Третьего раза не будет

Kim Hyun Joong – Happiness is

      Утро неспешно втекало в спальню разбавленным молоком, ластилось к стёклам волокнистым снежным туманом и было странно беззвучным. Неправдоподобно беззвучным, словно мир вокруг погрузился в белёсый кокон безвременья и безмолвия.       Джи Ху проснулся в своей комнате, на своей собственной кровати, как просыпался десятки, сотни, тысячи раз прежде. И первое, что пришло ему в голову, – как-то всё… не так. Иначе. Другие мысли – по цвету и тональности. Другое ощущение в теле – какой-то целостности и наполненности. Даже запахи другие. Пахло... счастьем. Этот запах был сплетён из множества ароматов: снега, лотоса, клубники, ванили и ещё чего-то неуловимого. Главного.       Как? Откуда? Он же у себя дома. Вот скрипка, вот фотография на стене, при взгляде на которую привычно резануло сердце. Коротко и остро. Или… Нет… Не резануло?       Джи Ху напрягся: в чём дело? Сонный мозг никак не набирал обороты. Какие-то разомлевшие, бессвязные мысли ворочались с трудом. Наверное, это потому, что ему приснился сон – сказочно-невозможный, яркий, не траурно-обречённый, как обычно. Сон, который так не хотелось отпускать. Наваждение, в котором он и Чан Ди…       Лёгкий вздох согрел его шею – и Джи Ху ошеломлённо замер, боясь повернуть голову. Он только теперь сообразил, почему непривычно лежит на спине, а на его плече ощущается необъяснимая тяжесть. А сообразив, едва не задохнулся от накатившего на него сливочного тепла, от которого запылало не только лицо, но и всё тело, скованное внезапным откровением.       Чан Ди. Здесь. С ним. В его руках.       Значит, всё это не было сном? Пустой обманчивой иллюзией? Её возвращение к нему. Её признание. Её, нет, их любовь?       Сумев наконец-то полноценно вдохнуть, Джи Ху дал себе ещё несколько секунд справиться с потрясением, а потом осторожно и медленно-медленно повернулся на бок, стараясь не разбудить Чан Ди и придерживая её голову так, чтобы она скользнула с его плеча на руку, ближе к сгибу локтя.       Каким чудом ему это удалось – он и задумываться не стал. Вместо этого смотрел на спящую и тихо, утомлённо улыбался, поглаживая её волосы. Всё его тело ныло, потрескавшиеся губы покалывало, рука, на которой лежала голова Чан Ди, затекла, но ему было изумительно хорошо этим ватным утром, полным ленивой сладкой истомы. Перед его полусонным взглядом возникали и мягко растворялись картинки минувшей ночи, сменяя одна другую и отзываясь где-то внизу живота приятными тянущими спазмами.       За эту ночь Джи Ху словно прожил целую жизнь, и жизнь эта была – Чан Ди. Его Чан Ди. Теперь уже точно – его… Он умиротворённо усмехнулся и, отвлёкшись на светлые мысли, не заметил, как зарылся пальцами в густые шелковистые волосы, притягивая ближе. А заметив, отругал себя и вновь замер, продлевая удовольствие.       Чан Ди спала, по-детски трогательно выпятив нижнюю губу, обнимая его за талию под одеялом. Джи Ху не следил за тягучим, вязким, практически остановившимся временем и просто лежал, рассматривая родинки у неё на щеках и шее, невесомо обводил розовые проступающие под тонкой кожей пятна на предплечье – следы его несдержанности, которая сейчас почему-то вовсе не смущала. Потом перевёл взгляд на мило припухшие губы, приоткрытые в беззвучном дыхании, поцеловал их виновато и тут же коснулся подушечками пальцев, пробуя прикосновением их податливую мягкость.       Уголки губ Чан Ди едва заметно дёрнулись, а потом поползли вверх.       Всё-таки разбудил!       От сетований Джи Ху отвлекло тихое, протяжное:       – Доброе утро…       На него смотрели ласковые сонные глаза цвета растаявшего молочного шоколада, в которых можно было различить каждую крапинку, каждую искорку: до того близко они были и настолько ярко отражали солнечный свет, сочившийся в окна сквозь туманную дымку.       