Девятнадцать

Один. Элой улыбнулась — как будто солнце рассыпало по комнате свои лучи, ярко-рыжая, как закат. Рост улыбнулся в ответ, помахал в воздухе только что законченной игрушкой. — Нравится, Элой? Элой засмеялась, потянула руки, с детской наивной бесцеремонностью дернула игрушку на себя. И, получив ее в свое полной распоряжение, первым делом засунула в рот. Рост усмехнулся в бороду. Всего-то — дерево, кожа, да кусок провода — а сколько ребенку радости. — Вижу, что нравится, — он опустился на пол рядом с Элой, потрепал ее по волосам. — Это бегун. Подрастешь — научу тебя играть с бегунами побольше. Элой обернулась на него, посмотрела прямо в лицо, вынула игрушку изо рта и улыбнулась — широко, во все имеющиеся зубы. А потом вдруг почти крикнула: — Бегу! — Бегун!— отозвался Рост, и подхватил девочку на руки. — Молодец, Элой. Неплохое первое слово — вырастет, будет знатным охотником, видит Богиня. Два. Бегать она начала едва ли не раньше, чем научилась ходить. Рост, даже будучи хорошим охотником и воином, сбивался с ног, пытаясь за ней успеть. Только отвернешься в сторону — она уже на другом конце комнаты, а то и вовсе во дворе. — Элой! — позвал он, обыскивая комнату. В прошлый раз Элой забралась под лавку и не отзывалась, пока Рост не подошел близко, и только тогда схватила его за ногу с громким криком "Поймала, поймала!". Но в этот раз ответом ему стал неожиданно резкий, пронзительный плач. — Элой! — он выскочил из дома так быстро, как будто за ним гналась стая обозленных рыскарей. Элой сидела на земле у крыльца, зажимала обеими руками коленку и безутешно плакала, почти кричала — как будто не от боли, а от обиды. Рост сел на крыльцо, нагнулся к девочке, одновременно гладя ее по голове и отодвигая в сторону маленькие ладошки, пытаясь оценить ущерб. Коленка была разбита талантливо, в кровь. — Ох, Элой, — он потянул девочку к себе, обнял, давая успокоиться. Элой сердито шмыгала носом, как будто коленка, разбившись, нанесла ей жестокое оскорбление. Дождавшись, пока она перестанет плакать, Рост вытер ее лицо, посмотрел прямо в глаза и сказал: — Я вижу, что ты хочешь везде успеть, Элой. Но сначала нужно, чтобы успевать начал твой ум, а потом уже ноги. И добавил, через секунду: — Будь осторожней. Три. — Сказку, сказку! — Элой требовательно подергала его за рукав. — Сказку? — он вздохнул, подтыкая ей одеяло. Глаза Элой, устремленные на него, горели живым, заразительным любопытством. — Хорошо, сказку так сказку. День выдался тяжелым, охота затянулась дольше обычного, и один бегун все-таки успел задеть Роста копытом — но не отказывать же из-за этого ребенку? Элой любила сказки, пожалуй, даже больше, чем обычные дети, впитывала их жадно, как сухая земля дождевую влагу, но при этом была необыкновенно придирчивой, испытывая каждую сказку на прочность, как добыча испытывает охотника. Рост задумался. — Давным-давно здесь жил охотник, храбрый воин Нора... — Прямо здесь? — переспросила Элой, поудобнее устраиваясь в одеяле. — Нет, — терпеливо отозвался Рост. — Подальше отсюда, в Сердце Матери. Он был очень хорош и с копьем, и с луком, и повсюду в землях Нора люди знали его имя. Но даже больше, чем его воинские умения, была его гордость... Рост говорил спокойно, размеренно, зная, что так Элой скорее уснет. Она слушала, пытливо заглядывая ему в лицо, то и дело переспрашивая, со временем — старательно сдерживая зевки. Наконец ее глаза начали закрываться. — ...