***
Солнце припекало затылок нещадно. Эльпидайос готов был остановиться, чтобы отдохнуть в каком-нибудь теньке, но сейчас взбирался по отвесному холму. Жар он особенно не любил, и не повезло же ему постоянно быть в путешествиях по такой горячей стране! Продолжая сетовать на судьбу, Эльпидайос взобрался на вершину холма. Он уже хотел было подумать о временном прибежище из-за жары, но потом увидел вдалеке очертания города. Фивы, как и Эльпидайос, стояли на возвышенности. Под городом раскинулась плодородная равнина: на ней бурно рождалась растительность, а саму равнину орошали две реки — Исмен и Дирка. Но что-то было не так. Эльпидайос, как и все греки, был наслышан о том, что Фивы славятся своими лошадьми. Тогда почему же сейчас они не пасутся на этой богатой едой равнине? Понятно из-за чего. Змея боятся. Эльпидайос хмыкнул сам себе. Что ж, жителям Фив точно понравится его поступок. Эльпидайос припустил вперёд, счастливый, несмотря на то, что ему предстояло сделать. Стоит сказать, что с высоты птичьего полета Фивы напоминали круг. И называли семивратными их не просто так. В стенах было проложено семь ворот, через которые люди входили и выходили. С той стороны, откуда к городу направлялся Эльпидайос, на него, так или иначе, были направлены двое из ворот. Чем ближе Эльпидайос приближался к городу, тем отчётливее понимал, что шум внутри отсутствует не из-за расстояния между ним и Фивами. Жители внутри молчали. Эльпидайос нахмурился сам себе. Кажется, они были слишком напуганы, чтобы голосить, как раньше. Эльпидайос встал под крайними воротами с запада. Через секунду он застучал по ним с силой, а его голос прорезал тишину долины. — Ну, открывайте! Что встали? Никто не открыл. Только над воротами, со стены, показалось чье-то лицо. Дрожащий стражник врат шикнул: — Что разорался?! С ума сошёл? Эльпидайос невинно улыбнулся и сделал шаг назад, чтобы получше разглядеть нового собеседника. — И тебе привет, стражник. У тебя под стенами путник. Что нужно сделать? Стражник затряс головой. — Мальчишка, в городе сейчас не лучшее время. Лучше уж иди дальше. — Не лучшее время? Из-за змея, который вас мучает? — ухмыльнулся Эльпидайос. Стражник с каким-то подозрением на него посмотрел, но ответил спустя паузу. — Да, верно. Мы закрыли все ворота и стараемся не шуметь, чтобы он не смог найти проходы по всему периметру стен. Эльпидайос моргнул и улыбнулся шире. — Я могу помочь. Убью змея для вас. Стражник приоткрыл рот от удивления, а его глаза расширились. — Ты? Шутишь, что-ли? — Ммм, нет. И более того, я сделаю это бесплатно. Не стоит благодарностей, — и он отвесил шутовской поклон. Стражник помотал головой и пробормотал: — Точно спятил... — Спятил или нет — покажет время. А пока, скажи: откуда вылазит змей и когда? — перебил Эльпидайос. Мужчина на стене махнул рукой дальше по территории стены города. — Там, где начинается лес и в его глуби растут пещеры. Оттуда он и приползает, прямо к воротам. И вылезает он только тогда, когда солнце опускается, так что не советую оставаться тут до ночи. Эльпидайос оценивающе посмотрел на земли вдали. Кивнув, он ответил всё ещё удивленному стражнику: — Спасибо. Даю слово, что змей сегодня погибнет. Пора Фивам избавиться от такой угрозы. — Ты серьезно собрался туда идти? Тебе же на вид... — Тссс, — Эльпидайос приставил палец к губам. — У нас у всех есть свои секреты. Бывай, — и Эльпидайос уже собрался уходить, но остановился, снова повернувшись к стражнику. Он откашлялся в кулак и задал вопрос: — А еды у тебя не найдется? В ответ в него прилетело яблоко, которое он и поймал. Эльпидайос снова отвесил поклон и припустил к вырисовывающемуся вдалеке лесу недалеко от стен града. Солнце клонилось на запад, чтобы погрузить мир в ночь. Это было сигналом для ночных хищников. А Эльпидайос уже находился в засаде. Парень забрался на дерево у опушки леса, где он кончался. По его соображениям и расчетам, змей, если решит наведаться в город и его окрестности, то должен будет проползти в поле его зрения. Ночью Эльпидайос видел отлично. Пока он сидел на ветви дерева, то продолжал думать. Что он сделает, когда его признают жители Фив? Наверное, сможет тут обосноваться. Как и утром, ему похорошело. Ему больше не придется пытаться получить толику всеобщего признания. И тогда, он должен будет привести сюда кое-кого ещё. Она сейчас, наверное, уже спала, подумал про себя Эльпидайос. Ему снова стало хорошо. Что-то шевелилось в лесу. Ползало, тихо шипело и принюхивалось. Эльпидайос отринул свои мечтания в сторону. Оно выходило из леса. Рука полубога метнулась к стигийскому мечу. Но было ещё рано. Змей показался полностью. Его тело было огромным. Стволы деревьев казались тонкими по сравнению с его габаритами. В длину он был, наверное, футов восемьдесят. Его чешуя, темно-перламутровая, блестела в свете заходящего Солнца. Огромная голова с двумя блестящими, как и чешуя, глазами походила размерами на горный булыжник. Время от времени змей высовывал свой раздвоенный язык и что-то вынюхивал в воздухе. Медленно, он подходил к воротам города. Эльпидайос улыбнулся во все зубы. Но несмотря на улыбку на лице, внутри он чувствовал... Нет, не страх, а только волнение. Вот сейчас он устроит заварушку... Змей начал скрестись головой о ворота. Затем уже не скребся, а стучал головой по ним. За воротами послышался шум, голоса людей и оружия. Змей зашипел на ворота. Эльпидайос к этому времени уже слез с дерева. Змей не обращал на него внимания, потому что просто не замечал. Правда, это было не так уж и хорошо, подумал Эльпидайос. Судя по звукам изнутри, жители были готовы открыть ворота и пойти в самоубийственную атаку против монстра. Брюнет вынул из ножен стигийский меч. Он скользнул по чёрной стали взглядом, полным уверенности. Затем, он снова улыбнулся. — Ты! Червяк, я тут! Змей остановился от долбежки слабеющих ворот. Он медленно развернулся к причинам звука. Эльпидайос невинно подмигнул и провернул меч в руках. — Ну, хочешь сходить со мной на танец или нет? Змей, как будто поняв, о чем говорит парень, с яростью зашипел на него. Тяжёлое тело метнулось в сторону полукровки с неожиданно большой скоростью. Эльпидайос сделал вдох. Что он там говорил про необходимый случай? То-то же. Голова змея оказалась над ним, и через мгновение зубы клацнули, прокусив воздух. Змей растерянно заозирался. А Эльпидайос стоял прямо за змеем. Он решительно ухмыльнулся сам себе и пошел в атаку. Эльпидайос вспрыгнул на змея, ухватившись за чешуйчатые пластины. Змей почувствовал давление на спине и попытался скинуть с себя Эльпидайоса. Но парень не первый раз был в сражениях с монстрами. Он уверенно стоял на ногах на