Я придаю этому слишком много значения?

Чем сгнивать на ветках — Уж лучше сгореть на ветру.

***

Год.

Прошёл уже целый год.

      Словно по щелчку нагрянула неизбежность ― легко и просто смахнула те крохи надежды, которые он хранил в своём сердце, как самое важное и дорогое, что у него осталось. Никто не двигался. Никто не произносил ни слова. В давящей тишине ожила чужая ложь, расцвела, превратилась в настоящее: серое и липко-тягучее, точно такое же, как в его ночных кошмарах.       Леви открыл глаза. Долго ли он будет сидеть, как растение, посаженное в чужой земле? Неужели его душа ещё чего-то ждёт? Наверное, он даже не знал, каково это жить, ничего не ожидая. Жить просто, легко, в дуновении летнего ветра, не видя в будущем всего мира смысла своей жизни. И неустанно, ни на секунду не ослабевая, его должна душить горькая обида за всю боль и шрамы, но нет. Его душило только «ничего». Пустое и бессмысленное.       Последнее, что он запомнил, — прощальные блики закатного солнца на маленьких окнах с деревянной рамой. До него доносились шум моря, крики чаек и веселая болтовня на кухне. Он слышал чужие суетливые голоса, поглощённые обыденными переживаниями. Каждый жил чем-то своим. А что было «его»?       Когда он полностью проснулся, уже стемнело. Еле слышно подвывал ночной ветер, бережно играя с белыми занавесками. Двор за окном опустел, и затихли все разговоры на улице, но луны было не видно ― значит, полночь ещё только приближалась.       Пружины матраса заскрипели, когда Леви поднялся с кровати. Он протянул руку к прикроватному столику и зажёг металлическую лампу ― искусное творение, когда-то показавшееся ему жутко неестественным. Сейчас все эти вещи уже не казались ему странными. Должно быть, чей-то тайный план оказался нерабочим: Леви разглядел неестественность в себе.       Комната перед ним выглядела иначе: пыльно, стол был завален старыми пожелтевшими листами и книгами, а на комоде лежала стопка выглаженной несколько дней назад одежды, которую уже давно стоило бы прибрать в шкаф. Всё тепло и уют, кропотливо созданные чужими руками, куда-то исчезли. Леви не мог назвать это место своим. Тут будто жил кто-то другой, кто-то прячущий своё лицо в тени.

Возможно, именно Леви, но настоящий, не тот, кем он пытался быть в своих же глазах.