и только когда он, смирив гордость, воззвал к Великой Матери, она ответила на его зов. Земля расступилась под воином, пряча его от машин, и, когда стадо промчалось мимо, он вышел наружу невредимым. Рост закончил сказку и еще раз поправил Элой одеяло. — Ро-ост, — сонно позвала девочка, — почему Богиня не могла сразу его спасти? Что ей стоило? Рост улыбнулся: — А это уже сказка на завтра, — он поцеловал ее в лоб и погасил свечу. — Спи, Элой. Четыре. Сегодня Элой заснула раньше обычного — долгая прогулка измотала ее, как она ни старалась этого не показывать. Рост вышел на крыльцо, сел, с тяжелым вздохом вытянув ноги, устало улыбнулся в бороду. Небо выдалось потрясающее. Только стемнело, последние солнечные лучи еще пробивались из-за гор, но уже высыпали звезды — яркие, крупные, как большие белые светлячки, кажется — протяни руку, и сможешь коснуться. Рост смотрел в небо спокойно и бездумно, просто наслаждаясь тишиной, вдыхая полной грудью вечерний воздух. Каждый его вздох был одолжен у смерти, каждый день он жил дольше, чем должен был. Но в последнее время он думал об этом все реже — еще одно необыкновенное благословение, которого он не заслуживал. Большинству людей не достается в жизни второго шанса, а ему удалось получить целых два. В ту ночь Рост просидел так допоздна, слушая тишину и глядя на небо, и, кажется, едва не заснул прямо там, на крыльце. Пять. Он умел слушать дерево и металл, наверное, лучше, чем большинство мастеров Нора, но никогда раньше это не казалось ему самому настолько важным. Несколько раз он оглядывал свою работу "в последний раз" — и каждый раз что-то менял, подправлял, чтобы вышло лучше. Только на пятый или шестой "последний раз" он решил, что лучше уже не выйдет, провел ладонью по гладкому металлу и вздохнул. — Элой! — позвал он. Девочка появилась в дверях буквально секунду спустя, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, как будто пританцовывая. В последние дни он много времени проводил за работой, безжалостно скрывая сюрприз от нее, и Элой вся извелась. Рост улыбнулся — ничего, даст Богиня, ожидание будет стоить того. Он обернулся и чуть нагнулся, протягивая Элой то, над чем так долго работал. — Твой подарок, Элой. Девочка подбежала к нему и недоверчиво распахнула глаза, увидев, что он держит в руках. — Это... Это же?.. — Да, — Рост улыбнулся шире. — Твой собственный. — Рост! — Элой обняла его так порывисто, как умеют только дети, со всей силой своих тонких рук. — Завтра пойдем охотиться, — Рост потрепал ее по волосам, и добавил: — Сперва на животных. Но даже это замечание не уменьшило радости Элой, она забрала лук у него из рук и умчалась из дома наружу разглядеть его получше при свете солнца. Шесть. То, как Элой изменилась после того случая с мальчиком из племени, беспокоило Роста гораздо сильнее даже, чем устройство, которое она нашла в руинах. Элой стала молчаливей, угрюмее. Училась охоте не с прежним жизнерадостным любопытством, но с мрачной решимостью и почти пугающим усердием. Рост пытался поговорить с ней об этом, но попробуй вызнать что-то у ребенка, когда он не хочет рассказывать. Сегодня Рост возвращался с охоты позднее Элой, задержался, чтобы собрать некоторые нужные травы. Поднимаясь в гору, он услышал глухой стук — раз, другой! — тем громче, чем ближе он подходил к дому. Рост ускорил шаг. — ...дурацкие волосы! Дурацкие девчонки... Бормотание Элой он услышал от ворот, и почти сразу же увидел ее. Элой сидела на земле у мишени-жвачника и, сердито глядя себе на колени, стукнула по этой мишени кулаком — раз, другой, третий! На коленях у нее виднелась россыпь бусин и кожаные завязки — где только достала? Рост тяжело вздохнул и прибавил шаг. Элой заметила его только тогда, когда его тень заслонила ей солнце, подняла на него обиженный взгляд. Она не плакала, но глаза у нее были красные, волосы растрепались, пряди недоплетенной косички запутались. Рост ничего не сказал — он сел перед ней на землю, скрестив ноги, подался вперед и протянул руки к ее волосам, справа от лица. Немного неловко отделил три пряди, перекинул одну через другую, третью — через нее, и так и продолжил. Косичка получалась простая и немного неровная, но Элой замолчала и затихла, постепенно успокаиваясь и начиная дышать ровнее. Закончив плетение, Рост собрал с коленей Элой бусины и завязки, и сказал негромко: — Они тебе сейчас не нужны — растеряешь на первой же охоте. Девушки, которые носят их в волосах — швеи, или готовят для племени еду. Ты охотница — охотницы держат волосы проще. Элой сосредоточенно кивнула, медленно ощупывая косичку пальцами. Рост протянул