спине монстра, подходя к его голове. Змей от злости срубил хвостом несколько деревьев позади себя. Черный меч в руке Эльпидайоса выжидал своего момента. И он настал. Эльпидайос оказался прямо над головой бушующего змея. Чёрная сталь вонзилась в черепушку монстра, и он издал отчаянный предсмертный рёв. Эльпидайос спрыгнул с него в тот самый момент, когда он превратился в прах. Парень выдохнул. Путешествие по теням немного подкосило, как и бешеные скачки змея. Стигийский меч вошёл в ножны. Эльпидайос решил взглянуть на ворота города. Люди с оружием стояли у них. Взглядами они вперились в Эльпидайоса, но явно не от восхищения. Эльпидайос стер испарину со лба и приветливо помахал рукой. — Не стоит благодарностей. Был рад повеселиться со змейкой и оказать вам услугу, благородные фиванцы. Но вы опоздали. Люди с оружием сделали шаг назад. Эльпидайос моргнул. — Что-то не так? Я в крови? — он осмотрел свою одежду, но на ней ничего он монстра не осталось. Когда он снова поднял взгляд на греков, то увидел, что они уже были за воротами и в спешке закрывали ворота. Парень обомлел. Что-то в груди упало на пол. Эльпидайос ринулся к ним с криками: — Что вы делаете? Нет! Врата закрылись прямо перед его носом. Эльпидайоса затрясло. Слабым голосом он крикнул: — Вы не можете просто закрыть передо мной свои ворота... Не можете! Я спас вас... Он застучал по воротам обеими руками. — Откройте! Я... Я же... Что я сделал плохого?! Ответом ему была тишина. Никто внутри города и звука не издал. Эльпидайос отступился от ворот ещё на шаг. По его щекам протекли слëзы. Мысли застопорились, или, может быть, он просто не знал, что и о чем думать. Он пришёл сюда в надежде и твёрдой уверенности, что тут всё будет по другому. Но реальность оказалась суровой. Это было очередное место, где его не приняли потому что. Эльпидайос развернулся к Фивам спиной. Не видя перед собой дороги, он зашагал вперёд, туда, куда влекло его желание и безысходность существования, жизни и света. А что еще ему было делать...***
Ночь оказалась холодной. Ветер перебирал в своих волнах волосы Эльпидайоса. А парня это не заботило. Он сидел у двери заведения на улице. Внутри почти никого и не было. Эльпидайос раз за разом перебирал в воспоминаниях момент, как ворота закрываются прямо перед его носом. Из-за страха людей. И, о, это был далеко не первый случай. Афины. Коринф. Аргос. Милет. Ещё свора других городов. Теперь — и Фивы. Где бы Эльпидайос ни пытался проявить себя, где бы ни хотел понравиться людям — везде он получал одну и ту же награду. Беспричинный страх перед его персоной. Эльпидайос не понимал, почему же они так боятся его. Разве не пытался он сделать всё, чтобы помочь и спасти? Но этого было недостаточно, всегда было мало. Ведь чтобы быть героем, нужно быть кем-то... Больше, верно? Знать, кто ты такой, чего Эльпидайос не знал. Эльпидайос снова вспомнил, как годами ранее, в Афинах, пытался узнать своего божественного родителя. Делал подношения каждому. Месяцами напролёт молился, чтобы его признали, но... — В задницу, да? — спросил Эльпидайос вслух. Он достал свой меч из ножен. Чёрная сталь не блестела, как любой другой металл. Она всегда оставалась тëмной. Это был самый преданный и лучший его друг. Единственный. — Иногда я... Вижу сны, — пробормотал Эльпидайос. — Я витаю в темноте без света. Дышу в Бездне. А Бездна... Эльпидайос вспоминал свои сны. Кошмары, если уж на то пошло. — А Бездна была живой. Она не имела ни конца, ни края. Нет... Мрак жив. У Бездны есть зубы. И при свете дня они становятся длиннее. Меч молчал. Как ему и дóлжно было. — Я... Слышал, как она дышит. Но никакого звука не было. Ты можешь это осознать? Тишина. — Пустота ко мне взывала. А я ничего не мог поделать. Я плыл по пустоте, стремясь достичь её центра, самого её фундамента. Эльпидайос дрогнул. Вовсе не от холода. — Я чувствовал, как моя воля слабеет. Поддавался этой Тьме. И если... — Эльпи? — воскликнул женский голос. Эльпидайос повернул голову. На его лице промелькнула слабая улыбка. Она была не выше его самого. Огненно-рыжие волосы при свете дня лились яркими бликами при попадании лучей Солнца. Они спускались по её плечам в мягких волнах, каждый раз очаровывая Эльпидайоса. Больше них могли заворожить только её изумрудные-зелëные глаза, подобные двум драгоценным камням, окружённым чёрными ресницами. У неё был глубокий, но добрый взгляд. Эльпидайос забыл на время о своих мыслях. Его лицо озарила улыбка человека, уставшего от рутины, но увидевшего то, что держало его на плаву. — Синтия, — прошептал он, вставая с холодной земли. — Привет. Я ждал тут. Вместо ответа она обняла его. Эльпидайос носом уловил запах её волос — его любимый, когда прижался к ней. Она перестала держать его в своих объятиях. Её озорные глаза пробежались по его лицу. — Эльпи, у тебя получилось? — тихо спросила она. Эльпидайос приоткрыл рот, прежде, чем ответить. Он постарался совладать с эмоциями. — Я... Убил змея. Синтия, с улыбкой на лице, медленно кивнула. — И фиванцы... Обрадовались так сильно, что мы можем туда отправиться? Эльпидайос снова открыл рот. Он правда хотел ответить. Но заставить себя не смог. Он снова сел на землю, опустив голову на колени. — Синти, что я сделал не так? Что я всегда делаю не так? — стараясь не начать рыдать, спросил у неё Эльпидайос, не поднимая взгляда глаз. Синти сразу же опустилась к нему. — Эльпи, они не? ... Он помотал головой. — Они закрыли свои ворота перед моим лицом, Синти. Девушка обняла его за плечи. Но Эльпидайос не думал останавливаться. — Я убил монстра. Спас их город. Я их всех спас. Но единственное, что я от них получил — это их страх и злобу. Я видел это в их глазах, читал в лицах. Почему, Синт? Рыжеволосая прикусила нижнюю губу. Она бы отдала всё на свете, чтобы всё сейчас было по-другому. — Каждый раз. Каждый мой подвиг. И никаких изменений. Что бы я не сделал, этого мало. Этого всегда мало. Синт, я не знаю, что мне делать дальше. Какой это был раз? Десятый? Сотый? — Эльпи, хватит... — она уперлась своим нежным носиком ему в плечо. Это сработало. Эльпидайос замолчал, с болью глядя на неё. Она подняла на него свои изумрудные глаза. Ночной ветер игрался с их волосами. — Эльпи, ты не должен сдаваться. Однажды все поймут, что ты не такой, как они думают. Что ты настоящий герой. — И когда наступит это время? — через секунду спросил парень. Синтия не нашлась, что ответить. — Я всю свою жизнь только и делаю, что пытаюсь доказать всем, что они могут мне довериться. Не только ненавидеть. Синтия всхлипнула. Но она хотела хоть как-то подбодрить Эльпидайоса. Она не могла позволить себе просто ныть. Девушка откинула назад свои рыжие волосы. Её пальцы приподняли подбородок Эльпидайоса, заставив смотреть ей в глаза. — Они поймут. Однажды. Ты сможешь перебороть их страх своими поступками, хоть ты уже сделал достаточно. Эльпи, нам... Мы не должны сдаваться. Мы не сдадимся, — и другой рукой она переплела вместе их пальцы. Эльпидайос уже готов был корить себя за то, что заставляет эту девушку — самую прекрасную, самую нежную, самую добрую на всём белом свете — так страдать из-за него. Он попытался смахнуть с лица это выражение. И снова улыбнулся. — Никогда. Никогда не сдадимся. Обещаю, — и осторожно, он губами коснулся её руки. Синтия приблизилась к его лицу своим. — И ты всегда будешь возвращаться, — сказала с надеждой девушка. Эльпи хмыкнул. — Всегда. И она даровала ему поцелуй, который Эльпидайос запомнил навсегда. Эта ночь стала заметно теплее.***