      Выйдя из оцепенения, он отогнал эту мысль. Нет ничего плохого в том, что с годами люди способны меняться, страшнее — осознание, что решения оказались не тем, что тебе действительно нужно, и что ты не способен их осуществить.       Он приподнял толстую книгу на столе и достал из-под неё серо-голубую нашивку с изображёнными крыльями — сколько ещё это будет продолжаться? — медленно провёл пальцем по выпирающим очертаниям рисунка, ― кажется, всегда.       Послышался стук, и скрипнули петли на двери. Леви убрал нашивку в карман брюк и повернулся к гостю.       — Ты чего-то хотел? — с окончания войны его голос совсем затих. Леви уже забыл, как он звучал раньше.       Фалько ничего не ответил. Его тяжелый взгляд не сходил с одной точки.       — Со мной всё в порядке, — Леви взял со спинки стула пиджак и накинул его на плечи. ― Хочу сходить к морю, — нужно было сбежать, спастись от чужой заботы, отвлечь себя от расспросов.       — Так поздно?       — Хочу прогуляться по берегу в лунном свете, ― Леви произнёс первое, пришедшее на ум. Цитата из какой-то книги. Звучало убедительно? Ему полагалось улыбнуться или грустно посмотреть в даль? Он сделал пару шагов и чуть неловко обошел Фалько, выходя в коридор. Вероятно, ложь больше не принесёт облегчения. Никому из них.       — Ты не сможешь бежать вечно и… — начал Грайс, но Леви ускорил шаг и ступил на лестницу.       —… тогда сожаления притупят все будущие решения и другие начнут решать за тебя.       Леви замер. Вокруг сильно похолодало. Он стоял там, внизу, в углу, в тени за поворотом. Эрвин ожидал чуть поодаль последней ступеньки. Через тени было сложно разглядеть очертания, но его голубые, наполненные жаждой жизни, глаза ― Леви не смог бы спутать с чужими. Это был не сон. Никакая не фантазия и даже не галлюцинация. На этот раз это было похоже на реальность. На истину, так вожделенную душами, погибшими когда-то перед ним.       Стены сужались, забирая куда-то весь воздух. Стоило лишь на миг потеряться и засмотреться, как образ бывшего командира становился живее. Детальнее. Леви ускорил шаг, боясь снова столкнуться с картинкой из прошлого. Стоя на месте, пустота не заполнится. Нет. Ему нужно продолжать идти дальше.       Спускаясь, он услышал затихающие голоса и протестующий возглас какого-то молодого парня. Пришлось замедлиться и стать мышью. Идя вдоль стены, Леви дошёл до прохода в центральный зал, из которого тихим эхом доносился смех. Свет из комнаты лучами расходился по тёмному коридору, а в воздухе стоял горьковатый запах свежезаваренного чёрного чая.       Там были люди. Подростки весело обсуждали прошедший недавно городской праздник, усевшись за одним большим столом. Габи, в своём привычном радостном тоне, рассказывала о том, насколько же вкусными и красивыми оказались угощения от местного магазинчика с выпечкой. Все оживленно соглашались. Леви тоже знал, что это правда. Он и сам не раз проходил мимо того заведения, пусть и ни разу не зашёл внутрь.       Этот мир оказался для него чуждым ― трудным. Несмотря на все достоинства и особенности Марлии, похоже, она ни капли не подходила под описание «дом для Леви». Он знал, что должен быть благодарен за это прекрасное место, верил, что со временем сможет стать его неотделимой частью. Однако, вопреки надеждам, каждый раз, когда он открывал глаза по утрам ― каждый раз хотел закрыть их обратно. Мёртво. В его груди было слишком безжизненно, не так, как должно быть дома.       Леви ускорил шаг. Под разрастающийся шум он шёл к большой деревянной двери. Он вслушивался в каждое слово. Куда больше. Он точно представлял, с каким выражением лица вернулся Фалько и рассказывал о том, как прошёл их разговор наверху. Или как Габи грустнеет, смотря на друга, ведь это для неё было важно — она так говорила.       Сложись всё иначе, сойдись нити судьбы в другой узор ― возможно, Леви сидел бы сейчас с ними, на том самом пустующем стуле. Он бы рассказал о своих друзьях, о своих товарищах, о тех нечастых, но особенно счастливых днях в разведке. Были бы им интересны его истории?       Он сжал ручку входной двери и замер. Сделал глубокий вдох и вслушался. А если он всё-таки…       ― Выбор каждого по отдельности способен изменить мир.       Когда до него донёсся женский голос, он бесповоротно сдался: грубо дёрнул ручку и сделал большой шаг на улицу. Прямо перед носом Зоэ захлопнулась дверь; Леви успел разглядеть её радостную улыбку: именно ту, какую он пожелал запомнить навечно.       Его встретила ночь. Бесшумная и промозглая. Целиком такая, какая должна быть осенью; слишком тёмная. На небе не было ни одной звезды, только одинокий полумесяц освещал затихший город. Леви задержал дыхание и закрыл глаза в ожидании лёгкого прикосновения ветра и запаха моря. Но ничего не произошло, и петля затянулась туже. Всякая надежда на облегчение рассыпалась в одночасье.       Море его как будто не заметило. В такие дни, как этот, жизнь в городе затихает рано. Люди просыпаются с первыми лучами солнца и в суматохе спешат завершить все свои дела, ведь совсем скоро наступит зима, грубая и очень требовательная — она не потерпит неготовности. Вот и вода, усыплённая тишиной мрака, жутко уставшая после дневного труда, совсем не шевелилась. Леви ступил на берег в одиночестве. Внезапный холодный ветер прорезал одежду, словно нож плоть.       ― Сделать правильный выбор всегда очень сложно, правда? ― Леви ожидал услышать кого угодно, но не её.       Хрупкая, маленькая, с тем же милым лицом она стояла перед ним. Тёплый голос Петры стянул тяжёлый камень с его груди.       ― Я придаю этому слишком много значения? ― он тряхнул головой, отбрасывая тёмные пряди. ― Как поступить правильно?       Девушка молчала. Её зелёные, чересчур бездонные глаза затягивали, их искренняя доброта перекрывала в его лёгкие доступ к воздуху. Леви почувствовал, как нежная девичья рука легла на его плечо. Стало теплее. Он долго удерживал её взгляд, прежде чем сделал шаг в холодную воду.       ― Все мы одинаковы… ― Кенни потёр щетинистое лицо и улыбнулся, приветствуя Леви.