Генка ударил пешней ещё пару раз и, тяжело дыша, отошел в сторону, привалившись спиной к высокому забору. От работы ему даже стало тепло, несмотря на то, что февральская погода не баловала — уже целую неделю стояли морозы. Мимо по расколотому им льду вдоль магазинчика потянулись немногочисленные дневные прохожие: пенсионерки с угрюмыми обрюзгшими лицами, мужчины неопределенного возраста и занятий с потухшим безразличным взглядом, развязные матерящиеся школьники с широкими славянскими лицами. Теперь и у него было такое же грубое широконосое лицо, с таким же тусклым потерянным взглядом и той же ненавистью к холодной грязной действительности вокруг. Генка отвернулся и приложился лбом к ограде из металлических прутьев.
— Тут тебе не Англия, — с бессилием подумал он, —
и даже не Шотландия.
— Потому что ты кретин, Поттер! — привычно откликнулся Риддл.
И не надоедает же ему. Столько времени прошло — и каждый раз одно и то же.
Голоса… Он не запомил, когда точно они появились. Просто в один далеко не прекрасный день он, простой брюквинский старшеклассник Генка Гончаров, внезапно осознал, что он — вовсе не Генка. Ну, то есть Генка, но при этом ещё и англичанин по имени Гарри Поттер, а вместе с тем ещё какая-то неведомая ебаная хуйня с погонялом Волдеморт, он же Темный Лорд, он же Том Риддл. С этого дня жизнь его, а точнее, жизнь всей их честной компании, делившей между собой Генкину голову, превратилась в ад. В ад отправились все мечты Генки по поводу учебы, женитьбы, работы и всего остального, положенного юноше его возраста…
— Я — Генка! Генка! Геннадий Гончаров! — исступлённо зашептал он сам себе, стиснув голову руками и стараясь замаскировать это жестом натягивания дешевой шапки-гандонки на голову, — Заткнитесь вы, заткнитесь оба!
Голос Волдеморта внутри его головы издевательски захохотал:
— Ну извольте, мистер долбоёб, сэр! То есть, Геннадий Гончаров, я хотел сказать. Впрочем, это одно и то же. Хотя если бы ты позволил мне…
Генка схватил пешню и принялся яростно долбить лед на тротуаре, чтобы тяжелой одуряющей работой заглушить неумолчные чужие мысли.
— Ты уже был, блядь, у руля, сука! — подумал он, -
С этого, блядь, всё и началось, блядь!
Голос пристыженно замолчал.
Генка довольно быстро успел сдолбить весь лед и перекидать его на укрытый скопившимся за зиму пепельно-слоистым снегом газон. Газон, блядь! Клок жалкого засохшего, из последних сил борющегося за жизнь бурьяна летом; и черный от дорожной грязи, покрытый окурками и редкими алмазами пустых «чекушек» сугроб зимой — здесь он назывался «газон». Тут всё вокруг казалось таким «газоном»: город, люди, даже небо — по-зимнему блеклое словно свинцовая сепия, оно нависло над городом как дементор, всасывая в себя вместе с людскими душами серый дым близкой ТЭЦ. Такой же «газон», как и он, Гарри — человек: остаток, тень, «бычок» человека, скуренного в две затяжки пастью скотской судьбы. Генка, Генка, блядь! Нет никакого Гарри Поттера! Нет никакого Волдеморта! Нет никакого Хогвартса, никакого волшебства! Только жеваная папка в ПНД с историей болезни и жестокий диагноз как Черная Метка: шизофрения.
— Ну нет — так нет, — тут же откликнулся голос-Том в голове, —
так даже лучше.
— Заткнись! — привычно подумал Генка.
— Гена! Геныч! — услышал он за спиной голос, в котором без труда опознал приятеля по нынешнему своему бытию, как известно, определяющему сознание. Коля Банкомат, настоящую его фамилию он сходу уже и не помнил, то ли Беляков, то ли Беликов.
Спина и руки ныли, Генка устал и только начал отдыхать, опершись на лопату, а потому не обернулся, зная, что Коля непременно подойдет сам.
— Гена! Темный Лорд! — задорно орал на всю остановку Коля, и Генке всё же пришлось обернуться, чтобы неугомонный Банкомат наконец заткнулся.