Если бы вы спросили торговцев древности, кого они ненавидят больше всего, то услышали бы... Не разбойников, а сборщиков налогов. Серьезно, вы знаете, как больно это может бить по кошельку, особенно, если у тебя малый бизнес? То-то же. Но разбойники определенно на втором месте. Прямо сейчас они пытались провернуть ещё одно ограбление средь бела дня. Главарь многочисленной шайки не спускал глаз со всего добра, которое теперь было его добром. Его подчинённые делали почти то же самое, вместе с этим наступая на торговцев. — А говорят, деньги не пахнут, — сказал кто-то из толпы бандюг и облизнулся. Его слова подхватили гоготом, смехом, и всеми теми звуками, что ещё издают разбойники. Эльпидайос сидел на скале над ними. Его ноги свисали вниз. Он качал ими взад-вперед. Разворачивающаяся сцена внизу его немного забавляла. Но он ни в коем случае не собирался давать разбойникам ограбить этих людей. Наконец, когда главарь банды, стоявший впереди всех, занёс оружие над одним из купцов, Эльпидайос потянулся, зевнул, достал стигийский меч из ножен и проделал привычное путешествие по теням. Уже через секунду главный в шайке с округлившимися от удивления глазами взирал на чёрную сталь, упершуюся ему в шею. Эльпидайос приветливо помахал свободной рукой. — Салют. Я тут мимо проходил... Нет, не проходил, а сидел, и завидел тебя. Не хочу быть дотошным, но твоя мама не говорила тебе, что чужие игрушки брать нельзя? Главарь поморгал глазами. Беззаботные слова Эльпидайоса не сходились с оружием у него в руках. — Эээ... М... Нет. — Странно, — Эльпидайос несильно нахмурился. — Просто, я свою-то даже не помню, но всë равно в курсе, что грабить — плохо. Воровать ещё куда ни шло, но грабеж? Главарь переглянулся со своими друзьями. Он явно не понимал, что несёт Эльпидайос. А тот душевно продолжал: — Но тебе повезло, что рядом оказался я, а не какой-нибудь Геракл. Видел его недавно, так он бы точно церемониться не стал. Теперь-то ты понимаешь, что грабить — плохо? Пораскинув мозгами, тот ответил: — Да. Эльпидайос, не прикидываясь, улыбнулся. — Серьезно? О! То есть... Отлично. Это всё решает. Обещаешь, что больше не будешь так делать? — Да, — опять отчеканил злодей. Эльпидайос со спокойствием выдохнул и убрал меч. Он успел пробубнить себе под нос: — Так просто... Но в эти мгновения главарь разбойников сам схватился за меч и чуть не смахнул голову Эльпидайоса. — Не бывает. Никогда, — сменил свои мысли парень, уклонившись от атаки. — Ты же обещал, что больше так не будешь! Тот только развел плечами. Эльпидайос закатил глаза. — Тут я сам виноват, признаю. Ему не понадобилось много времени. Когда противник подступил к нему, он нырнул за него, приставив меч к спине. А затем толкнул его вниз, лететь с горы. Для несплоченной толпы, которую теперь уже ничего вместе не скрепляло, этого было достаточно. Они развернулись и побежали, едва завидев смерть своего лидера. Эльпидайос помахал им в след. — Можете даже не благодарить, — сказал Эльпидайос, разворачиваясь к спасëнным людям. — Хотя ладно, можете сказать спасибо. И кинуть что-то, я даже не завтракал... Но все они отступали назад, не поворачиваясь к нему спиной. Их глаза наполнял страх за себя, будто в любой момент Эльпидайос мог превратиться в маньяка с улицы Вязов и начать кромсать людишек. Глаза Эльпидайоса застыли. Он не мог пошевелиться от сковавшего его чувства. Опять. Всегда мало. Всего всегда было недостаточно. Эльпидайос повернулся к ним спиной. — Отлично, — прошептал он так, чтобы услышали только тени. Он ступил в них и исчез.***
Глаза Эльпидайоса медленно наполнялись слезами. Но это Синтия должна была быть так опечалена. В конце концов, больна была она. Вместо этого она осторожно смахнула слёзы «Эльпи» с его лица. — Эй, — слабеющим с каждым днем голосом позвала девушка. — Эльпи. Пожалуйста, перестань. Эльпидайос отдал бы всё на свете, чтобы хоть как-то помочь Синтии. Но он был силен только против монстров. Не болезней. Солнечные лучи проникали сквозь окно и ласково поглаживали её по рыжим волосам, освещали заметно побледневшее, как у Эльпидайоса, лицо, будто пытались прогнать тени, нависшие над девушкой. Её руки, ранее такие нежные и ловкие, теперь безжизненно лежали на простыне, словно ей уже не принадлежали. И только ее взгляд оставался живым. Эльпидайос сидел рядом, держа её руку в своей. Это было единственное, что он мог сделать, чтобы защитить её от несправедливой боли. Сердце разрывалось на тысячи кусочков, видя, как она медленно, но неотвратимо утрачивает свой свет и энергию. Дни были песчинками, высыпающимися из их рук, оставляющими только пустоту и тоску. Парень вытер слëзы со своих глаз. Он любил ее безграничной страстью и нежностью. А теперь каждый момент, проведенный с ней, был для него драгоценным сокровищем. Потому что такого могло уже не быть. Он был свидетелем медленного угасания, и его душа изнывала от медленных пыток временем. Она была окутана горечью и бессилием. Он был готов сразиться с кем и с чем угодно, но спасти от этой болезни... Не мог. Синтия выдавила улыбку. — Эльпи. Не кори себя. Ты сделал для меня всё, что мог. — Это не так... — Ну, давай посмотрим так, — Синтия начала загибать пальцы. — Ты всегда меня любил и помогал так, как мог. Помощь сироте — очень добрый поступок. — Потому что я тоже сирота. Мы должны быть друг у друга, — прошептал Эльпидайос. Синти, игнорируя, продолжила: — Ты вдохновлял меня своими подвигами. — Подвигами, про которые никто ничего не напишет и не расскажет. — И, наконец, третье — ты никогда не сдавался. Это то, что помогало держаться мне на плаву, Эльпи. Юноша выдохнул. Сердце прямо сейчас могло бы и остановиться, чтобы не мучать полукровку. Синтия осторожно взяла его за руку. — Эльпидайос, пообещай мне кое-что. Пообещай, что даже когда... Меня не станет, ты будешь продолжать пытаться. Однажды ты сможешь. Я верю в это. А он только поджал губы. Когда её не станет... Когда её не станет, уже ничего не сможет держать на плаву его. Самая лучшая его часть умрет с ней. Но он кивнул. Синтия продолжила. — И обещай, что не поддашься этой... Тьме. Эльпидайос застыл глазами. Синтия попыталась объясниться. — Эльпидайос, я много лет наблюдала за тобой и видела, как это на тебя влияет. Ты укрывался этой... Как её... — Завесой Тьмы? — Да. Ей. Я видела, как ты использовал эту темноту, чтобы выживать и побеждать. Но я не верю... Что это будет безнаказанно. Бесплатно. Если ты продолжить, то что-то случится. Эльпидайос и сам это знал. — Ты обещаешь? — посмотрела Синтия ему в глаза. Она зашлась сильным кашлем. Эльпидайос обнял её, прижимая к себе. — Обещаю.***
