Эти нелепые, нелепые слухи

— Вы знаете, что за слухи ходят про офис Крестоманси? — поинтересовался Габриэль. На фоне садящегося солнца его профиль казался еще выразительнее, а черты — резче. Он стоял к ней в полоборота, сложив руки на груди и несколько нетерпеливо сжимал пальцы. Розали потупилась. Судя по реакции, она уже слышала. — Говорят, что я занимаюсь экспериментами. И хотя это абсолютная правда, ни в одном из своих экспериментов я не использую разбитые сердца поклонников своего секретаря, — к концу предложения в голосе де Витта прозвучало возмущение, и одновременно в нем был намек на веселое изумление. Было непонятно эта ситуация больше его сердит или забавляет. Розали прикусила губку, пытаясь удержать смущение и не покраснеть, но ей это не удалось: она слишком давно работала с Габриэлем, и мысль о том, что даже это небольшое действие будет прочитано и истолковано, заставляло ее терять контроль. Хотя теперь она точно знала, что он ее щадит: кроме сердец в горячих сплетнях фигурировали настои на слезах отвергнутых воздыхателей, и Розали была не уверена в своей реакции, услышь она пересказ этой ерунды из уст Крестоманси. Хорошо, что воспитание Габриэля проходило в ту строгую эпоху, которая не позволяла ему произнести нечто подобное в чужом присутствии — особенно в присутствии дамы. — Сэр, это все нелепые слухи, — возразила она с достониством, нацепляя на свое лицо лучшее из выражений, которое, какая ирония, она использовала всегда, когда возникала необходимость в очередном отказе. Габриэль де Витт только вздохнул, но с этим вздохом, казалось, на него навалилась усталость — усталость дня, и усталость жизни. Глаза Розали взволнованно расширились, а между бровями появилась морщина. Она боялась таких моментов. — Моя дорогая, — сказал де Витт, и по тому, как он сцепил перед собой в замок руки, и как низко и едва ощутимо мягче зазвучал его голос, стало понятно, что он обращается к Розали не как к служащей. — Я всецело понимал ваше решение, когда вы отказали Мордехаю. Ваши достоинства слишком велики, а он слишком безответственнен для вас. И для разумной молодой леди, знающей себе цену, вполне естественно дождаться более достойной партии. Однако вы отказали по меньшей мере дюжине молодых людей, среди которых были весьма… — он нахмурился, пытясь подобрать подходящее слово, — весьма подходящие кандидаты. Воцарилась неловкое молчание. Де Витт смотрел на Розали, Розали смотрела на его руки. — Кого вы имеете ввиду? — наконец спросила она, только чтобы прервать это молчание. — Мистер Сьювелл? — предположил Габриэль, и было странно видеть, как его губы изогнулись в неодобрении, хотя он сам озвучил кандидатуру молодого прусского волшебника. Розали улыбнулась. — Вы бы хотели, чтобы я вышла за него замуж? — спросила она, вздернув бровь. Габриэль снова вздохнул, на этот раз беззвучно. — Нет, — ответил он наконец, — ведь мне придется искать нового секретаря, терпеть его невежество и снова всему учить. Какая морока! Эти слова уместнее бы прозвучали из уст Кристофера, но его здесь не было, и Розали подавила улыбку, подумав, что не только Габриэль оказывает влияние на своего подопечного, но и наоборот. Эта мысль согрела ее. — Тогда почему вы об этом заговорили? — спросила она, теперь улыбаясь уже потому, что предвидела, как поведет этот разговор дальше. — Потому что вы молодая девушка, Розали, и хотя мне противна мысль отпускать вас от себя, я понимаю, что ваше счастье состоит отнюдь не в печатной машинке. Вы — женщина, вам нужен муж, дом и дети. Если бы это услышала Милли, то непременно бы разразился спор, переходящий в ссору. Потому что Милли бы не согласилась, они с Габриэлем буравили бы друг друга взглядами, и обменивались репликами, колкими, словно удар шпаги, а потом бы появился