«Темным Лордом» был сам Генка. Кличка эта прилипла к нему в среде его вольных и невольных приятелей по ПНД, а также немногочисленных знакомых по месту жительства. Прилипла благодаря Волдеморту вместе с историей болезни, диагнозом и долгими месяцами стационара и наблюдения у психиатра.
— Ну чего ты орёшь, Банкомат, — с усталым раздражением сказал Генка, однако крепко пожал протянутую руку, — я же просил тебя не называть меня так на людях.
Не в его положении отказываться от приятелей, какими бы странными они ни были — выбирать ему было не из кого. Да и о нем самом можно было бы сказать «странный», и не один раз.
Банкомат был молод, может на несколько лет старше Генки, хотя выглядел намного более взрослым и потасканным, что при его образе жизни было как раз неудивительно. В «дурку» он попал с алкогольным психозом, когда посчитал, что престарелая тетка, с которой он жил, решила отравить его, добавляя красную ртуть в унитаз.
— Тупанул, — искренне признал Банкомат, — Есть курить?
— Нету, — буркнул Генка.
— Ща достанем! — жизнерадостно сообщил его собеседник и пошел «стрелять» сигареты у немногочисленных мужиков на остановке.
Денег на сигареты у него ожидаемо не было, несмотря на солидную кличку. Банкоматом он стал по причине, слабо связанной с его благосостоянием: на спор проглотил десятирублевую монету, а затем почему-то стал думать, что наверняка отравится тяжелыми металлами, из которых доброе государство, по его мнению, чеканит монеты вместо дешевой стали, и решил во что бы то ни стало вернуть деньги. Два пальца и чуток усердия помогли выблевать монету наружу и заработать звучную кличку «Банкомат».
Генка зашел в магазин, отдал пешню и лопату продавщице, мощной женщине Светлане по прозвищу Золушка (ее любимой историей было детское воспоминание о том, как старший брат учил ее плавать и столкнул в котлован на территории золоотвала ТЭЦ, в котором купалась вся детвора микрорайона, являвшегося малой родиной Светы Золушки). Деньги за работу — очистку прилегающей территория от наледи — хозяин магазина отдавал напрямую родителям Генки, минуя Генкины руки, но позволял отпускать в счёт оплаты сигареты, что Генка сейчас и сделал. Курить он научился в том же диспансере — вся «шиза» дымила как Хогвартс-экспресс. Да и Том Риддл настаивал на том, чтобы быть как все. «Иначе не выжить, — говорил он у Генки в голове, — ты пойми, лопух. Я вырос в приюте, и уж ты мне поверь — я знаю о чем толкую.» Ну что ж, зато курить его научил сам Лорд Волдеморт. Хотя добрую половину «шизиков» их «голоса» заставляли делать гораздо более неприятные вещи, тут Генке было грех жаловаться.
Он вышел из магазина на улицу и протянул пачку товарищу, ожидаемо не добывшему ничего — здешний аборигенный контингент, преисполненный ненависти ко всей окружающей их серой действительности, не горел желанием делиться чем-либо, в особенности со своей маргинальной частью в лице Коли Банкомата.
— О, живём! — радостно воскликнул тот, доставая сразу две и робко-вопросительно таращась на своего благодетеля.
Генка благосклонно кивнул, и Банкомат радостно сунул одну сигарету за отворот «гандонки», а другую — в рот, тут же чиркнув зажигалкой.
— А ты поднялся, — льстивым голосом сказал он, затягиваясь горьким дымом, — работаешь вот. Курево, туда-сюда. При бабках… А я вот бухаю. Бросаю сейчас.
Бросал Банкомат часто. Как только кончались деньги. И столь же часто возобновлял, как только предоставлялась возможность.
— Есть тема, — добавил Банкомат, — как насчет вписки у Манюни? Только надо жратву или пузырь принести. А? У тебя с Манюней вроде всё ништяк было?
Манюня, она же Ольга Шершнёва, была подругой Гены по тому же ПНД. Генку она привлекла своей яркой внешностью: красивая, огненно-рыжая — как Джинни Уизли.
-
Нет никакой Джинни Уизли, — подумал он самому себе, -
и никогда не было, — хотя его память тут же подкинула ему картины мчащейся на метле Джинни, их поцелуй…
«Конфабуляции,» — как выразилась психиатр, удивительно похожая на его декана Минерву МакГонагалл.