Чан Ди была такой тёплой и уютной, такой незнакомо-утренней, что Джи Ху непроизвольно сглотнул, не отнимая руки от её лица, и сумел только прошептать, заикаясь:       – Доброе… утро…       Наверное, уже пора было перестать удивляться и принять всё произошедшее и происходящее как данность. Да, наверное. Но Джи Ху не сводил взгляда с Чан Ди, приподнявшей голову с его плеча, пытался охватить каждую чёрточку любимого лица, чтобы поверить. И верил. Сегодня она была такой же красивой, родной, домашней, как и вчера... Она не смущалась, смотрела открыто и улыбалась ему так, что у него от восхищения перехватывало дыхание и слова застревали в горле.       Близость Чан Ди, её запах, её расслабленная улыбка, полусонный, с хрипотцой голос действовали на Джи Ху просто магически. И он медленно водил пальцами по бархатной коже, покрывающейся мурашками под его прикосновениями, и не знал, куда себя деть от нахлынувшей нежности.       А Чан Ди, ещё не проснувшаяся до конца, отвечала на его прикосновения с такой жаждой и льнула к нему так доверчиво, что Джи Ху едва подавил стон от жаркой волны, прошедшей по всему его телу. Перестав сопротивляться самому себе, он придвинулся ближе, перевернулся на живот, крепко обнял Чан Ди и, уже не сдерживаясь, стал покрывать её лицо поцелуями. Лоб, веки, виски, щёки – всё, что попалось под его осмелевшие губы, пока не добрался до рта – и не потерял всякую связь с действительностью…       Из воздушных облаков на землю его вернул нежный смех. Джи Ху сперва губами ощутил улыбку, а потом услышал его – этот серебряный перелив колокольчиков – и нехотя поднял голову.       – Щекотно, – хихикнула Чан Ди и провела ладонью по его шее, плечам, груди, словно что-то пыталась отыскать.       Кольцо. Золотое обручальное кольцо с бриллиантовой дорожкой, висевшее у него на цепочке, щекотало ей кожу.       Почему-то ночью на него никто внимания не обратил. Видимо, не до того было...       Помедлив пару секунд, Джи Ху, не снимая цепочку, надел кольцо на палец Чан Ди. И хотя он не сомневался, что её реакция будет иной, не такой, как в прошлый раз, который хотелось бы стереть из памяти, у него внутри всё сжалось на миг, но тут же расцвело лотосами, когда Чан Ди улыбнулась и лучистыми глазами посмотрела на него. Её ресницы дрожали, а в расширившихся зрачках отражался он сам, растерянный и какой-то испуганный.       – Это означает «да»? – прошептал Джи Ху, словно убеждая в этом себя самого в отражении, затуманившемся от подступивших слёз.       Вместо ответа Чан Ди потянулась к нему, немного повозившись с замком, сняла с его шеи цепочку и отбросила её в складки одеяла. Кольцо осталось у неё на пальце.       – Это…       – Да. Да. Да...       Последнее «да» растаяло в поцелуе, невесомом и нежном, но очень быстро ставшем глубоким и чувственным.       И они целовались, целовались, целовались, без слов обещая друг другу всё на свете, давая клятвы, которые им ещё предстояло произнести у алтаря. Всё будет. Обязательно будет! А сейчас… Это «сейчас» обернулось настолько невыносимым, ослепляющим светом, что он затопил сознание и мгновенно стёр боль и страдания прошлого. И, полностью погрузившись в него, Джи Ху позабыл обо всём, закрыл глаза и лишь подставлял лицо мягким, трепетным губам, таким зовущим, таким открытым ему. Ему.        Поначалу он нервничал и медлил, ощущая, как нестерпимое желание смешивается с невольным чувством вины. Когда ночью он понял, что всё это происходит для Чан Ди впервые, то сперва чуть не умер от счастья, а потом испугался, что был недостаточно внимателен и нежен с ней, потеряв голову. Но Чан Ди обнимала его так жарко, откликалась на его движения с таким нетерпением, что все сомнения, неуверенность и страхи исчезли сами собой и Джи Ху просто позволил себе вместе с любимой забыться в наслаждении, кутаясь в такое родное тепло и сходя с ума от ощущения взаимности.       