Мелкие капли дождя стучали по надгробиям умерших. Мёртвых всегда больше, чем живых. И сегодня их стало на ещё одного больше. Эльпидайос, не отрываясь, смотрел в одну точку. Туда, где было написано имя совсем недавно живой рыжеволосой девушки с изумрудными глазами и самым добрым сердцем, которое ему только доводилось встречать. Теперь, она покоилась под землёй. Где-то в небе прогремела гроза. Дождь усилился. Но капли дождя будто и не задевали его. По крайней мере, Эльпидайос этого не чувствовал. Он вообще теперь ничего не чувствовал. Все эти годы стараний, безуспешных попыток и тщетных подвигов, которые привели его к ничему. Сотни и тысячи мольб богам — всем — чтобы понять, чьё именно ты отродье. И в ответ — тишина. Она уже не была причиной удивления. Она стала закономерным результатом всех стараний. Эльпидайос промок весь до нитки, но не собирался уходить с этого кладбища. Пусть лучше он навеки останется на этой могиле. Пусть он станет живым немым памятником вечной привязанности. Пусть лучше он присоединится к ней, сейчас... И после этих мыслей он услышал чужой голос позади себя. Тяжёлый для слуха, мужской, далёкий, загробный. — Нет. Это бы её точно не обрадовало. Почему-то Эльпидайос знал, кто стоит сзади. Сердцем чувствовал. Бог. Он неспеша развернулся. Капли дождя в глазах мешали видеть фигуру бога перед собой. Но Эльпидайос не смахнул их. Он только безучастно смотрел. Бог в чёрных одеждах еле заметно кивнул. — Я хочу сказать, что твоя смерть вряд ли будет приятной для неё, Эльпидайос. Парень спокойно сказал: — Ты знаешь мое имя. — Я в целом хорошо тебя знаю. Но твое имя тебе дал не я, Эльпидайос. Парень обвел фигуру взглядом. Черные тона, безбородое лицо и тяжёлый взгляд чёрных, как у него, глаз. Не хватало только шлема. — Аид, — выдохнул резко Эльпидайос, всë так же смотря тому прямо в глаза. Бог снова кивнул. — Да. Он. Но ты можешь называть меня по другому. — Нюхальщиком трупов? — без тени сожаления предположил Эльпидайос. Аид слабо улыбнулся. — Нет, Эльпидайос. По-другому. Эльпидайос едва покачал головой, не моргнув. — Что тебе от меня нужно? Я недостаточно молился кому-то из вас... Божков, и ты тут, чтобы забрать меня к себе на поля наказаний? Попробуй. Его голос казался надломленным, слабым и тихим. Даже тише, чем обычно. Аид снова покачал головой. — Нет, Эльпидайос. Я же сказал. Синтия бы не хотел, чтобы ты так скоро оказался в моем царстве... — Не... Не смей произносить её имя, — выдохнул Эльпидайос на одном дыхании, перебив Аида. Тот удивленно на него посмотрел, явно впервые удивленный таким отношением. Не успел бог ничего сказать, как Эльпидайос выпалил ещё. — Я молился вам, богам. Сначала — ради себя. Чтобы вы дали знак, весточку, хоть что-нибудь. Но вы промолчали. И я почти смирился. Но потом... Когда она заболела этой... Проказой, этой болезнью... Я молился так сильно, как никогда не молился. Каждый день. Столько месяцев. Я не отходил от неё ни на день. Я надеялся... Мы надеялись, что вы как-то поможете. Ведь вы были нашими идолами. Но вы молчали, как и дóлжно идолам. Аид молчал. Дождь хлестал сильнее с каждой минутой. А Эльпидайос продолжал дрожащим, как у безумца, голосом. — Её страдания... То, как она становилась слабее у меня на глазах... Как её жизнь угасала... Я готов был на всё, чтобы прекратить это. Я взывал к вам всем, чтобы вы дали мне испытание, которое я мог бы пройти. И тогда, вы бы излечили её. Н-но... Вы не сделали ничего. Ничего. И ты... Ты тоже. Тебе, наверное, нравится смотреть на такое? Как людишки медленно гаснут на твоих глазах? Как смерть неминуемо настигает самых лучших из них? Аид едва открыл рот, но Эльпидайос говорил дальше: — Она была самым добрым человеком во всем мире. Она никогда никого и пальцем тронуть не могла. Она... — голос Эльпидайосп сорвался. На его лице появились ещё мокрые капли, но не от дождя. — Однажды её чуть не убили. Это был какой-то мужчина. Я появился вовремя, в самый последний момент, когда меч уже был у её шеи. Я уже готов был отправить его в твое царство, но она остановила мою руку и прошептала слабым голосом: "Если кто-то оступился однажды, Эльпи, это не значит, что он потерян навсегда. Пусть идет с миром". И я послушался её. Отпустил того мракобеса. Эльпидайос рассказывал вслух более себе, чем Аиду. — Когда я увидел её в первый раз... Все жители города сторонились меня, уходили кто куда, избегали меня. Но она... Она подошла ко мне среди пустой площади и протянула оливковую ветвь. Она не боялась меня, как делали другие. Она была единственной, кто не боялся. И ты её забрал. Эльпидайос затрясся. Все самые противоречивые эмоции заполняли его. Аид, спустя столько молчания, подал голос. — Мне жаль. Правда, Эльпидайос. Мне искренне жаль. Но я не мог ничего поделать. По двум причинам. Эльпидайос воззрился на него взглядом зверя. — Нельзя возвращать людей к жизни. Это просто... Противоречит законам жизни и смерти, Эльпидайос. Тот, кто мëртв, не может стать живым. Эльпидайоса это не убедило. Он мелко-мелко, не контролируя себя, дрожал. И тогда, Аид озвучил свой второй аргумент: — А во-вторых, Эльпидайос, ты мой сын. Что я говорил про противоречивые эмоции? Забудьте. Услышанное заставило Эльпидайоса одеревенеть. Слова бога резанули по ушам. — Что ты сказал? Аид сделал вдох, прежде, чем повторить. — Эльпидайос, я твой отец. В молчании всеобщем прошла минута, потом вторая. Эльпидайос, не мигая, смотрел на лицо Аида, назвавшегося его отцом. Голова за секунду вскипела от несвязанных мыслей. — Ты... Ты... — тихонько повторял Эльпидайос. — Да, Эльпидайос. Тебе... Наверное, сложно понять. Но не спеши... — Почему ты молчал? — снова перебил Эльпидайос. Аид постарался найти подходящий ответ. — Столько лет, и ничего... — Потому что богам нельзя напрямую вмешиваться в жизнь своих детей, Эльпидайос. Это может породить больше хаоса, чем уже есть в этом мире. Немногие