Драконья Кровь

       Дым растекался вуалью по ночному безоблачному небу, трепетал четкими границами в серебристом свете луны и подчеркивал кровожадное алое сияние искр, обильно выстреливавших из огненного шторма, затопившего весь шикарный особняк и уже даже часть сада, судя по горькому запаху трав…        Будто окутанная дымом, но на деле — лишь густыми спутанными чернильными локонами, тонкая как ветвь ивы, бледная как призрак, перед горящим особняком танцевала и напевала женщина: «Пламя в камине согревает дом…»        Люди вокруг нее бегали в панике, кричали и плакали, куда-то спешили, что-то делали, но она продолжала: «Пламя в драконе греет даже мир». — Несите воду, скорее! — Кто еще остался в здании? — Где молодой господин? — Принесите одеяла для второй госпожи и юной леди! — Кто-нибудь видел мага?!       — А пламя женщины сжигает мир! Пламя обиженной женщины сжигает мир! — она замерла в своем танце и расхохоталась, запрокинув голову к небу, наполнявшемуся горькой тьмой.        Наконец-то тьма стала осязаемой, реальной, вырвалась за пределы грудной клетки, в которой ей стало слишком тесно! Руки её скрывались под черной сажей и краснеющими ожогами, но женщина не чувствовала ни их, ни прохлады осенней ночи — только жар и красоту пламени, слизывающего дом, ставший ее тюрьмой в последние шестнадцать лет! — Матушка, у вас ожоги! — поспешил к ней черноволосый мальчишка с сияющими янтарными глазами — как ревущее в вечном голоде, в котором исчезали стены и крыша, лопались стекла в окнах, пламя.        Женщина радостно улыбнулась — хотя скорее оскалилась, — и схватилась обожжёнными пальцами за его черные кудрявые пряди; он был немногим выше — но это только пока. Пройдет год — и уже перерастёт на полголовы… Она переместила ладонь на его покрытую сажей щеку и лишь еще больше развела грязь пальцами. — Раналд, как прекрасны твои волосы, похожие на мои, — и как же отвратительно всё остальное! — расхохоталась она, словно удачно пошутила, и подросток… еще совсем мальчишка пятнадцати лет, отшатнулся, сжимая в досаде губы.        Не то что бы он не привык слышать подобное, но даже сейчас? — Твоя мать сошла с ума, — констатировал угрюмо другой, с такими же янтарными, почти оранжевыми глазами, и в волосах его словно запуталась осенняя листва: настолько приглушенно рыжими казались его спутанные локоны. — Для тебя она герцогиня, бастард. Иди успокой Лейтис и сестру, — отмахнулся яростно Раналд, смерив того полным презрения взглядом. Его мать всё хохотала, покачиваясь под мелодию, никем, кроме нее, не слышимую, а к ним уже твердым шагом спешил мужчина в ночной пижаме и лишь на одно плечо натянутом охровом мундире… В руке он сжимал ножны с мечом. — Отец, матушка… — Чем ты думала, Рагнит?! — не дослушав Раналда, зарычал мужчина; краски посвященных осени полотен будто сошли на его кудрявые тыквенные волосы и янтарные глаза с рыжими ресницами.        Он развернул герцогиню к себе лицом, едва сдерживая гнев, который окрасил его лицо в красный — или тут повинен был жар полыхающего здания?        Хохот герцогини оборвался, когда взгляд пустых серых глаз столкнулся с пожаром чужого взора. Она скривила лицо в столь яркой брезгливости, будто не муж коснулся ее, а самый смердящий прокаженный… — Ты в своем уме?! Наш дом в огне, наши люди пострадали, а кто-то, может, и умер. Мои дети могли умереть. Твой сын мог умереть! — кричал он — и не видел в ненавистных серых глазах ни капли раскаяния, только безумие и яд, который она копила годами.        Он ведь знал, что давно стоило отослать жену к ее отцу, а самому идти к императору умолять о разводе… — Мой сын? — как будто очнулась она, и лишь на секунду взгляд стал осмысленнее… чтобы тут же разум растворился в новом приступе хохота. Рагнит пошатнулась, взметнулись ее черные волосы, и стоявший рядом Раналд уже поспешил поймать мать, но она не падала, лишь вновь закачалась, как в танце. — Это отродье — дракон! Драконы не сгорают в огне, драконы не задыхаются в дыму, — как маленькому, втолковала она мужу и снова рассмеялась.        