руку и привычно потрепал ее по голове. Семь. Третью мишень-жвачника они с Элой строили вместе. Рост таскал и рубил тяжелое дерево, доставал рога и линзу, Элой — плела провода, сосредоточенно прикусив губу, вытесывала мелкие детали. Пару раз она порезала ладонь, и Рост предлагал — давай закончу сам? И Элой каждый раз отказывалась, они вместе перевязывали ей руку и продолжали работать. Не то чтобы Рост ожидал чего-то другого, но каждый раз, когда Элой, улыбаясь, говорила ему, что все в порядке и она справиться, ему становилось теплее— как будто ее улыбка, слетая, запутывалась у него в бороде. Когда они наконец закончили, Рост оглядел окончательный результат — может быть, чуть менее устойчивый, чуть менее прочный, чем остальные мишени. Он не мог не поймать себя на мысли, что гордится этой работой едва ли не больше, чем всеми прежними, вместе взятыми. Восемь. Кролики оказались для Элой самой сложной добычей. За все три года, что Рост учил ее охотиться, она настреляла едва ли три-четыре десятка. С крысами было проще — устройся где-нибудь у ручья, притаись в высокой траве и жди, появится крыса — стреляй. А кролики — прыткие твари, им не нужно даже чуять охотника, чтобы вдруг решить сорваться с места в абсолютно непредсказуемую сторону. Элой не жаловалась, но каждый раз на охоте, видя, как она расстраивается, упуская очередного ушастого, Рост прятал улыбку в бороду и говорил: — Успех приходит с практикой, Элой. Наблюдай за добычей, изучай ее поведение, ты научишься. Каждый раз, когда Элой удавалось подстрелить-таки кролика, она улыбалась во весь рот, поднимала его вверх и махала им Росту, иногда кричала — шепотом, если недалеко еще была добыча: — Рооост! Смотри! Рост, улыбаясь в ответ, думал, что совершенно точно будет по этому скучать, когда она наконец научиться бить кроликов без промаха. Девять. За свою жизнь Рост встречал много юных охотников, которые находили удовольствие в схватке с машиной или выслеживании зверя, но когда дело касалось сбора трав, морщились и стремительно теряли сосредоточенность. Подумаешь, травы, с ними даже никакого мастерства не надо — протянул руку, сорвал, всей работы. Рост знал, что правильно подобранные травки, правильно составленные зелья могут означать жизнь или смерть охотника, и был готов объяснять это Элой, сколько потребуется. Не потребовалось вообще. Элой одинаково жадно слушала о том, как изогнуть руку, оттягивающую тетиву, чтобы стрела пошла по верной траектории — и о том, чем печной корень отличается от электровоска, как сварить лечебное зелье, а как — укрепляющее. Каждое новое знание, каждый навык занимали ее на таком глубоком, искреннем уровне, что все чаще Росту казалось, что она учит его большему, чем он ее. Десять. Когда она первый раз убила рыскаря одной стрелой — точно в глаз, это было исключительно удачей. Он это знал, она это знала — прицелилась она неудачно, тетиву натянула не совсем правильно, но неожиданный порыв ветра направил стрелу точно в цель. Просто везение — но Рост все равно уверенно улыбнулся ей и сказал: — Молодец, Элой. Растешь. Она счастливо заулыбалась в ответ и чуть покраснела. Позже, по дороге домой с охоты, он сказал ей еще: — Умелый воин использует все инструменты, которые у него есть. В том числе и удачу. Одиннадцать. Обычно Рост рыбачил сетями или копьем, если сети не было под рукой. Так он учил и Элой, и рыбалка была одним из немногих навыков, с которым у нее сначала были проблемы. Она щурилась, сосредоточенно высовывала язык, но никак не успевала заметить юркие серебристые спинки вовремя. Каково же было его удивление, когда Элой в первый раз вернулась с реки с полным ведром рыбы. На следующий день он отправился на рыбалку вместе с ней, и, пораженный, смотрел, как она, вскользь поправив волосы у виска, натягивает лук и пускает стрелу за стрелой прямо в воду — почти каждый раз точно в цель. — Может, тебе стоит меня этому научить, Элой, — улыбнулся он, пряча в голосе растерянность и гордость. Элой обернулась к нему и, откинув волосы с виска, молча