Кристофер, и по замку начали бы летать молнии. Улыбка на лице Розали стала шире. — Не беспокойтесь, Габриэль, эти слухи улягутся, как только им найдется замена, — легко пообещала она. Крестоманси только махнул рукой, словно отгонял назойливую муху. — Вы работаете здесь достаточно давно, чтобы знать, что меня не беспокоят досужие сплетни. Розали захотелось смеяться, счастье билось у нее в груди горячим, пульсирующим сгустком огня в том месте, где обычно должно располагаться сердце. — То есть, вас беспокоит мое замужество? — спросила она напрямую, изо всех сил удерживая свое ликование внутри. — Быть может, вы хотите сами устроить мой брак? — весело спросила она. Габриэль смотрел на нее с немым укором. Казалось, еще немного, и он примется говорить в воздух о том, как несносна современная молодежь и что ему никогда не понять нынешних барышень. Розали заставила себя успокоиться. Она долго ждала этого момента. — Вы хотите, и не хотите, чтобы я вышла замуж, — подытожила она. — Но вы упустили один ключевой фактор в ваших рассуждениях, Габриэль. Кустистая бровь поползла вверх. — Вот как? — сухо спросил Крестоманси. — Что, если я не хочу? — Не хотите замуж? — с вежливым удивлением уточнил Габриэль, вероятно, эта мысль была для него поновее, чем все промышленные достижения последних десятилетий. — Не хочу уходить отсюда, — поправила его колдунья. — Понимаете? Габриэль не понимал, она видела это по лицу, но не хотела торопить. — Я всегда, если только у меня есть право так говорить, гордился вашими амбициями, — наконец осторожно сказал Крестоманси, — я был вашим учителем, хоть и не постоянно, не так, как Флавиан или другие. Но я всегда полагал, что новые веяния, эти новые женщины, и жажда сделать себе карьеру — вас не коснулись. — Так и есть, — кивнула Розали. Снова стало тихо. Габриэль нахмурился. — Не понимаю, — наконец признал он. Розали со знанием улыбнулась. Подойдя к нему, она взяла его ладонь в свою хорошенькую нежную ручку и подвела к креслу. — Я сейчас объясню, — пообещала она, — но, думаю, нам лучше сесть. Габриэль опустился в кресло, Розали села напротив. Она снова закусила губку, собираясь с силами и мыслями. В воздухе еще витал легкий запах сигар, снаружи было так тихо, как только бывает по вечерам, когда все уже разошлись по своим комнатам; время от времени слышалось потрескивание пламени свечей. Розали решительно выбросила это все из головы. — Дело в том, — начала она, — что у мистера Сьювелла и у всех других есть один общий недостаток, из-за которого я не могу принять ни одно из сделанных мне предложений. Габриэль нахмурился, но кивнул. — Полагаю, вы озвучите его. Розали кивнула, но медлила с ответом. Ее глаза были устремлены на поседевшего мужчину напротив, она готовилась считать любую тень любой эмоции, которые должны были вот-вот заскользить по этому лицу. Ей казалось, что воздух вокруг звенит. — Они — не вы. Так просто. Всего три слова, но отнюдь не те, что принято писать на слащавых почтовых карточках, которыми бывает завален ее стол в день Святого Валентина. Ее слова важнее. Габриэль смотрит растерянно, он все еще не понимает, это видно по его лицу. Он слишком умен, чтобы не догадаться, но возможное объяснение — правильное объяснение — кажется ему слишком неправдоподобным и он, без сомнения, поначалу отметает его. Розали с теплом думает о том, насколько же сильна в нем скромность. — Моя дорогая, — наконец, произносит Крестоманси, и голос его кажется не то охрипшим, не то севшим, — простите меня, но я все равно не понимаю. Розали опускает глаза. Этот неловкий момент, думает она, интересно, и королева тоже чувствовала себя так, когда делала предложение принцу Альберту? — Они — не вы, — повторяет она спокойно, — поэтому я не хочу замуж ни за одного из них. Габриэлю де