Мужчина пораженно замер, смотря в отвращении пополам с недоумением на её веселье. Она окончательно сошла с ума!..        Тем лучше для него. — Если Лейтис потеряет моего сына из-за тебя, я устрою тебе самую мучительную смерть, — тихо и угрожающе начал он, когда план окончательно сформировался в его голове. — Отец! Герцог! — вмешался Раналд, запутавшись в обращениях, но лишь под одним его взглядом смолк и сжал кулаки.        Тут он ничего не мог сделать. И… боялся, что никогда больше не сможет. Потому что матери не помочь.        Потому что статус наследника у него, скорее всего, заберут в пользу еще не рожденного ребенка Лейтис. — Если же дитя Лейтис успешно появится на свет, тебя казнят по всем правилам, как полагается казнить аристократку, — предложил последнюю милость герцог — это всё, что он мог предложить жене.        Она выглядела удивленной и даже заинтересованной, но с последним его словом скисла. Сегодня ее лицо казалось поразительно подвижным и богатым на эмоции, богаче, чем все предыдущие годы, и герцог задавался вопросом: безумие ли так оживило ее? — О, — ее бледные потрескавшиеся губы приоткрылись, а после растянулись в улыбку столь гротескно-фальшивую, что она казалась лишь прорезью в маске… — Герцог столь великодушен. Джоселин, Джос, Джо… пф-ф, жалкий выродок Короля Осени, никудышный Финварр! Я знаю, что ты отберешь у отродья титул. Знаю, что вручишь свое наследие одному из бастардов, которых наплодил, как грязное животное! — она захохотала, а герцог в ярости сжал меч, но не смог поднять на вздорную жену руку.        Она просто сумасшедшая. Она уже скоро будет казнена. Ни к чему срываться сейчас…        Хохот оборвался кашлем — и алый окрасил бледные губы и белое лицо с острыми чертами. Рагнит кашляла кровью и улыбалась, улыбалась и кашляла, не отводя мерзких ледяных глаз от пылавшего взора Джоселина, в котором отражался пожиравший многовековое гнездо его рода огонь. — Я никогда не доставлю тебе удовольствие. Помнишь эту нашу свадебную клятву? — прохрипела она, прежде чем ее глаза закатились, а тело обмякло.        Раналд успел подхватить падающую мать и плавно опустился с ней на землю. Он в ужасе смотрел, как содрогалось ее тело, как кровавая пена и пузыри наполнили рот и вылились наружу, потекли по подбородку… — Отец, целителя! Матушка! — в панике вскричал Раналд, поднимая полный отчаяния и надежды взгляд на отца… на герцога, но тот лишь отвернулся. — Целитель сейчас нужнее Лейтис: он спасает две невинные жизни. Я не стану отвлекать его ради спасения одной преступницы, отравившей саму себя, — строго сказал Джоселин Финварр, который никогда не нарушал данных императору и Богине рыцарских клятв, но прямо сейчас…        Он и не нарушал, верно? Так велели ему долг и принципы.        Рагнит сама сделала выбор.        Раналд, не стесняясь, зарыдал, баюкая в руках затихшее тело матери, которое стремительно покидало всяческое тепло. Теперь она стала действительно такой же холодной, какой ее все считали.        …Боль ушла, растворилась во множестве других фантомов, раздиравших разум не ее историями, не ее жизнью, и она старательно пыталась вынырнуть из ледяного омута безысходности, обиды и тоски по чему-то светлому, чему-то недостижимому и никогда не снисходящему к Рагнит Финварра… Снова оказывалась в ловушке, утягиваемая скрытыми печалями и страстями Рагнит на самое дно, где не было света, надежды, тепла, любви. Была только изломанная жизнь Рагнит и тоска, толкающая в руку яд.        Умирать не хотелось. Да и она — не Рагнит.        Только почему-то из зеркала напротив шикарного бордового кресла на нее смотрела изнуренная до синеватого оттенка кожи женщина с острыми ключицами, подбородком и скулами, тяжелыми черными бровями над почти бесцветными-серыми глазами, большими, но казавшимися равнодушными, спящими из-за нависших век, — и еще эти дурацкие тяжелые черные локоны, змеями цеплявшиеся за плечи, одежду, кресло…        Она — не Рагнит Финварра.        Но кто?        