полукровки узнают о своём божественном родители в течение жизни. Если бы всякий раз мы вмешивались... Но дальше Эльпидайос слышал как через пелену. Новая мысль, чистая, незараженная временем, потраченным на размышление и обдумывание, явилась догадкой, что объяснила бы всё в его жалкой жизни. — Это из-за тебя меня боялись все вокруг. Уже в третий раз перебил Эльпидайос. Но вместо того, чтобы кричать на него, Аид слегка прикусил губу. Он не мог соврать. Такова уж была его натура. — Да. Эльпидайос осознал на себе, каково это — когда в голове полная изоляция от всех размышлений. Ответ бога был ясным и абсолютным, но Аид решил не молчать. — Люди чувствовали, что от тебя пахнет смертью и Подземным миром. Они боятся меня, и боятся тебя. Они точно не знали, почему, но на самом базовом уровне понимают, что твое появление может значить. Смерть, горе, отчаяние. Все худшие краски моего царства. И они же воплощаются в моих детях... То есть, только в тебе. — Это ты виноват, — в ответ повторил Эльпидайос. Всё его существование... С самого рождения... Было чем-то худшим из всевозможного. Страхи людей, полная их изоляция, нежелание общения... Всесокрушающая отчуждëнность. Это были те вещи, которые его окружали. И вот перед ним тот, кто являлся источником всех бед. Эльпидайос сжал кулаки. Он ничего не мог поделать. Но... Аид мог. — Хорошо. Мне плевать. Пусть все дальше меня боятся и ненавидят. Аид поднял на него удивленный взгляд. Он ожидал явно не таких слов от своего сына. — Но верни Синтию, — потребовал шëпотом Эльпидайос. Аид покачал головой. — Сын мой, я же уже сказал. Нельзя вернуть мертвого к жизни. Особенно в твоем случае. — Верни её к жизни! Я знаю, ты это можешь! — закричал Эльпидайос на отца. Тот покачал головой. Эльпидайос учащенно задышал. — Верни её... Она была единственным, кто не боялся и не ненавидел меня! Ты же сам сказал, что все люди будут так делать, но она не делала! Она единственная, кто меня принимала и любила... Единственная, кого я любил. Аид мучительно глядел на своего сына. И однако, его ответ был неизменен. — Эльпидайос, мне очень... Очень жаль, что всё так вышло... Но я не могу. Пожалуйста, пойми. Еще момент Эльпидайос стоял на месте. А затем сделал шаг назад. — Тогда у тебя больше нет сына. Я тебя ненавижу за всё, Аид. Аид изменился в лице. На нём застыла маска неподдельного шока. — Эльпидайос, стой... Но тот уже развернулся и бежал, бежал прочь с кладбища, где покоился его самый дорогой сердцу человек, а над ним бог, которого Эльпидайос ненавидел больше, чем кого-либо ещё в жизни.Месяцами позже
« Завеса Тьмы — отличный способ скрыть себя от взора богов и смертных. Мой божественный родитель не сможет найти меня теперь, и отлично. Я его ненавижу, а он меня терпеть не может. Против смертных это хорошо тем, что я могу безнаказанно воровать еду. Хотя, сейчас от неë смысла почти нет: мой организм отказывается принимать больше определённого количества». Эльпидайос перечитывал это и другое, написанное им на листах чёрной книги. Чёрное перо под влиянием ветра сгибалось, силясь вылететь из слабой хватки полубога. Что ж, стоило признать, что дела были плохи. Стократ хуже, чем до смерти Синтии. От воспоминаний о рыжеволосой Эльпидайос вздрогнул. Ему на мгновение показалось, что в зелёной траве он видит её изумрудные глаза, но ему только показалось. Он дал ей слово, что не будет баловаться той силой, которой пользуется. Но всё дело было в том, что если раньше он не пользовался этим из-за того, что она была жива, то теперь её не было, равно как и причины, по которой Эльпидайос был таким, каким был. Он хотел сделать ещё одну надпись внутри книги, но зашëлся кровавым кашлем. Вмиг трава окрасилась в чёрный. Эльпидайос выронил из рук перо и продукт своих трудов. Тело обмякло. Разум на минуту погрузился в темноту. Эльпидайосу казалось, что он тонет в Бездне. Уже не когда он спал, а в действительности. С каждым прожитым днём он убеждался, что теряет связь с реальностью. Как будто бесконечно длинные и старые щупальца Тьмы обхватывают его, тянут за границы пространства и времени, чтобы не просто показать противоположности «чудес», но и сломить его волю... Полностью подмять под свой контроль. У Бездны были зубы, но не было рта. Она дышала, но носа не наблюдалось. Она ничего не говорила, но Эльпидайос знал, чем всё может закончиться. Его концом. Власть над собой вернулась. Эльпидайос судорожно схватился за книгу. Другой рукой нащупал в траве перо. Задумавшись всего на секунду, он, наконец, решился написать на первых страницах, которые благоразумно оставлял пустыми для введения. «Я завещаю своё творение, эту книгу, детям Аида. Всем и на все времена. От одного конца Земли до другого. Они будут единственными, кто смогут её прочитать. Поэтому, если ты видишь эти письмена и понимаешь их — твой отец тот же, что и мой. Нам нужно помогать друг другу. Всю жизнь меня боялись и избегали. Я был одинок и часто висел на волоске от смерти. По этой причине тебе понадобится то, что я оставил после себя в этой книге. Тут записаны все мои умения, которыми можешь обучиться и ты, юный полубог. Я буду искренне надеяться, что смогу оказать тебе помощь. Это будет хоть какой-то отрадой в моей жизни после той, которой уже нет». Эльпидайос прочитал написанное. На его устах мелькнула слабая улыбка впервые после того, как он потерял Синти. Может, он действительно сможет кому-то помочь.Спустя месяцы
Эльпидайос тяжело дышал. Он не слышал своего голоса. Сын Аида покрыл себя Завесой Тьмы. Ни один бог, особенно тот, которого Эльпидайос ненавидел больше всех, не знал, где он сейчас. А может, зря. Этот кошмар лишён смысла. Кошмар, который видишь, даже когда открываешь глаза. Он никогда не был в том месте, не знал языка. Но постоянное ощущение того, что нечто знакомое рядом... Будто он принадлежит этому нечто... Или Ничто. Взрыв. Война. Такая стародавняя, такая масштабная и самая первая, что Эльпидайос вмиг осознаёт: этот кошмар не его. Оно принадлежит чему-то другому. Даже не тени, что сейчас смирно лежит на полу, как и сам сын Аида. Чему-то другому. Эльпидайос силился избавиться от этих видений. Как будто бы его воля была достаточно сильна для этого. Но вместо желанного освобождения он получил ещё один кусочек истории... До начала была Пустота... А за ней... Война. Свет бытия ворвался в мой мир... Я был миром. Ослепленный, я ощущал, как этот свет заполняет пустоту. А внутри этого света... Этим светом было что-то ещё... Как и я был Пустотой. Бог. Он увидел мой мир. Меня. Как будто бы мы были куском глины, потраченной впустую. Кусок глины для его навязчивых идей. Идей, которые отбросили мою Бездну в далекие уголки