Конечно же, этой ночью было всё: и боль, и восторг. И конечно же, Джи Ху понимал, что больше восторга выпало ему, а боли – Чан Ди. На рассвете, когда оба немного пришли в себя, он сделал для неё тёплую ванну, сидел рядом, молчал и тихонько гладил её по волосам, глядя, как с любимого лица постепенно уходит напряжение. Чан Ди тоже молчала, прижималась к его плечу и счастливо улыбалась. А потом они заснули в постели, тесно обнявшись и не обращая никакого внимания на запоздавшее бледное утро.       Помня об этом самым краешком ускользающего сознания, сейчас Джи Ху бережно и трепетно касался Чан Ди, не так безрассудно, как ночью, боясь пойти дальше поцелуев. Но те самые губы, что вчера жадно раскрывались ему навстречу, бессвязно, влажно шептали его имя и были на вкус, как первая весенняя клубника, убедили его лучше любых доводов.              И не было никакого смысла сопротивляться нахлынувшему желанию, обволакивающему обоих мягким покровом, из-под которого не хотелось выбираться.       Чан Ди в его руках таяла, как первый снег под ненасытным солнцем. И Джи Ху от восхищения застыл на миг, задыхаясь от охвативших его чувств, вглядываясь в её распахнутые, затуманенные страстью глаза, очерчивая взглядом изящное, раздразнённое ласками тело, словно умоляющее: «Чего же ты ждёшь? Не медли, пожалуйста, только не сейчас! Вот она я, вся – твоя…»       – Моя… Люблю тебя. Люблю… люблю… – Джи Ху столько раз повторял это, сколько хотел, но не смел за эти годы. И не сказать – прокричать. Но сейчас ответный шёпот эхом звучал у него в ушах громче любого крика, заполнял и захлестывал, обдавая горячим дыханием кожу.       И можно было всё: любое желание, любое прикосновение, любое движение. Можно было узнавать друг друга – заново. Можно было заходиться от невыносимого наслаждения, дарящего нереально яркие незнакомые ощущения.       Джи Ху не мог надышаться Чан Ди, не мог охватить всю эту эйфорию, что снова и снова накатывала на него и заставляла стонать в голос, накрывая его подобно штормовым волнам.       Это случилось. Это происходит. И происходит с ним и девушкой, о которой он мечтал, как об истинном, высшем счастье. И которая стала только его счастьем. Теперь уже – он больше не сомневался – безраздельно и навсегда. Потому что он никому её не отдаст и от себя не отпустит.       Какое же это было необыкновенное утро! Зимний искрящийся туман льнул к стеклу, как они сами – друг к другу, жемчужно-серый свет сочился сквозь приспущенные римские шторы, и все звуки внешнего мира затихали, не достигая их собственного маленького мирка.       Сегодня, сейчас всё было неторопливо и ласково, как и хотелось Джи Ху. Ему это безумно нравилось.       Пальцам нравилось путаться в длинных, разметавшихся по подушке прядям и ощущать манящую гладкость кожи.       Губам нравилось скользить по раскрасневшейся щеке до чувственного, приоткрытого, ждущего рта и находить там источник невероятного, сумасшедшего наслаждения.       Взгляду нравилось плавиться в чёрной бездне расширенных до предела зрачков, из которой не хотелось выбираться…       Рукам нравилось обнимать гибкое горячее тело, откликающееся так бурно, так затягивающе-магнитно…       Коже нравилось ощущение податливой мягкости и тепла. Опьяняющего, уютного, вкусного…       Джи Ху нравилось всё. А всё – это Чан Ди. И он больше не думал о том, сколько времени они потеряли в разлуке. Ему было всё равно… Ведь сейчас можно было всё наверстать за все эти бессмысленные дни, месяцы и годы, раствориться друг в друге, как в этом густом тумане, который прятал от всех их движения и звуки. Можно было просто наслаждаться и любить.       И Джи Ху так и делал.