Тяжелый вздох вырвался наружу вместе с раздражением, окутывавшим тем сильнее, чем сильнее стреляло в висках и лбу от вязких воспоминаний Рагнит. О себе она знала чудовищно мало, и как будто кто-то намеренно избавил ее от имени и прошлых привязанностей, — или то стало платой, чтобы увидеть тяжелую отвратительную жизнь Рагнит…        Она в теле Рагнит! Героини любовного романа «Последний Король Осени», прочитанного до конца только из-за её стремления всё довести до логического завершения, а не от большого интереса. Детали сюжета давно стерлись из памяти, рассыпавшись на яркие маленькие фрагменты, и одна лишь судьба Рагнит, слишком реальная, слишком подробная, крутилась в истощенном раздраженном разуме. — Герцогиня, я выяснил, что за яд!.. — ворвался в спальню пожилой мужчина в белых шароварах и белой рубашке с высокими воротником стойкой… в прошлую встречу на его плечах еще развевался белый халат с серебряной брошами и цепью, но где-то его алхимик уже потерял.        Впрочем, прошли почти сутки с ее отравления… Не-Рагнит скривилась: и от обращения, и от шума. — Где целитель? — проворчала она, массируя висок в бесполезной попытке избавиться от боли.        Последние сутки она провела в бреду, в ловушке чужих воспоминаний, но точно помнила целителя, который несколько раз спаивал ей горькие снадобья. Ему и горечи она бы обрадовалась куда больше, означай это избавление от головной боли.        Алхимик немного стушевался, глупо захлопал аметистовыми глазами и только разомкнул мясистые крупные губы, как тут же захлопнул рот и нахмурил седые широкие брови. — Где целитель?! — гневно вопросил он, оборачиваясь на коридор, из которого пришел. Что-то ответил тихий голос, слишком приглушенно и далеко для сидевшей в центре спальни Рагнит, и он с виноватым видом уставился на герцогиню. — Скоро будет, ваша милость, — пролепетал пожилой мужчина, лет шестидесяти, не меньше.        Она тихо застонала, откинувшись затылком на кресло и зажмурившись. Ее уже мутило от этой боли, но более — от ситуации.        Попаданка.        Она попаданка.        Какой смехотворный извращенный кошмар. — Что за яд? — спросила она, на самом деле не питая особого любопытства: догадывалась.        Точного названия не помнила, но в книге что-то такое читала. Да и воспоминания Рагнит слишком ярко стояли перед глазами, как длинное документальное кино.        Чрезмерно подробное.        …Хотя она не совсем честна даже сама с собой: любопытство — самую малость, — присутствовало, ведь присутствовало и несоответствие! В книге Рагнит узнала о яде заранее, у нее все-таки имелся дегустатор, и не отравилась. Напротив, нашла негодяйку — одну из любовниц мужа, — и по закону призвала к ответственности. — Драконья погибель, герцогиня, весьма редкий и дорогой яд… ваш Поверенный уже написал письмо герцогу Мораг, — выпалил алхимик, спеша и почти проглатывая окончания слов, будто боясь, что она сейчас перебьет его или вовсе выгонит.        Она чуть скривилась от еще одного укола боли и вздохнула.        Герцог Мораг.        Отец.        Хорошо, что отношения в семье Мораг напоминали холодный нейтралитет: абсолютное равнодушие и отсутствие интереса друг к другу, пока каждый выполняет свои обязанности как должно. Писала ли ему вообще Рагнит после свадьбы год назад? Она такого не помнила, а значит — такого и не было: сейчас она помнила всё, что Рагнит делала и сделает в будущем.        А она — сделает?        Конечно, нет. С мужем ей не повезло, но со статусом и богатством? Вполне. Даже наличие сына-грудничка не печалило, учитывая сколько в особняке прислуги и нянек. Ей бы даже могло понравиться это попаданство, верно?.. Будь всё так просто.        Обязанности герцогини — еще и герцога, уже две недели как отправившегося на войну, — лежат на ее плечах. Вместе с богатством и телом Рагнит она унаследовала и ее долг, и работу ее мужа. Уж она-то знала, что Джоселин Финварра не вернется раньше пятилетия собственного сына! Если, конечно, всё пойдет по написанному в книге и увиденному ей в грядущем Рагнит…        Все-таки: жестокая это шутка местной богини Калех или какой-то сбой? Если сбой — в мироздании или ее собственном мозгу?        