своего творения. Он явился, чтобы наречь мой мрак новым царством — Вселенной. А поскольку она была пуста... Он хотел её чем-то заполнить. Ведь он же был Светом, озарившим мой мир. А свет всегда побеждает тьму. С криком, Эльпидайос перекатился на живот, закрывая голову руками. Он кричал, пока не сорвал голос. И даже после этого. И перед ним всё ещё мелькали те моменты и мгновения, которые он никогда не видел. И вкрадчивая тишина заполняла сознание, как вода заполняет собой тонущий корабль. Мир вокруг неуверенно приобрёл краски. Эльпидайос, шатаясь, встал на ноги. Он устремился вперёд, прочь из старого обветшалого дома на краю цивилизации. Порывы воздуха на миг помогли почувствовать себя лучше. Море вдалеке переливалось в лучах Солнца синим, голубым, белым и красным цветами. Стаи не то птиц, не то мифических существ в небе и над деревьями вдалеке по какой-то причине успокаивали разум. А далеко-далеко можно было увидеть блеск золотого великана. Колосс Родосский своими ногами имитировал ворота на воде, под которыми проплывали либо торговые корабли, либо лодки рыбаков. Эльпидайос снова начал впадать в Бездну. Последние мысли, посетившие его в этот момент... Это было лицо Синтии. Она мягко улыбалась, точно сейчас же хотела сказать: "Ну, тише, Эльпи. Всё хорошо. Скучал?". Эльпидайос сомкнул глаза. Как же долго он с этим боролся. Годами. Но Тьма всегда напирала на него. Почему же именно он? В голове просвистела простая мысль — потому что очень легко затянуть в себя тех, кого избегают, попусту боятся и от кого отворачиваются. Единственным лучиком света в его жизни была Синтия, но и её уже не было. Посему все эмоции теперь были только одного оттенка — чëрного. А ведь вначале Тьма для него была лишь какой-то навязчивой идеей. Потом, он научился скрываться от нежелательных ему персон, топить во тьме любой свет, который резал глаза... Что же теперь? А сейчас Тьма накрывала его головой. Ей нужен был некий проводник в этот мир, к этому Свету. А у детей Аида всегда была предрасположенность к этой темноте. Забытые в тёмных веках, нелюбимые никем, те, в кого всегда показывали пальцами. Те, кто жил в ненависти и отчаянии, те, которые прямиком из мира мёртвых... Ими всегда легче всего управлять и брать под свой контроль. Эльпидайос стал первым. Сын Аида понял, что его тело ему уже не принадлежит. Даже его сознание уже не было его сознанием. Он погружался в пустоту, а перед глазами всё ещё маячило лицо Синтии. Казалось, он краем ушей слышит её голос: "Эльпи... Эльпи... Всё будет хорошо. Обещаю. Ты ведь сдержал обещание?" И перед полным падением в Бездну Эльпидайос ответил: — Нет. Не сдержал. И свет погас.***
Гелиос сидел на плече своей статуи. Люди видели бога и махали ему с земли, а он одаривал их ослепительной улыбкой. Бог Солнца был в хорошем расположении духа. С того самого дня, как люди возвели ему его статую, он проводил тут очень много времени. Вообще-то, почти всё время. Может, это было чистым самолюбием, но Гелиос просто нарадоваться не мог себе любимому. Это было величие из чистого золота в десятки футов в высоту. Родос, из-за того, что бог собственной персоной проводил тут дни напролёт, схватил удачу за хвост. Погода всегда была солнечной, товаров в город поступало много, и даже люди, казалось, стали счастливее. Гарпии летали в воздухе. Одна из них, с красным оттенком перьев, летала особняком от других. Она нашла раскидистый дуб, на ветвь которого приземлилась. Отсюда, с холма, хорошо было видно весь город и в особенности статую бога и его самого. А уж если учесть, что у гарпий хорошее зрение, то Элла чувствовала себя в полном комфорте. Она уже начала цитировать Гомера, сидя на дереве, как часто делала при частых переездах с одного места жительства на другое. Гелиос вздохнул. Это был прекрасный день, как и все другие на этом острове. Впрочем... Погода остаётся хорошей до первой капли дождя. Гелиос нахмурился. Ему показалось, или солнце только что потускнело? Нет, точно, так и было. Более того, весь свет, не только от солнца, начинал тускнеть. С какого-то перепугу, пространство темнело. Послышались крики людей. Те, кто еще не был снаружи, выбежали из своих домов. Они смешались со всеми остальными, убегая куда-то. За ними следовали и животные, чувствуя страх. Гелиос вскочил на ноги. Что происходило? Небо заволокли мрачные тучи, не предвещающие ничего хорошего. — Боги, что происходит?! — вслух выкрикнул Гелиос. Тьма волнами окатывала остров. Она хитро тянулась изо всех сторон острова к одной точке. Тьма окружала статую Колосса. И, наконец, показалась и причина всего этого мрака, внезапно нахлынувшего на мирный остров. Черная фигура, внушающая страх всему живому. Совсем недавно бывший полубогом, а теперь... Эльпидайос был под контролем Великой Тьмы. Ни единого сомнения в движениях, ни намёка на свою слабость, ни эмоций, ни-че-го. Гелиос, могучий титан позднего поколения, божество Солнца, задрожал. Фигура в плаще стояла прямо под статуей. Из-под капюшона, сотканном из пустоты, она смеряла бога взором ненависти. Бог света, и прямо перед ним... Как же странно это: иметь собственное тело, когда ещё с начала времени у тебя не было телесной оболочки. Или же... Нет, не собственное. Эльпидайос сопротивлялся. Был против происходящего на самом своём подсознании, простейшем уровне понимания мира. Ему не хотелось, чтобы это продолжалось. Гелиос не своим от напряжения голосом спросил: — Кто ты? Ответом было мановение руки. Темнота начала подниматься наверх, а Гелиос ничего не мог сделать. Бог Солнца был бессилен против полубога, погрязшего во Тьме. Он бы не победил. Может, свет и побеждает тьму, но не всегда. Этот случай — один из таких. Гелиос знал, что делать. Он кинул взгляд на статую, на плече которой стоял. Почему-то он знал, что скрыться ему не удастся. На последнем издыхании, он закрыл глаза и проделал один из трюков, которые практиковали некоторые боги. Его сущность перестала быть просто оболочкой в человекоподобном теле. Он превратился в чистую божественную энергию без изъянов. Это опалило фигуру в плаще, на время замедлив её действия. Тьма остановилась. И Гелиос воспользовался этим. Он, в истинном обличии, юркнул внутрь статуи. Фигура в плаще окинула Колосса задумчивым взглядом. Символ света... Вот, чем для людей был Гелиос. Ну что же... Тогда пора этому свету исчезнуть.***
