Птичка

С неба падают на землю птицы, мне понадобится потрудиться, чтобы суть поймать, как Марко Поло. Ах, вы птица ещё та, но жаль, что я не орнитолог! Шерлок обрёл свою Ирэн. Они, по разные стороны баррикад, переглядываются. Она улыбается краешками губ, он взгляд отводит, тяжко вздыхая. Разочарован. Не столько в ней, сколько в себе. Ему в патовых ситуациях оказываться не приходилось. Всё пустое, хочется сказать, тем более любовь, тем более любовь на поле боя. Эта ли та самая игра с огнём, в которой каждый стремится обжечься как можно больнее? Иррациональная, опасная, противозаконная, в общем-то. Но они оба знают, что он улыбнётся ей в ответ, как всегда. И отчего только смерть изображают костлявой старухой? Он-то знает, какая она на самом деле, всё любуется её красотой — у его персональной смерти волосы как лучи солнца, для него они своего рода гаррота. Она приходит к нему ночью сама, когда никто не видит, встаёт позади и безмятежно обнимает. Он ждёт ножа в спину, но так его и не получает. Ни в один из дней. Работать прекращает, замирает, как и весь мир вокруг них. Он пускает всё на самотёк, позволяет ей властвовать и сам себя не узнаёт — безуспешно вспоминает, с каких пор стал таким безалаберным. Он кладёт свою руку поверх её. У неё руки холодные и дрожат, он не видит, но чувствует, как она плачет. Она часто плачет, но знает об этом во всём мире лишь он один. Одно её слово — и он сделает всё, чтобы больше никогда не видеть её слёз. Но она всегда молчит. И у него связаны руки. Но гнётся ваша ветка. Тучи пузырятся, дождь слюны течёт по перьям, а те пенятся в ответ, но только вместо пенья птиц вы слышите «Хи-хи». Хоть убей, не понимаю, как вы пишете стихи, где вы… В небе как синичка, отлично, думает он. Что романтичного в птичках? Не понимает. Нисколько не эстетичные существа, чей образ вновь оказался романтизированным людьми. «Свободен, как птица» — абсурд. Птицы олицетворение зависимости, покорности и слабости. Их спустить с небес на землю ничуть не сложнее, чем человека. А его синичка кружится вокруг Кукловода. Кукловод её грубо за руку хватает, цедит что-то сквозь зубы, отмахивается, а он смотрит и смотрит, дыру прожигая. В мыслях нанося удар точно в солнечное сплетение. Но он не может. Во-первых, это ни к чему. Потратит понапрасну драгоценное время, затормозит ход расследования, а во-вторых… А есть ли «Во-вторых»? Ах, да. Она не одобрит. Не готова синицу из рук выпускать. Привязана. Вот этими самыми ниточками, за которые он дёргает, привязана. Благодарность породила любовь, любовь одержимость, одержимость покорность, покорность страх, страх — привязанность. Она не любит Кукловода, он знает. Как бы не пререкалась — не любит. Иначе бы не целовала так отчаянно, каждый раз, как в последний. Птичка захотела вырваться из ненавистного гнезда, но как, если крыло подбито? Он даёт себе пищу для размышления, прижимая её к себе. Как найти идеальную траекторию, чтобы никто не ушёл обиженным? Его, признанного гения, эго, безвозвратно задето. Цифры не складываются. Безнадёжно это всё. И затея их в том числе. Он, правда, ересь ей на ухо шепчет, пытается убедить в обратном, что он, как и всегда, найдёт выход, не оставит её одну, но… Я очень рад, но на любого журавля найдётся мальчуган с рогаткой. Так что лучше птичку всё-таки в руках. И вам бы тоже, мисс, не стоило витать бы в облаках. А мне бы перед тем, хотелось знать, кто Вам наврал о том, что небо не предел. Они не могут быть вместе, но и врозь не справляются. И когда пришло время ей уходить, он понял, что не справится. У него мысли путаются, переплетаются друг с другом, и все — лишь о ней. Ему впервые жизни становится по-настоящему одиноко. Без её смех и слёз, без её тепла и запаха, он закрывается ото всех и вновь с головой погружается в работу. В последнюю ночь она опять поцеловала его. Никогда не предавая поцелуям должного внимания, делала она это уже по инерции, кажется, считая это правильным. Даже, быть может, тем последним правильным, что она могла сделать за свою жизнь. Впрочем, он и сам отгонял всех своих демонов прочь, никаких анализов. Он разрешает себе хотя бы на миг окунуться в тихий омут, найти общий язык с местными чертями. Он сказал ей «прощай», а она обиделась. Сказала, что это никакое не «прощай», они, мол, ещё успеют повидаться и так просто она его не упустит. Смешок был тактично сдержан. Он сказал, что слышит колокола. Сказала, что это свадебные. Он тактично умолчал. У него сердце сжимается при виде их объятий. Кукловод по краю ходит, играется со следствием, людей губит, а она продолжает ходить к нему и подыгрывать. Он не ревнивец, вовсе нет, из-за одного своего влечения подвергать её опасности не собирается. Он всё понимает, на рожон не лезет, в положение входит. Замечает, как она взгляд прямо в камеру отвела. Как там говорится? «Глаза — зеркало души»? Вот и он ей в душу залезть пытается, да с ужасом натыкается лишь на кроваво-красный отблеск. Осознание, что она продолжит ходить к Кукловоду до последнего, приходит запоздало — только когда вокруг шеи сходятся в петле фантомные верёвки. К нему же на могилу она будет приходить, возможно, недели две. А ему и того достаточно. На ухо кто-то шепчет едко; «Ты проиграл» Отнюдь. Его хотя бы кто-то любил. Но там вы рухнете балластом, ах, ну кто же вам сказал, мадам, что небо безопасно?