Алхимик по-прежнему мялся у распахнутых дверей, дожидаясь от нее хоть какой-то реакции, и она вздохнула… в который раз? Пока он здесь, самозабвенно предаться рефлексии и саморефлексии не получится. — Позови служанок, я хочу принять ванну, — махнула она рукой, никак не отреагировав на прошлую реплику, больше погружаясь в то, что будет делать теперь.        Кроме принятия ванны, естественно.        Алхимик развернулся на пятках, очень быстро покидая комнату. Не прошло и пары секунд, как вошла худая высокая девушка в черном платье чуть выше щиколотки и белом переднике. Ее густые каштановые волосы оказались собраны в низкий пучок, убраны с лица белым чепчиком, открывая грубоватые квадратные черты и смуглую чистую кожу… с которой так сильно контрастировали необыкновенные розовые глаза.        Келли.        Хотела она того или нет, но имя верной личной служанки Рагнит имелось в ее голове. Она сразу узнала обладательницу имени и… и она узнает любых других людей из окружения Рагнит — просто потому, что знала их через воспоминания герцогини. Удачно, что у нее есть эти знания и не нужно разыгрывать амнезию, но, честное слово, удача и удобство так мизерны по сравнению с тем, что она не жаждала, не молила о попаданстве. Ни в Рагнит, ни в кого-либо еще!        Молчаливая Келли сопроводила ее в ванную (через дверь от спальни, не требовалось даже выходить в коридор) и принялась за приготовление ванны, пока она сама на автомате зашла за ширму и принялась стягивать одежду. Мысли тем временем расплывались, терялись в своих и чужих воспоминаниях, и приходилось концентрироваться, чтобы не упустить нить. Сперва нужно понять, что дальше… делать?        Что дальше случится?        Отец Рагнит, вопреки холодности в семейных отношениях, примчится через Менгир, растратив всю магию, и поможет найти и схватить преступника. А преступник-то — любовница Джоселина…        Его как бы нет рядом, но как бы проблем от него при этом не меньше.        Затем герцог Мораг доберется до императора, требуя справедливости для единственной дочери, и в конце концов идиотку, вознамерившуюся расчистить себе место рядом с герцогом Джоселином посредством отравления его законной супруги, повесят перед всем честным народом… сам Джоселин не сильно расстроится, когда узнает об этом лишь спустя пять лет, да и Рагнит отомстит притащенным с войны бастардом.        Получалось, что делать ей особо ничего и не надо. Ситуация разрешится и сама. Можно оставаться всё той же пассивной и отстраненной Рагнит — с поправкой на то, что сходить с ума она не собирается…        Она хочет этого? Хочет оставить всё, как есть?        Она не знала, как не знала больше своего имени, имен родных и других близких, даже названий города, страны… Имелись лишь размытые образы, нечеткие лица, смазанные тусклые улицы, смутные воспоминания мыслей, черт характера, личности, какой она была, обрывки чувств без контекста, эмоции без слов и слова без эмоций.        Что она точно знала — так это то, что не собиралась создавать семью. Она никогда не собиралась становиться матерью, не планировала рожать сама или усыновлять кого-либо. Её сердце не наполнялось нежностью при взгляде на детей, ее душа не жаждала продолжения себя в маленьком человеке, ее жизнь была наполненной и удовлетворяющей ее без этого. Родительство казалось чем-то далеким и чужим, созданным для других, но не для нее.        А теперь она Рагнит — мать Раналда Финварра, которому и месяц еще не исполнился!..        Благослови местная богиня нянек и служанок и богатство Финварров — она могла свалить заботу о младенце на других! Сама-то понятия не имела, как обращаться с маленьким человечком, кроме смутного представления, что их нужно как-то… держать на сгибе локтя или вроде того?        Для начала, подумалось ей внезапно, на навязанного сына стоит хотя бы посмотреть. Рагнит в книге потонула в послеродовой депрессии, к сыну не приближаясь вообще: нашла ему кормилицу, да и свое молоко у Рагнит почти сразу пропало.        