***

      – Который час?       – Не знаю. Какая разница?       – Действительно, какая…       Джи Ху медленно провёл кончиками пальцев от виска Чан Ди с прилипшими тонкими прядками через подбородок, изящную шею, ключицы и остановился где-то на талии: под одеялом всё терялось. Да и правда – какая разница? Ощущения – важнее.       Молочно-кремовая кожа контрастировала с тёмно-синим постельным бельём, а припухшие от бесконечных поцелуев губы улыбались так нежно, что хотелось пробовать их на вкус ещё и ещё, словно это могло закончиться через вздох, и нужно было успеть.       Тихонько рисуя на спине Чан Ди невидимые узоры, Джи Ху жмурился от мягкого зимнего солнца и прислушивался к приятной тяжести и усталости в теле, отпустив все мысли.       Прикосновение к лицу, ещё влажному и разгорячённому, заставило его лениво приоткрыть глаза.       – М-м-м?       – Ты такой непривычный, лохматый, – протянула Чан Ди, очерчивая лёгкими касаниями его лоб по краю роста волос.       – Ты тоже, – выдохнул Джи Ху. Зарылся лицом в смоляные пряди и уткнулся носом в тёплую ложбинку за ухом. – Без чёлки, и волосы такие длинные.       – Мне не идёт?       – Нет, наоборот. Красиво. Непривычно просто.       Чан Ди неторопливо поглаживала его затылок и шею, отчего Джи Ху хотелось мурлыкать, как сытому коту. И хотелось кое-чего ещё, но нужно было, в конце концов, и совесть иметь.       – У тебя волосы цвета мёда, – раздалось где-то у плеча. – Тёплые, солнечные, как ты сам. Даже, может быть, мёд с молоком… Такой необыкновенный цвет. Мне очень нравится.       Джи Ху поднял голову и поудобнее устроился на боку, подперев рукой щёку.       Раз нравится – и пусть. Он не станет рассказывать Чан Ди, что осветлял волосы уже не по юношеской прихоти, а прятал седину, спустившуюся на него нежданным снегом после её бегства в Штаты. И пусть этот новый естественный цвет и в самом деле превращал его в Снежного принца, или как там его называли, Джи Ху не хотел лишний раз шокировать дедушку, поэтому с завидной регулярностью посещал парикмахерский салон.       – А глаза у тебя знаешь какие? – продолжала исследовать его Чан Ди, касаясь ресниц и заставляя Джи Ху блаженно жмуриться. – Цвета крепкого кофе. Раньше мне казалось, что они, словно американо со льдом, особенно в те моменты, когда ты уходил в себя и никого вокруг не замечал. А потом поняла: никакого льда, даже тоненькой корочки. У тебя глаза горячие, как свежесваренный крепкий кофе. Выразительные, бездонные…       Кофе? А кстати, неплохо звучит.       – Хочешь, кофе нам сварю? – предложил Джи Ху, приподнявшись на локте и нимало не беспокоясь о том, что одеяло соскользнуло куда-то на пол. Значит, там ему и место. Всё равно – не холодно.       – Хочу, – Чан Ди прильнула к нему, не отпуская из постели, провела кончиками пальцев по его губам, вызывая желание отнюдь не позавтракать. – Только сначала в душ, хорошо?       – Хорошо, – Джи Ху коротко, звонко поцеловал её и встал с кровати, совершенно не стесняясь своей – и их – наготы. – Ты в душ, я на кухню. Встречаемся здесь.       – Это свидание? – засмеялась Чан Ди.       Словно вновь колокольчики на лугу зазвенели. Как же он любил её смех! Как скучал по нему…       – Именно, – Джи Ху на лету подхватил брошенную ему пижаму. – Можешь не спешить. Кофеварка будет на подогреве, так что…       – Ах ты, мошенник!       – Что не так?       – Всё так. Отвернись.       – Не хочу.       – Джи Ху!       – Хорошо-хорошо. Всё, я ушёл.       Оказавшись в одиночестве на кухне, Джи Ху неторопливо натянул пижаму, с наслаждением потягиваясь и разминая уставшие мышцы. Всё равно после кофе его очередь в душ – переоденется ещё. Потом, довольно жмурясь, огляделся, пытаясь вспомнить, в каком шкафчике хранятся бакалейные запасы. И только ошибочно сунувшись в пару ящиков, вспомнил, что заправлял кофеварку с вечера. Пятницы.       Вспомнил – и хлопнул себя по лбу. Болван. Всего лишь на кнопку нажать. Что ни говори, а прелести цивилизации неоспоримы. Ведь ещё нужно успеть постельное бельё перестелить…       Через несколько минут, проведённых в романтических фантазиях у ворчащей кофеварки, Джи Ху поставил на поднос две кофейные пары, сладости, что обнаружил в холодильнике и шкафу, и направился в комнату, ощущая босыми пятками приятную сегодня прохладу пола. А даже если бы пол был ледяным – он бы этого не заметил. Всё его тело было наполнено теплом и негой. Ну и что, что зима? Ну и что?       