертый день, как ты живешь тут.       — Эм, я не уверен.       — Лжец.       — С чего ты взяла?       Она внимательно вгляделась в его лицо.       — У тебя одно из этих выражений лица.       — Какое?       — Ты знаешь, то, когда ты знаешь, что человек помнит все, что когда-либо случалось с ними, — она вновь подошла ближе. Он чувствовал ее дыхание на своей руке. Она всегда была настолько ниже его?       — Я не помню все…       Она прервала его, ее губы коснулись его — так быстро, что он мог выдумать это. Она мгновенно отошла в другой конец кухни, несколько шагов разделяли их. Лопатка упала на пол.       — Ты должен убрать это немедленно, ты знаешь, — ее глаза сверкали. В два шага он сократил дистанцию между ними, лопатка все еще на полу. Умеренно безрассудно. Он приподнял ее голову и коснулся ее губ своими, втягивая в обжигающий поцелуй — он пытался без слов сказать ей, что любит ее, что уважает ее, что он думал: она была самым лучшим человеком на планете, что он бы сделал все для нее. Что он будет ее так долго, сколько она будет хотеть этого, и что он отпустит ее, если она захочет.       Он отступил и прислонился своим лбом к ее, его глаза были широко открыты, жадно впивались в каждую ее черту. Ее челка лезла в глаза, она еще не почистила зубы, и ему вспомнилось, как она дико, безумно ворвалась в его дом в день собеседования. У нее был тот же взгляд, но теперь он был сфокусирован на нем.       — Ты знаешь, Локвуд, я собираюсь пробыть здесь довольно долго.       Он отбросил в сторону свою надежду:       — Люси, я не хочу, чтобы ты чувствовала, что застряла…       — К счастью, меня не сильно интересует, чего хочешь ты. Я хочу то, что хочу я.       Он выдохнул и стал оставлять поцелуи на всех местах, о которых мечтал с тех пор, как она появилась здесь. На носу, на щеке, на бровях, на подбородке.       — И что же это?       — Я хочу работать в лучшем агентстве Британии. Я хочу работать здесь со своим лучшим другом, — его сердце замерло, — и со своим парнем, — его сердце могло взорваться.       — И я хочу быть равными партнерами.       Он оставил поцелуй на ее губах, чувствуя, как она таяла рядом с ним. Его сердце билось так быстро, что он удивлялся, как оно еще не пробило грудную клетку. Дикость, которая росла в его груди с тех пор, как она вошла в дом, одобрительно зарычала.       — Хорошо, Люси, что ты думаешь насчет «Локвуд, Карлайл и Карим»?       — Как насчет «Карлайл, Карим и Локвуд»? — она поцеловала его в подбородок. Он чувствовал, как улыбается.       — Мисс Карлайл, вы определенно отличный переговорщик…