Впрочем, Ольга, кажется, была не конфабуляцией. Во всяком случае, с ней он зашёл гораздо дальше поцелуев, за что был ей благодарен («Придурок, — прокомментировал тогда Волдеморт, — у нее таких, как ты, два вагона. Хотя маггла красивая, действительно похожа на ту Уизли»). Она попала в диспансер с биполяркой, селфхарм в депрессивной фазе: в маниакальной фазе решила жить красиво и «достойно», а потому, сказав родителям, что устроилась в бар официанткой, пошла работать в массажный салон. Эйфория маниакальной фазы закончилась, и Ольга, почувствовав себя кающейся грешницей на обочине жизни, с перебинтованными запястьями, в конце концов оказалась в палате без дверных ручек. Обвинения в древнейшей профессии она яростно отрицала: «Это — массаж, понимаешь?! Там нет проникновения! До релакса доводишь мануально!» Чужое для местного, далекого от границ Западной Римской Империи, архаичного языка слово «мануально» сколлапсировало до «Манюня», и нужно ли говорить, что прозвище это она ненавидела, что не мешало ей «в мании» вести себя более чем любвеобильно.
Генка уже собрался было сказать, что денег у него нет и не предвидится, но Волдеморт посоветовал ему не отказываться сразу и ответить уклончиво.Так он и сделал: пообещал подумать, попрощался с приятелем и побрел домой.
-
Можно было бы переводами с английского неплохие деньги зашибать, — злобно обратился он в своих мыслях к своему второму «Я», -
а теперь нас… Меня, блядь, меня!.. к компьютеру только под присмотром подпускают. И никаких английских.
— Я недооценил тупость здешних магглов, — тут же признал Волдеморт, —
я же уже извинился за это. Хотя я тебя предупреждал, что магглы бесконечно тупы. Теперь ты, надеюсь, понял, за что я их так ненавижу. К тому же тут есть и твоя вина — и в основном твоя: если бы ты не убил и меня, и себя, мы бы с тобой не оказались в такой жопе.
— Я убил тебя, потому что ты убил моих родителей и хотел убить меня, - возразил Генка, теперь уже окончательно отождествляя себя с Гарри Поттером, личность которого нёс в себе в полном объёме.
— А что мне оставалось делать! — воскликнул Волдеморт у него в голове, -
Дамблдор убедил меня в реальности пророчества! Он и тебя убедил! Если бы не он, ничего этого бы не было. Я бы стал министром магии, ты бы окончил Хогвартс и варил бы шампуни со своими родителями. Во всем виноват Дамблдор!
— И трубу тебе подсунул тоже Дамблдор? — ехидно спросил Генка-Гарри.
— Я спасал нашу с тобой жизнь, — угрюмо буркнул Волдеморт, —
впрочем, как и всегда, неблагодарная ты дрянь!
***
Этот случай Генка помнил прекрасно. Он тогда как раз «стал попаданцем», то есть осознал, что он теперь — некто по имени Гарри Поттер, английский волшебник, и осознание это вступило в резкий диссонанс с окружающей его действительностью, в которой не было места ни для магии, ни для всего остального. В попытке осознать, что он теперь такое (и в бесплодных потугах наколдовать хоть что-нибудь — он всё не мог поверить, что его воспоминания о Хогвартсе могут оказаться бредом, ведь они казались такими реальными), он отправился на берег Брюквы. Тем летом ее крутые берега покрылись сочной зелёной травкой, жизнерадостно разросшейся над осколками кирпича, старыми покрышками и всенепременными фуфыриками емкостью 0,25 литра, и в эти теплые июньские дни как нельзя лучше подходили для уединенных размышлений на тему судьбы, магии и прочих вещей. Там его жизнь впервые сделала крутой поворот — такой крутой, что сломалась напополам, разделившись на «до» и «после».
Генка, тогда тихий домашний подросток (комсомолец, неформал, мажор — как его потом только не называли в слухах), попался на глаза двум сынам пролетариата, чьи предки давным-давно люмпенизировались и предоставили улице все возможности воспитать в своих чадах классовую ненавись к более удачливым индивидам. Живописность берегов Брюквы, оттененная мертвым прикосновением индустрии, привлекала сюда и таких людей, движимых простой марксистской философией — отнять и поделить.