В спальне Джи Ху, замечтавшись, с ходу не сообразил, куда лучше пристроить кофейный поднос, и стоял, переводя взгляд со столика, который был хоть и вместительным, однако далековато от кровати, на постель. Последний вариант устраивал его больше. Он повёл плечами, сбрасывая усталость, сладкую, но весьма ощутимую, тем более с горячей хрупкой ношей в руках, и уже внимательнее пригляделся к кровати, пытаясь отыскать местечко поровнее.       Постель была катастрофически смята и выглядела так, словно… А как ещё она могла выглядеть? И смысл её перестилать, если он рассчитывал после кофе разворошить её снова? Сегодня. Практически сейчас.       Чувствуя, как внутри разливается желание и предвкушение, заставляя пылать лицо, Джи Ху шагнул к кровати. Здесь будет уютнее. И теплее. И вообще…       – Йоу! Мы что, пропустили пижамную вечеринку?       Голос Сон У Бина, раздавшийся с другого входа в спальню, со стороны гостиной, пригвоздил Джи Ху к полу и мигом смыл краску с его лица.       Он всем корпусом развернулся на звук – и лишился дара речи, увидев перед собой двух закадычных друзей.       – А нас не позвал! – с упрёком продолжил У Бин, оглядывая Джи Ху с головы до ног. – Эх ты, а ещё друг называется.       Окаменев от неожиданности, Джи Ху так и остался стоять у кровати с подносом в руках.       – Ты чего со всех радаров пропал? – полюбопытствовал Со И Джон, который, как всегда, выглядел безукоризненно, словно европейский денди. – Ищем тебя, ищем…       – Теле… фон… – умудрился выжать из себя Джи Ху, пытаясь побороть шок. Впрочем, без особого успеха. – Сел.       – Ещё в пятницу, ага, – беззлобно хмыкнул У Бин. – А сегодня, между прочим, воскресенье. Полдень, чтоб ты знал.       – Спасибо. Теперь знаю, – на этом словарный запас иссяк.       Джи Ху хотелось бы сказать это «спасибо» громко и язвительно, но… не вышло. И он лишь беспомощно наблюдал за тем, как Со И Джон с нескрываемым интересом оглядывает комнату, то и дело подёргивая бровями от удивления.       – Кстати, а ты в курсе, что у тебя там, в кабинете, локальный армагеддон? – кивнул за плечо У Бин.       Джи Ху на это только шумно сглотнул, надеясь, что в своих исследованиях его жилища друзья не заглянули заодно и в ванную комнату. Но, похоже, нет, иначе спектакль сейчас бы развивался несколько по другому сценарию.       – А мы точно у Юн Джи Ху? – уточнил Сон У Бин, выразительно глядя на растерзанную постель за спиной у монументально застывшего хозяина дома. – Не припомню, чтобы у него хоть что-то когда-то не на месте лежало.       – Ну да, даже смычок всегда кладёт строго с юга на север, – поддакнул И Джон, откровенно развлекаясь.       Джи Ху не удержался и покосился на скрипку. Чёрт, точно. Смычок так и лежал.       – Слушай, похоже, нам здесь не рады, – трагическим тоном сообщил Сон У Бин. – Наверное, он до сих пор не простил нам тот реанимирующий мордобой. Пойдём отсюда, друг. Приткнёмся где-нибудь и выпьем. С горя.       – С чего ты решил, что он нам не рад?       – Ну, если ты принимаешь его ледяное равнодушие за тщательно скрываемое радушие, то… – Сон У Бин развёл руками и посмотрел на И Джона с подчёркнутой укоризной, как на несмышлёного ребёнка. А потом вновь повернул голову к Джи Ху и прищурился, разглядывая его, как какую-нибудь диковинку. – А ведь он не тут, И Джон!       – А где? – поддержал игру его верный друг и товарищ.       – Глубоко внутри себя, – с видом знатока выдал У Бин. – Ты приглядись получше. Однако что-то мне подсказывает, что не как обычно. Не на тех, так сказать, глубинах, не побоюсь повториться.       – С чего ты взял?       – Ты только оцени этот отсутствующий взгляд, – продолжал воскресный балаган будущий владелец половины острова Чеджу. – Вывод – Джи Ху не здесь.       – Ничего нового, – картинно попялившись, резюмировал И Джон. – Он всегда такой.       – Э, нет, друг мой, не скажи, – возразил У Бин, у которого в глазах плясали черти.       – А ты у него самого спроси, в чём причина, – посоветовал И Джон и, повернувшись к зеркалу, принялся поправлять затейливый узел шейного платка. – Заодно и про бардак выясним. Может, тут всё взаимосвязано.       – Я в этом нисколько не сомневаюсь, – откликнулся У Бин. – Однако я не то что спрашивать – дышать в его сторону боюсь. Я не смертник, у меня впереди ещё вся жизнь, полная открытий чудных.       – И почему это ты вдруг боишься? Ты, принц всемогущей Триады?       – Он смотрит сквозь. Сквозь меня, И Джон! – с видом человека, оскорблённого в лучших чувствах, заявил У Бин, пропустив высокопарный титул мимо ушей.       – Это вряд ли. Ты же не стеклянный стакан. И даже не хрустальная ваза, друг мой, прости за прямоту, – тоном знатока парировал ухмыляющийся гончар-самородок.       – А это ему когда-то мешало? Да будь я хоть глиняным кувшином...       – Ну да. Ты прав, – был вынужден признать И Джон, ненадолго отрываясь от зеркала.       Они переговаривались так, словно Джи Ху тут и не было. Поднос ощутимо оттягивал руки, но пошевелиться не выходило.       – Смотри-ка, он злится!       – Да нет, с чего ты взял? Он растерян.       – Ну, не скажи. У него сейчас лицо выражает тотальный беспощадный игнор, а это бывает только тогда, когда Джи Ху в ярости.       – Джи Ху в… чём, прости? – расхохотался И Чжон и, оставив в покое шейный платок, согнулся, хлопая себя руками по коленям. – Джи Ху в ярости! Да это же будет шоу века. Дайте билет в партер!       Джи Ху наблюдал за этим спектаклем как раз из первого ряда партера. Слушал их откровенную чепуху с каменным выражением лица, и только рот его медленно открывался. А в голове шевелилась одна-единственная запоздалая мысль: «Нужно было запереть дверь. И сменить код на замке, который знает каждый из F4».       «Раньше нужно было это сделать», – хихикнул кто-то внутри, и Джи Ху подавил желание закатить глаза.       А спектакль тем временем продолжался. И до антракта, а тем более до финала, который обещал стать фееричным, времени было хоть отбавляй, судя по вошедшим в раж Казанове и Дон Жуану великолепной четвёрки. Увидев своего друга целым и невредимым, они, очевидно, решили оторваться по полной, раз их отпустило вполне законное беспокойство.       – Эй, Живая статуя, ты дышишь вообще?       Кто это спросил? А, собственно, какая разница? В ответ Джи Ху только растерянно моргнул, будучи не в силах собраться с мыслями. Главное – не уронить поднос с остывающим, но всё ещё горячим кофе, поставить который на стол почему-то ему и в голову не приходило.       А тем временем друзья продолжали его разглядывать, словно невиданный музейный экспонат. И их внимание вполне закономерно переключилось с пластыря на щеке и взлохмаченных волос на пижаму с оторванной верхней пуговицей, и второй, висевшей на нитке.       Сообразив, на что они смотрят, Джи Ху похолодел. Не только у него ночью не хватило терпения…       –  Это что-то новенькое! Ты сменил стиль? – присвистнул Сон У Бин, подчёркнуто пристально приглядываясь к его одеянию, которое стоило, ой как стоило сменить сразу же после пробуждения.       – Ты знаешь, – задумчиво протянул И Джон, переводя взгляд с предательски развороченной постели на Джи Ху, вид которого как нельзя лучше соответствовал хаосу из подушек и одеял, – сдаётся мне, ты прав, только немного в ином смысле. Стиль одежды – возможно. Стиль поведения – без сомнения, причём в горизонтальной плоскости.       Услышав подобное, Джи Ху попрощался со всеми своими надеждами на благополучный исход разговора и скорое исчезновение непрошеных гостей.       И Чжон, догадавшись, что, выстрелив вслепую, попал не просто в глаз, а в зрачок, уставился на него, словно видел впервые. Хотя – да, таким точно впервые. Обычно бледный и меланхоличный, сейчас Джи Ху был просто пунцовым, а его губы… Его губы выглядели так, что не оставалось сомнений, что их не тинтом намазали. И не пчелы искусали.       Не то чтобы И Чжон часто заглядывался на эту деталь портрета друга, просто ему слишком хорошо было известно, почему люди могут так выглядеть. На свою беду, в этот момент Джи Ху непроизвольно губы облизал: у него от затяжного шока просто пересохло во рту. Отчего насквозь гетеросексуальный И Чжон, по уши влюблённый И Чжон, практически женатый И Чжон только нервно сглотнул и почувствовал, что краснеет тоже. И ощутил укол зависти.       