Когда темнота просветлела, и люди, переборов страх, смогли вернуться в город, то увидели, что Колосса на месте не было. Осталась только часть ноги. Ещё долго они пытались объяснить произошедшее на их острове, но всякая версия была страннее другой. В конце концов, эта история сгинула во времени. И всё это время, Эльпидайос находился в темноте. Он кочевал из одного места в другое. Равно так же, как и огонь западной цивилизации, выжидая подходящего момента. Ему нужна была первая кровь, кровь бога. Но слишком велик был риск того, что его действия заметят. А против всех божеств разом выступать сил ему бы не хватило. И всё это время, тысячи лет, Тьма проникала в мир с помощью сына Аида. И шансов избавиться от этого контроля самостоятельно уже не было. Но вот настал двадцать первый век. Одна война сменилась другой. Боги истощили свои силы. И почуяв это, Тьма начала своё движение. Более того, её план начал работать. Эльпидайос был... Первой жертвой. И первым сыном Аида. Спонтанно выбранный аватар. И это было плохо. Он не подходил для своей конечной роли. Нужен был кто-то, кому будущее уготовило судьбу похуже, тот, чьё сердце будет изнывать от ненависти, сжигающей его. И его нужно было пометить ещё при рождении. Конечно вы знаете, о ком речь. Юноша открыл глаза. Солнечный свет, пробираясь через кроны деревьев прямо перед ним, бил аккурат в глаза. Но он их не закрывал. Даже не пытался закрыться руками от его лучей. Руками... Он взглянул на свои руки. Это были его руки. Он... Рискнул пошевелить пальцами. И они послушно согнулись и разогнулись. Парень задышал — сам, не автоматически, как заложено природой, чтобы ощутить воздух, проникающий в его лёгкие и раздувающий их. И снова, и снова, и снова! Он посмотрел на свою одежду. Она почти сыпалась от воздействия времени, но она ему нравилась, и была всё так же неплоха. В Элладе вещи делали на славу! Парень улыбнулся. Счастье переполняло его. Он ещë был жив! Его взгляд упал на фигуру перед собой. Перед ним стоял парень. Его чёрные отросшие от нормы волосы было не видно. Свет, кажется, огибал их. Как и всё его тело. Вокруг него собрался черный-черный... Туман, наверное? Иначе, что это была за темнота, окутывавшая этого юношу? Его всего, за исключением лица. Бледная кожа выглядела болезненной. Чёрные ровные, но не ухоженные, брови украшали его закрытые веки под ними. Худое лицо явно нуждалось в пропитании, а мешки под глазами говорили о том, что он давно не спал. Его глаза распахнулись. И он слишком долго молчал, чтобы произошло что-то хорошее. Рука Нико взметнулась наверх и схватила юношу за горло. Некромант сжал его, однако не с намерением задушить. Глядя в шокированные глаза Эльпидайоса, Нико ответил ему: — Передай Аиду, что он не смог защитить никого из своих детей. Он сжал руку, и даже сквозь кожу смог нащупать шейные позвонки. Нико удерживал тело Эльпидайоса другой рукой, а той, что на шее, потянул. И так встретил свою кончину Эльпидайос, первый сын Аида. Виноват ли он в том, что поддался влиянию черноты нашего мира? Да. Всецело ли виноват? Далеко, далеко нет. Он был далеко не единственным, кого презирали, боялись и ненавидели за факт существования. В конце концов, это проклятие всех детей Аида, которое, иногда, перерастает во что-то большее и худшее... Нико оторвался от созерцания чужих воспоминаний. Они были интересные. Но у него были и свои. Он взглянул на мокрую землю. Тени давно здесь не было. Нико опустил голову. Что там говорили о смирении? Добродетель, симптом мудрости, божественная благодать? Нико давно отвернулся от любых богов. И он не хотел смиряться. Но сложно было не смириться, видя перед собой тело своей давно мертвой сестры. Нико сжал кулаки и двинулся к ней, но прошёл... Мимо. Дальше. На земле лежала лопата. Обычная лопата для труда. Нико поднял её и использовал без премудрости: по назначению. Лопата копала рыхлую землю. Она пригоршнями летела назад. Каждый удар лопаты о землю был равнозначен каждой боли, что пыталась сломить Нико. Но он продолжал копать. И всё это время он разговаривал. Разговаривал, прекрасно осознавая, что ответа ниоткуда не последует. Мертвецы не могут вам ответить. Может, из-за этого он и разговаривал. — За всю свою жизнь я сделал... Очень мало хорошего. Ты об этом знала? — спросил Нико, не переставая копать. Удовлетворенный ответом, он продолжил. — И я сделал больше плохого. Убивал. Был жесток. Буквально недавно, я убил двух полубогов. Эльпидайос и Литиерсис. Я знаю, что это плохо. Я не оправдываю... Нашей фамилии. Я не ангел. Ангелов мало. А демонов есть много. Кто из них худший — вопрос философии, ведь "худший" — это понятие для недалëких, разделяющих мир на "хорошо" и "плохо", "черное" и "белое". Ты ведь не такая? В коротком молчании прошло несколько мгновений. А потом Нико... Сделал нечто человеческое. То, что мог делать только если никто не видел. Он вздохнул и выдохнул. Лопата чуть не упала из рук. Он вовремя её подхватил и продолжил копать. — Было время, когда я был преисполнен добра, радости к жизни и света. И однако... — снова нечто человеческое. Признак слабости. Голос Нико дрогнул. — Мальчиком, я отвернулся от богов. Это не мои слова. Ты знала? Тишина ласкала слух. Она заставляла продолжать копать, отбрасывая землю себе за спину. — За всю свою жизнь я сделал очень мало хорошего. Но сделал. Я вернул одного человека к жизни. Это идёт против законов жизни и смерти... Но ты и сама знаешь. Важно другое. Дождь моросил по макушке Нико, увлажнил его волосы водой. Не отряхиваясь, брюнет продолжал. — Я о нем заботился. По-своему. Помог привыкнуть к миру заново. Не дал никому узнать о том, что он жив. Но я редко был рядом. Знаешь, почему? Мертвецы не могли отвечать живым. Так уж всё было устроено. Поэтому, Нико продолжал свой монолог. Продолжал, хоть и знал, что ответа не последует. Он... Больше изливал свои внутренности, чем пытался получить ответ. — Потому что я хотел быть рядом. Ты думаешь, это странно? Нет... В моей жизни было слишком много слабостей. Перси Джексон. Злопамятность. Гордыня. И... Я не хотел добавлять ко всему этому ещё и его. Лопата в такт билась о землю, создавая достаточно пространства для цели Нико. — Я думал, что если держаться от него на расстоянии, то моя слабость пропадет. Затянется, как рана. Но это было не так. Он уже успел стать ещё одним слабым местом. Его зовут Лукас. Он... Нико старался подбирать нужные слова для того, чтобы описать его. — Прекрасен. Во всех смыслах этого слова. Я... У него очень выразительные глаза, — вырвалось у Нико. Это был отголосок человеческого. — Они голубые. Как два больших озера. И у него очень душистые волосы. Они как обмякшая солома после дождя. А еще улыбка. Он часто улыбается. Нико не понимал себя. Он... Он должен держать себя в руках. Он не должен говорить таких вещей. Но он продолжал: — Ещё у него есть шрам на лице. Как у меня. Я не убрал свой, потому что хотел сказать ему: он не один. Он не будет один. Шрам ему идёт. У него доброе