Впервые после родов увидела сына она лишь через полгода, когда в том уже ярко проявилось наследие семьи Мораг — драконья кровь, — и стала его бояться и ненавидеть. Бояться — за драконью силу, за магию. Ненавидеть — за всё то же… Скорее даже завидовать: сама она, в отличие от отца и матери, даров в себе не раскрыла. Еще камнем в чашу весов ненависти к сыну стали его глаза — как у Джоселина.        Мужа Рагнит не любила, даже на дух не переносила, пряча всё за маской отчужденности…        Она задалась вопросом: а действительно Джоселин так плох в постели, как в доставшихся ей воспоминаниях, или это отчасти вина холодной Рагнит?       Размышления не мешали мыться, тем более, когда делала она это не сама: личная служанка Келли — слабая магичка, едва освоившая первый Ярус Магической Цитадели, — заклинанием-шепотом наполнила ванну водой, другой подобной «молчаливой» песней (губы явно шевелились, но слова даже на шепот не походили, столь тихие были) подогрела воду, а потом ручками начала разбирать ароматические масла и косметические зелья.        Странно было ощущать себя богатой благородной госпожой, которая практически никогда не мылась сама за редким исключением… еще страннее было видеть магию, которая прежде всегда оставалась лишь фантазией. — Келли, выбери платье полегче, — попросила она, ощущая жар: даже не от воды, она-то казалась прохладной, вопреки поднимавшемуся над ванной полупрозрачному пару.        Служанка не стала возражать, молчаливо следуя ее воле. Не была ли она вообще немой? Она помнила имя, но не голос…        Легким платьем оказалось черное нечто с обилием золотых пуговиц в форме кленовых листьев и охровой вышивкой по подолу и рукавам, застегивающимся на запястьях. Оно еще и закрывало горло! Молодая Рагнит в отражении казалась старой и еще более призрачной! Но так выглядел весь ее гардероб: никаких коротких рукавов, никаких вырезов, длина платья — строго в пол, никаких брюк, ставших модными в последний год среди самых смелых аристократок…        Это всё воспитание. Строгое консервативное воспитание, заковавшее Рагнит в рамки, за которые она не могла выбраться, даже выйдя замуж.        Она смирилась с внешним видом, тем более — стараться для себя она не хотела, а для кого-то — и вовсе бессмысленно: балов и приемов не будет еще долго, да и Рагнит их никогда не посещала, отдавая светскую жизнь на откуп мужу, а женские маленькие клубы по интересам игнорировала…        Заперла себя в поместье мужа, хотя Джоселин не препятствовал её социализации, и сходила потихоньку с ума.        Она не винила Рагнит, просто находила всё больше причин, по которым герцогиня в конце концов сделала то, что сделала: воспитание и невозможность за алгоритмы этого воспитания выйти привели к катастрофе.        И к тому, что Раналд кознями и интригами погубит всю семью, таки став герцогом Финварра. Его даже не будут подозревать в причастности к смертям брата-бастарда, отца, его второй жены, ее дочери и сына… А потом он влюбится в преемницу Ирис — главы церкви богини Калех, — и похитит бедную девушку (она… не могла сейчас вспомнить имени). Только ей он расскажет свою грустную историю, но в конце концов двое других мужских персонажей, влюбленных в ту, спасут ее, а Раналда убьют.        Но можно ли считать такой конец счастливым, если Раналд был не просто «Последним Королем Осени», как звучал испокон веков титул Финварров до их становления герцогами в империи?        Раналд нес в себе кровь последнего дракона (предпоследнего — брата-бастарда, — он убил). Преемница Ирис же, против всех прогнозов, собственную драконью кровь не пробудила…        Пока в мире есть драконы, магия сильна и стабильна: драконы есть костры её. С последним уйдет и магия.        А она была так удобна в мире, где отсутствовали привычные технологии, — и хотелось хотя бы на ближайшие лет семьдесят это удобство сохранить. Магией даже лечили, как целитель, наконец соизволивший прийти в спальню!        