Ситуацию, как всегда, спас У Бин.       – Йоу! Одобряю! – похлопал он в ладоши с лукавым видом. – Ну сколько можно монашествовать, дружище? Всяко лучше твоей хронической депрессии и периодической летаргии. У вас в кампусе столько милых цыпочек! Такие все… – он недвусмысленно улыбнулся и поцокал языком: – в белых халатиках, прехорошенькие.       – Ты опять о своих ролевых играх, извращенец? – поддел его И Чжон, отвернувшись и понемногу приходя в себя от неожиданного открытия, делиться которым не спешил.       – Да нет, я серьёзно! – возмутился У Бин, но пляшущие черти в его глазах совсем слетели с катушек. – Рано или поздно наш Юн Джи Ху найдёт себе среди них какого-нибудь ангела.       – В белом халате, ага, – подсказал, криво усмехнувшись, И Чжон.       – Да хоть бы и в нём, хоть бы и без, – несло У Бина вслед за чертями. – Главное – найдёт и влюбится в третий раз. Окончательно и бесповоротно. Может, он уже. Ты только посмотри на…       – Джи Ху, с кем ты…       Дёрнувшись на голос, Джи Ху прикусил язык и едва не ахнул от боли. Ему вдруг остро захотелось сесть на пол прямо там, где он стоял, и закрыть голову руками. Мешал проклятый поднос и затяжной паралич.       В дверях замерла Чан Ди. В прежней голубой пижаме, абсолютно такой же, как у него, и, как у него, лишённой большинства пуговиц. С её мокрых волос струйками стекала вода, оставляя на ткани широкие озорные подтёки. Полотенце, выскользнув из рук, махровым облаком белело на полу.       Джи Ху едва не застонал. Ой, дурак! Он же забыл дать ей другую одежду! Точнее, ему это в голову не пришло.       Несколько бесконечно долгих мгновений все четверо напоминали экспонаты музея восковых фигур.       – Йоу! – наконец выдал своё коронное У Бин, приветственно вскинул руку и тут же снова задеревенел. Не так профессионально, как Джи Ху, но зато искренне, от души.       – А-а-а, собственно… – забуксовал вытаращивший глаза И Чжон и, не заботясь о своей безукоризненной причёске, поскрёб затылок, очевидно, надеясь, что это поможет ему подобрать слова. Не помогло. – А… как… когда… – глуповато заскрипел он. – Когда вы успели? А мы? А Джун Пё… Охренеть…       – Они опередили тебя, И Чжон, – У Бин в крайней степени потрясения ткнул пальцем в «свадебную» фотографию на стене, которую только что заметил. – Ты ЭТО видел?       Едва не брякнув катастрофически избитое «Я могу всё объяснить», Джи Ху обречённо зажмурился, мечтая откатить всё на час назад. Пожалуйста, Господи, всего на час! Ну, хотя бы полчаса!       Если бы…       Синхронный вздох заставил его открыть глаза. Всё и все остались на своих местах.       Друзья переглянулись, но их обычная телепатическая связь, по-видимому, дала сбой.       – У меня нет слов, – признался У Бин, разводя руками. – И даже букв…       – Ты знаешь, у меня тоже, – согласился с ним шокированный И Джон.       Но слова у Сона таки нашлись. И как только откопал.       – Ребята… Вы… Тут… Парные пижамы? – У Бин показал Джи Ху большой палец. – Дружище, это… Это…       – До этого даже мы с тобой не дошли, – помог ему И Джон, подозрительно быстро придя в себя.       В наступившей тишине Джи Ху каким-то чудом всё-таки умудрился поставить осточертевший поднос на кровать и шагнул к Чан Ди, которая беспомощно смотрела на него с открытым ртом, привычно ища поддержку.       Ох, не стоило им вставать рядом!       И действительно – в одинаковых пижамах, лохматые, выглядели они весьма провокационно, к тому же синхронно залились краской, что и явилось очевидным ответом на все вопросы, озвученные и ещё нет.       Хуже того: чуть ниже подбородка Чан Ди вероломно расцветал колоритный синяк, не оставляющий простора для фантазии, тем более таким матёрым ловеласам. Точно такие же недвусмысленные гематомы красовались у Джи Ху на шее под кадыком и возле открытой взглядам ключицы.       – Йоу! Это то, что я думаю? – озадаченно присвистнул У Бин, переводя взгляд с Чан Ди на Джи Ху и обратно.       – Зная тебя и твои обычные грязные мыслишки, мой друг, – задумчиво изрёк И Чжон, поскольку оба объекта анкетирования молчали, стремительно краснея. «Прямо тон в тон», – непроизвольно отметил про себя гончар, а вслух продолжил: – И глядя на этих двоих, я боюсь предположить, что творилось здесь ночью, если их ответ будет положительным. А иным он, судя по всему, и не будет. Какая-то сексуальная революция, честное слово…       – Со И Чжон! – одновременно воскликнули пунцовые виновники этого философского диалога.       После чего Чан Ди с пронзительным визгом закрыла лицо руками и бросилась назад в ванную, оставив оглушённого Джи Ху одного разгребать возникший дипломатически-романтический коллапс.       – Ну так что, герой, – заметно расслабился У Бин, вновь оказавшись в привычной, чисто мужской компании. – Ты собираешься нам что-нибудь объяснить или так и будешь стоять, прикидываясь мраморной статуей?       – А ему идёт, – хмыкнул И Джон и обратился к Джи Ху, – однако я тоже призываю тебя ожить и всё-таки объяснить нам.       – Что? – сипло спросил тот, наконец-то обнаружив у себя дар речи.       – Что здесь происходит? Почему это происходит? И как давно это происходит? – начал загибать пальцы У Бин.       – Подожди, – перебил его И Джон. – Для начала просто скажи нам – мы правы, чёрт подери, или у нас синхронные глюки и всплеск больной фантазии?       – Правы, – обречённо кивнул Джи Ху, опускаясь на край кровати.       Чан Ди он успокоит позже. В конце концов, она не на улицу сбежала, а всего лишь спряталась в ванной. Сейчас важнее разобраться с зарвавшимися друзьями и побыстрее выпроводить их из дома.       – Слава тебе господи, ну наконец-то всё встало на свои места! – выдохнул У Бин и плюхнулся на диван напротив с таким видом, словно пробежал марафон и пришёл к финишу первым со вселенским отрывом.       – И не говори! – присоединился к нему И Чжон, безжалостно сминая дизайнерский блайзер. – Я уж думал, эта дорама затянется ещё лет этак на пять. Второй сезон без отрыва от первого, – он с хитрющим видом протянул У Бину ладонь. – Кстати, с тебя пятьсот баксов. Я выиграл.       Брови Джи Ху поползли вверх:       – Вы…       Детский сад! Он бы улыбнулся, если бы мог. Но – увы!       – Ну да, мы, – невинно хлопая глазами, подтвердил нимало не расстроившийся от проигрыша У Бин. – Смотрели на вас троих и гадали, когда уже это всё закончится. Я полагаю, узнать подробности нам сейчас не светит: тебе стоит посвятить ближайшее время приведению в чувство своей…       – Невесты? – подсказал И Джон, при этом вопросительно глядя на Джи Ху и, получив очередной согласный кивок, потряс всё ещё протянутой ладонью перед носом У Бина и ехидно пропел: – Штука. Штука ба-а-а-ксов.       – Отвали! – отмахнулся от него Сон У Бин, как от назойливой мухи. – Отдам. Потом. Как-нибудь, – и снова переключился на Джи Ху. – Ты лучше вот что скажи. Всё в порядке? У вас с Чан Ди – это понятно. А про Ку Джун Пё ничего не хочешь нам поведать? Только это, и мы оставим тебя в покое.       ­– Ненадолго, – всунулся И Джон и, получив от У Бина диванной подушкой по лбу, картинно возмутился, поправляя укладку. – Что? Я имею право знать! В конце концов, этот чёртов конспиратор виртуозно играет не только на скрипке и на нервах Джун Пё, но и на моих тоже. Я же не железный, и мне не всё равно. Я же переживаю за него, а он…       – Всё в порядке, – наконец-то улыбнулся Джи Ху, глядя на разворачивающееся перед ним продолжение оконченного было спектакля. – Я вам расскажу. Позже. Дайте мне успокоить Чан Ди, поговорить с Джун Пё и всё… утрясти. Я позвоню, ладно?       – Обещаешь?       – Не тяни!       Сон У Бин и Со И Джон встали с дивана, подошли к нему и одновременно хлопнули его по плечам. А Джи Ху, которого наконец-то отпустили тиски внутри, проводил их и долго смотрел на закрывшуюся за ними дверь, думая, что же такого хорошего он совершил в жизни, что судьба послала ему таких замечательных друзей. Нет, братьев.       Семью.       Он подёргал ручку, убедившись, что на этот раз замок защёлкнут, и направился в ванную комнату успокаивать Чан Ди, которая подозрительно затихла. Что ж, надо привыкать…       Как там сказал У Бин? Влюбиться в третий раз? Не будет никакого третьего раза. Для него существует один-единственный. Настоящий. Был, есть и останется на всю жизнь.       Джи Ху счастливо улыбнулся и открыл дверь.