показала на устройство у себя за ухом. Рост чуть нахмурился, но секунду погодя кивнул ей в ответ. Двенадцать. — Отдых ничуть не менее важен для воина, чем охота, — сказал как-то Рост, глядя, как Элой упрямо шагает в гору, тяжело дыша. Они возвращались домой поздно, потому что девочка не желала уходить, не настреляв самостоятельно достаточно кроликов на ужин. Она фыркнула, глянув на Роста в ответ — мол, тебе-то легко говорить. — Раньше тебе больше нравилось отдыхать, — заметил Рост с улыбкой. — Раньше я была маленькой! — важно отозвалась Элой и ускорила шаг, натужно сопя. Через несколько дней Рост подарил ей новую игрушку — фигурку жвачника, вроде тех, с которыми она любила играть в раннем детстве. Элой сделала вид, что игрушка ей не очень-то и понравилась, но с тех пор Рост часто смотрел украдкой, как она играет с ней, думая, что он не видит. Если бы можно было научить детей не стремиться взрослеть так быстро. Тринадцать. Иногда по вечерам, укладываясь спать, Рост слышал, как Элой тихо шепчет себе что-то под нос, но не мог разобрать, что — как будто какую-то чепуху. Наконец, в пятый раз перевернувшись с боку на бок, он спросил: — Элой, что ты там бормочешь? Элой лежала на спине, повернув голову на бок, разглядывала огонек свечи, который еще не успела задуть. Пламя отражалось в ее глазах, делая их такими же огненно-рыжими, как и волосы. — Фай-ер, — тихо отозвалась Элой, старательно выговаривая каждый звук. — Это значит огонь. — И, помолчав, добавила: — Визор рассказывает мне это, я пытаюсь запомнить, чтобы уметь понимать и без него, сама. Рост ничего не ответил, и Элой наконец задула свечку. Рост еще долго смотрел в темноту, как будто надеясь разглядеть странное устройство на виске девочки. Он с трудом признавался в этом самому себе, но "визор" пугал его. Пугал неизвестностью, и тем, с какой легкостью Элой его использовала. Росту иногда казалось, что от "визора" веет демоническим холодом, и иногда — как будто это невидимая, неслышимая сила пытается забрать Элой у него. Он знал, что сделает все, чтобы эта сила не причинила Элой вреда — пока жив, пока горячая кровь бьется внутри него. Четырнадцать. Когда Рост учил Элой читать следы, она поначалу схватывала все с легкостью. Едва ли не быстрее, чем он сам, пробиралась через заросли высокой травы, выслеживая падальщика. Почти мгновенно замечала, где примял траву и обломал ветки кустов одинокий рыскарь. Наконец Рост нахмурился, остановился и сказал: — Сними это, Элой, — он жестом показал на висок. Элой оглянулась на него с непониманием и почти обидой. — Сними, — повторил Рост. — Это... устройство тебе помогает, но ты сможешь гораздо больше, если сначала научишься читать следы сама. Элой поколебалась мгновение, но "визор" сняла. Пятнадцать. Она наконец убила своего первого падальщика. Сама, без какой-либо помощи, только лук, копье и стрелы, и собственная ловкость и смекалка. Рост притаился недалеко в зарослях, и наблюдал за схваткой, терпеливо смиряя желание помочь, защитить, направить. Когда Элой нанесла последний удар — копьем, спрыгнув с уступа на машину, потерявшую ее след, — Рост почувствовал, как его собственное сердцебиение успокаивается, и под ребрами разливается спокойное тепло. Гордость, и радость, и облегчение. Элой не стала кричать или махать ему рукой, вместо этого тихо собрала полезные части с каркаса падальщика и в несколько шагов проскользила к Росту. А потом, широко, довольно улыбнувшись, показала ему линзу. Линза остро сверкнула на солнце, и Рост впервые заметил, как неостановимо сильно Элой выросла за эти годы. Шестнадцать. Когда он молился, Элой все время выглядела неловко, и все сильнее с каждым годом. Не говорила ничего, но отводила глаза, цепляла пальцы в замок, постукивала носком сапога по полу. Рост давно начал догадываться, что вера в ней не так сильна, как ему бы, наверное, этого хотелось, и с течением времени все больше укреплялся в этой мысли. Это беспокоило его, и часто он молился о том, чтобы Богиня не оставила Элой, несмотря