Генка понял, что не по-детски встрял. Буквально месяц назад случилось событие, всколыхнувшее разговоры бабушкек у подъездов и молодых мамаш в песочницах: двое маргиналов (приходящихся друг другу родными братьями, что характерно) встретили в схожих обстоятельствах компанию молодых людей из вполне благополучных семей. Два парня и две девушки приехали на машине отпраздновать молодость и наличие денег, либо поглазеть на ленивый поток воды, что могучая Брюква несла к какому-то из морей, а может, глазеть они собирались друг на друга — это осталось невыясненным. Деликвентные братья убили всю компанию, изнасиловав перед этим девушек, хотя кое-кто утверждал, что сначала их всех убили, а затем уже изнасиловали, а возможно сделали это и до, и после убийства — тут слухи разнились. Очевидно, теперь должно было произойти повторение тех событий, с той лишь разницей, что сейчас неживого Генку, вероятно, отправили бы в плавание по Брюкве к далеким берегам с целью сокрытия следов преступления. Тут, конечно, было бы желательно случиться выбросу спонтанной магии, но к огромному сожалению Генки, никто не был ни надут, ни аппарирован, ни даже заперт в террариуме. Напротив, на лицах «буканьеров Брюквы» появились алчные глумливые улыбки, а в руках — дешевые ножи из хозмага, не способные нормально порезать хлеб, но вторые по смертоносности после штурмовых винтовок.
У Генки похолодело в груди, словно поблизости объявился дементор.
-
Ты кретин, Поттер, - с нескрываемым презрением прошипел Волдеморт,
— подними палочку и сражайся!
Но Генка вместо этого чувствовал, что вот-вот упадёт — настолько ватными стали ноги.
-
Тогда отойди, — сказал Волдеморт холодным безразличным голосом.
Нечто из глубин его мозга крепко взяло власть над трепещущим телом, легкие пару раз энергично вдохнули и выдохнули, и из горла его вырвался бездушный ледяной смех. Он нагнулся к находящейся рядом куче строительного мусора, густо поросшей злой крапивой и лопухом, и без колебаний сунул туда руку. Кожу его зажгло и закололо, но он был не в силах даже моргнуть по своей воле: телом его полностью завладел Волдеморт, а под его контролем не дрогнул ни один мускул. Он всё с тем же ледяным спокойствием, словно находясь на своей кухне, а не перед двумя почуявшими поживу отморозками с ножами, вытащил из зарослей крапивы кусок ржавой водопроводной трубы-дюймовки.
— Палочка выбирает волшебника, говоришь? — произнёс он с презрительной усмешкой, — или всё же волшебник — палочку?
И шагнул вперёд.
Сейчас Генка воочию узрел, почему нищий сирота из приюта смог стать тем, под чьим взглядом склоняли головы столпы магического общества. Риддл орудовал трубой примерно с той же лёгкостью, что и тисовой палочкой — столь же быстро и безжалостно, с полным пренебрежением как к чужой, так и к своей жизни. Под его ударами хрустели пальцы, зубы, уши, ключицы. Труба звенела, когда встречалась с грошовой китайской сталью лезвий, пару раз эти лезвия мелькали вблизи Генкиного тела, вспоров ему футболку на боку и оставив длинный порез на руке, заливший всю кисть густой красной кровью. Генка был лишь наблюдателем. Риддл не выпускал из-под своего контроля ни одной мышцы. И всё бил и бил, не переставая. Генка уже не чувствовал руки, пальцы на бугристой от коррозии трубе сводила судорога, а он всё продолжал бить. Жестокий чертополох вырос в приюте Вула под туманным небом Лондона, и жгучая брюквинская крапива всё же сдалась и легла в корчах у его ног, хрипя и хрюкая сломанными и окровавленными рылами, в которые Том превратил их чуть тронутые простым сермяжным интеллектом лица.
— Внемлите мне, — торжествующе вопил Волдеморт (а по факту вопил он Генкиными устами), — ибо я есть ваша судьба, ваша жизнь, ваша смерть! Я — Темный Лорд!
На свою беду он вопил это на обоих языках: родном для него лондонском «кокни», и родном для этого тела славянском. Тропинки вдоль берегов Брюквы были не так уж и уединенны: кто-то из доброхотов вызвал полицию, а может, они сами случайно оказались рядом, и всех троих замели.
Два люмпен-пролетария сразу отъехали на больничку, а Генка-Гарри-Том, личности которого принялись путаться, наезжая друг на друга, видимо от сильного нервного потрясения, начал мешать слова из разных языков и, после оказания первой медицинской помощи, попал на психиатрическое освидетельствование. Он до сих пор помнил ту мерзкую грымзу — преподавательницу английского в каком-то местном колледже, до ужаса напомнившую ему Амбридж, только одетую в старомодный деловой костюм, крашеную хной и с аляповатым макияжем на одутловатом нездоровом лице.