сердце. Не как у меня. Он сделал то, чего я никогда не смогу. Он простил себя и смирился. Врш. Врш. Врш. Лопата копала землю. — Он хороший человек. Он ошибался, но смог пойти дальше. Я помог ему в этом не задумываясь. Я всегда ему помогал. Но... Я кое-что сделал. Яма стала глубокой. Нико выбрался из неё и посмотрел на тело Бьянки. — Я... Причинил ему много боли. Надежда... Проклятая вещь. Она дарует людям веру, а в самый неподходящий момент разбивается на тысячи осколков. Я убил надежду. Я заставил мир Лукаса перевернуться. И мне жаль. Недалеко от вырытой ямы лежал гроб. Нико дотащил его до тела Бьянки. Раскрыл. Внутренняя обивка была мягкой. Ей будет... Удобно внутри. Бережно, словно держит в руках сокровище, он поднял тело Бьянки. Затем, опустил в гроб. Он вытащил из кармана гвозди. Но молотка не было. На секунду он вспомнил, как однажды в Тартаре его прибили гвоздями к кресту. Он стал мучеником, но не мессией. Без молотка, только руками, он начал забивать их в крышку гроба. — Почему? Наверное... Наверное, потому что я его... Его... Нико не смог выговорить. Через паузу он добавил: — Мне сложно себя понять. Свои эмоции и чувства. Наверное, это потому что я хочу уберечь его от себя. Всё, к чему я прикасаюсь... Увядает, гниет и умирает. Я не могу позволить такому случиться с ним. Он забил последний гвоздь в крышку гроба. Скрипя сердцем, Нико поднял его. Удивительно: Бьянка была такой лёгкой. Или, скорее, это Нико был сильным. Он должен быть сильным. Аккуратно, он опустил гроб с сестрой в яму. Он молча стоял над ней. Всё. Её больше нет. Совершенно точно. Бьянка мертва. И никогда не воскреснет. Пора бы принять правду. Ведь он сейчас её хоронил. Нико схватил лопату и начал отправлять землю обратно в свежую могилу. Он делал это уверенно, с чувством и расстановкой. И говорил. — Но причина не только в этом. Я дал слово. Себе. В другой жизни. И я обязан его сдержать. Те, кто забрал ту жизнь у меня, должны поплатиться. И у тебя тоже. Продолжая забрасывать гроб землёй, Нико попытался оправдаться. — Я знаю, что бы ты сказала. "Это неправильно, Нико. Ты не такой. Ты не должен так делать". Но нет ничего правильного. В жизни нет морали и верных решений. И я такой. Я... Я поглотил Тьму, которая заполняла Эльпидайоса столько времени. Сжал свою руку на её горле и заставил подчиниться. Я силён. Тяжелые капли не оставили на нём ни единого сухого места. Вода стекала по лицу и по одежде. — Но я не просил этой силы. Я ничего никогда не прошу. Если мне что-то нужно сделать... Или если что-то должно быть сделано... Я это делаю без лишних слов. Так и сейчас. Если что-то должно быть сделано... Если я хочу что-то сделать... Не важно, ужасное или нет... Я это сделаю. Ибо я никогда не нарушаю своих слов. Никогда. Нико остановился и посмотрел на себя. Точнее, на то, во что он превратился и превратил себя. — Я прижег Тьму. Напомнил ей о том жаре, с каким свет может тебя обжечь. Не у меня одного есть клеймо. И теперь уже я ее контролирую. Не идеально, но всё же. Я давно вышел за грани судьбы. Нико возобновил свою работу, продолжил закапывать мёртвое тело в гробу. — Когда я возвращал Лукаса к жизни, они явились ко мне и сказали, что так не должно быть. Как будто бы мое решение было противоестественным. И тогда я отказался следовать правилам их игры. Они решили заставить меня заплатить. Чтобы сохранить равновесие и целостность континуума нашей реальности, они перерезали мою нить. Чтобы мир мог сиять, я должен был остаться в тени. Навсегда. И это была их ошибка. Убить кого-то раньше, чем ему предначертано. Но я не умер. Почему? Гроб давно скрылся под землёй. Дождь даровал почвам наслаждение своими каплями. Это был естественный процесс. — Потому что мне помогала моя ненависть. К богам, к мирам, к монстрам, полукровкам, к живому и мертвому, к тем, для кого я ничего не значил. Моя воля не была сломлена. И в тот момент судьба перестала что-то значить. Она была пустышкой, пережитком прошлого. Я больше не подчинялся законам Рока и мойр. Но что с того? Может, я стал счастливее? Наконец, земля разравнялась. Бьянка лежала футами ниже поверхности. Нико смирился. — Нет. Единственное, что я получил — ещё больше ненависти. Она стала пропитанием и зависимостью. Я не приобрёл ничего. Я потерял всё. Даже свою тень. И это было правдой. Тени на земле не было. Она была где-то по своим делам, в этом мире или нет... — Свою душу. Свои мечты. Кто я без всего этого? — прошептал Нико? — Я всё ещё человек? Или мне пора принять, что я что-то большее? Мертвецы не отвечали. Всё было, как и дóлжно быть. — Ты не ответишь на мои вопросы. На них никто никогда не ответит. Но я их задаю. Наверное, потому что где-то глубоко всё ещё верю в чудеса. Это... Что-то очень человеческое. Нико вытянул руку вперёд в направлении, где находилась могила Бьянки. У её изголовья начал из-под земли появляться кусок камня — достаточно большой, чтобы быть надгробием целого мира. Пленник Тартара припал к нему. Пальцами, он начал выводить надписи на этой глыбе. И всё это время говорил. — Мне нужно идти. Мне нужно начать воплощать свои планы в жизнь. В них нет места радости. Но... Нико снова запнулся. Он мог это себе позволить. — Откуда должны у меня взяться на это силы? Как должен я противостоять всем врагам? Пальцы выводили буквы. Те становились словами. — Бог давно покинул людей. Я знаю это. Но... Если бы только он был сейчас где-то в небесах... Я бы попросил у него сил на это. Хоть никогда ничего не прошу. Нико встал на ноги. Он оглядел свою смиренную работу. Его сестра могла покоиться с миром. Навеки. — Я только хотел сказать... — Нико выдержал паузу, обдумывая, что же он хотел сказать. — Я только хотел сказать, что надеюсь на то, что Лукас всё поймёт. Надеюсь, что справлюсь. Да. Точно. Где-то в небе прогремел гром. А землю на долю секунды озарила вспышка молнии. Нико посмотрел в небо. Света звёзд не было видно. Может, они всё же погасли. Медленно, тоскливо, скрипя сердцем, он перетащил свой взгляд на могилу. — Позаботься о Бьянке, — тихо прошептал Нико. Ему нужно было уходить. И он прощался. Он сжал обе ладони. — И... Дай мне сил на это. И вскоре его силуэт растворился в ночи. Он ушёл. Он наконец смирился. Могила Бьянки получила своего владельца. И давно была пора. Надпись на надгробии, выведенная пальцами, гласила: «Здесь покоится Бьянка ди Анджело. Она умерла окончательно сегодня. Она была сестрой. Она была дочерью. Она была моим миром». А сбоку от него уже много десятилетий стояло другое. Время не тронуло камень. Только надписи потускнели, но их можно было разобрать. Сегодня эта могила наконец воссоединилась с другой.R. I. P.
Мария ди Анджело.
1914-1942.