Высокий и худой, в бело-фиолетовых одеяниях с цветочными мотивами и молочной вуалью, скрывавшей лицо до самого подбородка так, что различимы едва нос и глаза и самую малость губы: таков уж дресс-код служителей церкви Калех. Лишь золотистое шитье с сиренево-пурпурным жемчугом по краю вуали показывали высокий духовный сан и наличие целительских способностей лекаря. — Наша божественная мать рада видеть вас в добром здравии, ваша милость. Вы звали меня? — вежливо поклонился он, говоря абсолютно бесцветно.        Рагнит казалась отмороженной, но некоторые служители церкви превосходили ее в этом на две головы. — У меня раскалывается голова. Сможешь что-то сделать? — не утруждая себя вежливостью, раздраженно уточнила она.        Принятие ванны не особо помогло против разыгравшейся мигрени…        Служитель церкви медленно приблизился, робко коснулся прохладными пальцами ее висков. Замер, почти не шевелясь, но… никаких спецэффектов. Ничего видимого глазу. Боль все еще грызла мозг. — У вас жар… Вам следовало бы вернуться в постель, ваша милость, — прошептал церковный целитель, и наконец мягкий молочный дымок скользнул по его ладоням — даже не дым, а туман, влажно целующий ее щеки.        Стало легче. — Благодарю. Я достаточно отлежалась, — отрезала она, не желая возвращаться в постель.        Ей хватило суток метаний в бреду по огромной кровати. Нет уж, пока она не устанет достаточно, даже близко не подойдет!        Целитель спорить не стал — лишь поклонился и поспешно удалился, видимо, пока его еще чем не нагрузили. Она повернулась к Келли как раз тогда, когда целитель от церкви скрылся за дверями спальни: — Проводи меня к сыну, — приказала: не то чтобы не ориентировалась в особняке, воспоминания Рагнит очень подробные, но конкретно детской та не интересовалась от слова «совсем».        Служанка молчаливо, как и всегда, двинулась к выходу.        До детской оказалось идти достаточно далеко: особняк делился на два крыла, имел два этажа и пристройку в четыре этажа с библиотекой, алхимической и магической лабораториями, из которых только первая сейчас востребована, тогда как вторая законсервирована. Имелись еще два здания поменьше и даже маленькая часовня — и всё это на огромной территории. Так что да, идти далеко. Не менее двадцати минут. Зато виденное в воспоминаниях убранство теперь становилось более живым, более личным. Теперь она все это видела, а не Рагнит.        Нянька и кормилица Раналда поприветствовали ее низкими поклонами и предупреждением, что «юный господин только что заснул». Не стоило его будить, да? Она и не собиралась! Просто посмотрит и уйдет…        В изящной резной колыбельке, которая в ее мире стоила бы баснословных денег… да и здесь обошлась недешево, лежал карапуз в милом оранжевом комбинезончике с необычной вышивкой и почему-то еще с белыми кружевами. Зачем кружева месячному младенцу? На маленькой розовой голове темнел пушок будущих роскошных локонов, а чуть сморщенное личико… предполагало, что в будущем представитель рода человеческого будет редким красавцем. Сколько бы она ни вглядывалась, но так и не могла уловить этой будущей красоты…        Она собиралась только посмотреть, честно, но рука сама потянулась к круглой щечке… Когда она коснулась пальцем мягкой кожи, малыш распахнул янтарные яркие глаза, какие она никогда в жизни не видела, если не считать воспоминания Рагнит.        Внутри что-то запело и разлилось жаром по всему телу, зажигая вены, кожу, воспламеняя дыхание, и она не находила сил отвести взгляд. Всё ее существо преисполнилось нежности и любви к маленькому существу, и судя по тому, как он гримасничал беззубым еще ртом, он тоже ощущал это — всеобъемлющее чувство родства, незримая связь…        Нет, это не буйство гормонов молодой мамочки, не навязанный социумом «материнский инстинкт», какого у человека по определению быть не может, не дремавшая прежде беспробудно любовь к детям…        Это зов крови.        Драконьей крови.        Кажется, Раналд слишком рано пробудил свое драконье наследие, а вот она — ныне Рагнит — слишком поздно.