— Это определенно не нормативный английский, — был ее вердикт, отраженный в протоколе и истории болезни — акцент просто ужасен. Юноша явно подражает услышанному по телевизору, и делает это из рук вон плохо.
Риддл, впоследствии узнав об этом факте, был вне себя от ярости:
— Это кокни! Кокни, блядь! Безупречный кокни! Я коренной, блядь, лондонец!
— Был коренной, а стал пристяжной, — не удержался Генка.
— Ты, сука, тоже хорош! — огрызнулся Том, -
Литтл Уингинг, блядь!
— В этом мире нет никакого Литтл Уингинга, — согласился Генка, -
а вот Лондон есть. Что же ты не назвал ни одной улицы?
— Я назвал! - яростно сказал Том.
— Те, что известны всему миру по открыткам, даже в Занзибаре! И ни одной, известной коренному лондонцу, но не упомянутой в учебнике.
— Я жил в приюте, кретин! - злобно прошипел Том, распаляясь, —
Ты думаешь, нам позволялось свободно шляться по улицам?! К тому же это было полвека назад, когда я был подростком. Лондон с тех пор изменился, да и я потом уже пользовался аппарацией. Эти жалкие идиоты не распознали в нас англичан, потому что сами ни разу в жизни не видели ни одного! Да они бы не поняли, что перед ними британец, даже если бы он поссал им в лицо!
— А мы видели хоть одного, Том? — спросил Генка.
— Мы и есть британцы! — сказал Том.
— Литтл Уингинга нет, — заметил Генка со вздохом, —
магии нет. Так может, и нас с тобой нет?
— Что значит «нет»? - удивился Том, —
А с кем ты сейчас разговариваешь, Поттер?
— С голосами в голове, - ответил Генка, —
иначе чем объяснить то, что ты замолкал, когда нас пичкали нейролептиками в том аду с зелеными стенами?
— Во-первых, мне тогда было так же хуёво, как и тебе, - ответил Том, -
а ты что-то не был разговорчив. А во-вторых, если бы ты продолжал жить сам в себе и говорить сам с собой вместо походов в курилку, нас бы пичкали ими до полного и абсолютного безумия. Я, как и всегда, спасал нас от беды. Кстати, если тебе нужны доказательства того, что ты — неблагодарная тварь, то вот тебе ещё одно из них.
***
Генка шагал в направлении своего дома, осторожно передвигая по скользкой пешеходной дорожке ноги; смотрел на покрытую снегом Брюкву, до весны уснувшую в грязной колыбели пронзенных водоотливными коллекторами берегов; и думал, где бы достать денег.
— Может, начать просить доступ к компьютеру? — вопрошал он фактически сам у себя, -
Та коза ведь обещала пересмотреть диагноз…
— Которая посоветовала матери этого тела найти попа, отчитывающего бесов? — насмешливо спросил Волдеморт, —
И ты ей поверил? Вот увидишь, никто ничего пересматривать не будет, если только не в худшую сторону.
— Я боюсь, что именно это и произойдет, - признался Генка.
— Запомни три простых правила, Поттер, - отстраненно отозвался Волдеморт откуда-то из глубин его сознания, —
Не верь, не бойся, не проси. Надеяться можно только на самого себя. Теперь ты сам в этом убедился. Хочешь, чтобы что-то было сделано — сделай это сам. Пойдем-ка на Брюкву — найдем еще какую-нибудь трубу или арматурину. Может, наша «волшебная палочка» все еще нас ждёт, а?
Ту злосчастную трубу наверняка сразу же и подобрали тогда местные «бобби» как вещдок, а даже если нет, то ее за эти годы должны были непременно найти «санитары Брюквы» — вездесущие бомжи. Найти и утащить в одну из бесчисленных «наливаек» в гаражных кооперативах в обмен на участие в лотерее «этанол или метанол», дарующей забвение от жестокой действительности.
Генка поведал о своих сомнениях Волдеморту, однако всё же свернул с протоптанных согбенными северными приматами троп и отправился на поиски нужной Волдеморту вещи, уже не спрашивая, зачем она ему нужна.
Не стоит задавать властителям судеб Темным Лордам вопросов и просить советов. Сами всё предложат и сами всё дадут.