Витту, умному, ответственному, умудренному опытом и закаленному человеку, нужно время, чтобы понять. Розали смотрит на него с нежностью и теплом, как бы ни было дальше, сейчас ей уже не нужно маскировать свой взгляд. Она знает, что Габриэль немолод, и что у него тяжелый характер, от которого те, кто знает его мало, готовы бежать на край света, и невероятно язвительный язык, и еще куча недостатков, которые, однако, уравновешиваются немалыми достоинствами, а даже если нет, Розали все равно. Он для нее учитель в гораздо большей степени, чем позволяет ему думать его совесть, и еще отец, одобрения которого Розали ждет каждый день с тех пор, как попала в замок юной девушкой, и еще он настоящий джентльмен, и обладает тем воспитанием, которое сегодня невозможно найти даже в самых дорогих школах и самых древних семьях. Розали хочет его и больше никого. Кажется, ее упорство написано у нее на лице. — Но моя дорогая, — наконец, произносит Габриэль, — я стар, я гожусь вам в отцы… Розали на это только улыбается. — Одно из ваших достоинств, — говорит она озорно. — Еще возражения? Но замешательство, длившееся несколько минут, уже позади, она понимает это по тому, как поджимаются тонкие губы, как сводятся к переносице густые брови. Грядет битва. — Вам нужен молодой мужчина, — говорит Габриэль, — многообещающий, с хорошими связями, репутацией, и высоких достоинств. Вы, моя дорогая, в праве на это рассчитывать. — Совершенно с вами согласна, — кивает Розали, — именно такого мужчину я уже выбрала. — Я не молод, — говорит Габриэль, и это звучит простой констатацией факта, без намека на уксусную кислоту. — Молодость сильно переоценена, — легко, даже шутливо парирует девушка. — Я буду ужасным мужем, — снова возражает Габриэль, и эти слова, эта угроза, заставляют Розали улыбнуться. — Это значит «да»? — спрашивает она, с надеждой вскидывая брови. — Розали… Снова становится тихо. Розали смотрит на Крестоманси, а тот — на нее. Она не может понять его взгляд, и что-то внутри нее едва заметно дрожит, словно задетая пальцем струна арфы. «Неужели нет? — бьется в голове страшная мысль». — Я уже выбрала, — упрямо говорит Розали наконец, а потом прибавляет с надеждой в голосе, как будто приводит аргументы, почему ей очень нужна новая игрушка, и это сравнение, такое глупое и неуместное, заставляет тонкий липкий страх отказа оборачиваться раздражением, — и вы сами сказали, что я могу рассчитывать на благородное происхождение и другие качества, каждое из которых у вас есть. Габриэль хмурится, он явно не в восторге от того, как вольно она его цитирует, и еще меньше рад тому, как его собственные слова обращаются против него же, но он джентльмен, и он сдерживается. На этот раз молчание напряженное, Габриэль ищет причины возразить, он думает, что знает, как для нее будет лучше, такой наивный! Розали думает об этом с улыбкой, но затянувшееся молчание заставляет ее нервничать и терять уверенность в себе. Наконец, когда тишина кажется удушающей, а замок как будто давит на нее, подчиняясь воле своего нынешнего владельца, она спрашивает подрагивающим голосом. — Неужели я вам не нравлюсь? Совсем… не нравлюсь? — Розали чувствует, что еще немного, и она не сможет удержаться, заплачет от напряжения или выбежит из кабинета. — Вы мне нравитесь, — сдавленно произносит Габриэль, и его голос совершенно не похож на него, — вы прекрасная молодая леди. Вместе с этими словами Розали чувствует, как ее резко отпускает. Она откидывается на спинку кресла и закрывает руками лицо, сама не зная, рассмеется ли она сейчас или заплачет. Это уже кое-что, думает она, это уже огромный шаг для них обоих. Если Габриэль признал, что она ему нравится, наверное, к осени она сможет подумать о платье. Хотя нет, о платье она может подумать уже этим вечером.