на... несмотря ни на что. Но каждый раз, когда Элой отводила взгляд, неловко стараясь спрятать лицо, как будто тонкая острая игла колола Роста между ребер. Наконец он прервал молитву. — Элой, — негромко позвал он. — Да? — она отозвалась тут же. — Извини, я что-то не так сделала? Рост покачал головой, положил одну ладонь ей на плечо, другой привычно растрепал волосы. — Успокойся. Я знаю, что ты не веришь Великой Матери так сильно, как верю я. Может быть, даже не веришь совсем. Меня ранит не это — а то, что ты, кажется, всерьез считаешь, что твоя вера мне важнее твоего счастья. Элой как-то сразу сникла, опустила плечи, скулы у нее слегка покраснели. — Прости, — сказала она виновато. — Ты все пытался научить меня обычаям племени, но, наверное, не такая уж хорошая из меня ученица. Рост вздохнул, улыбнулся печально. — Некоторым вещам невозможно научить, Элой. Ты либо узнаешь их сама — либо не узнаешь совсем. Семнадцать. С каждым прожитым годом все острее замечаешь, как неумолимо течет время. Суставы ноют с каждым годом сильнее, волосы одеваются сединой. Ребенок, которого ты давно уже в глубине души считаешь дочерью, вытягивается в высоту, становится сильнее, точнее, быстрее, ловче. До Испытания оставалось чуть больше полугода, и Рост стал болезненно часто замечать, как каждый прошедший день ложится на плечи Элой. Какой высокой и сильной она стала, какая огненная грива волос у нее за плечами. Как безошибочно она натягивает тетиву лука. Каждый раз, когда он смотрел на Элой, у него в груди щемило от гордости и горечи. Это благословение — смотреть, как твоя дочь растет, из крошечного младенца в юную девушку. Благословение, которого он не заслужил, самый лучший подарок, который Великая Мать могла ему подарить. Но вместе с благословением пришло и осознание — рано или поздно его придется отпустить. Отойти в сторону, чтобы Элой смогла расцвести, прожить свою жизнь так же полно, как он прожил свою. С каждым прожитым днем он старел, выцветал и рассыхался, как кожа на ярком солнце. Не отойди он в сторону — будет для Элой как высохший костыль, ненужная подпорка. Она здоровая, молодая, сильная, яркая, как солнце. Он вырастил ее такой, он гордился ей, как никто другой. И именно поэтому скоро, совсем скоро, он станет ей не подмогой, а помехой. Последние дни Рост мастерил из дерева, металла и кожи новую игрушку-машину. Фигурку пилозуба, маленькую, но аккуратную. Может быть, когда-нибудь Элой найдет ее дома — когда его уже здесь не будет. Восемнадцать. Элой дышит тяжело, хрипло, с присвистом, хватает ртом воздух, как выброшенная на берег рыбина. Кривится от боли, и глаза пустые, как будто стеклянные. Рост привык видеть ее глаза живыми, искрящимися. Волосы Элой рассыпались по снегу, тусклые, как ржавчина, а не огненные, как солнце на закате. Ужас захлестывает Роста, холодный и горячий одновременно, и неумолимый, как прилив. Ему кажется, что это мучительный сон, кошмар из тех, которых он не видел уже больше восемнадцати лет. Его дочь лежит перед ним на снегу, белая, как снег, и на горле у нее набухает кровью порез, расцветает, как диковинный хищный цветок. На мгновение ужас сковывает Роста, ему кажется, что он снова не может двинуться, не может сделать шага за невидимую черту, и может только смотреть — как ее глаза выцветают, как краски покидают лицо... Он шагает вперед, неловко, на подгибающихся ногах, и боль в собственном животе отрезвляет его, возвращает в реальность из кошмара прошлого. Он ковыляет к Элой — чудовищно медленно, ну же, быстрее! — он пытается запомнить каждую частичку ее лица, каждую морщинку, каждый изгиб и каждую веснушку. Он опускается на колени и в последний раз кладет руки Элой на плечи, подтягивая ее к себе. Он вспоминает каждый ее год, месяц и день, пока наклоняется к ней и шепчет самый важный урок в ее жизни: — Выживи, Элой. Он тяжело скатывает, сбрасывает ее вниз — и она падает: вся огненно-рыжая, как закат, с улыбками, как лучи солнца. И Рост взрывается наконец огненным цветком. У него было восемнадцать счастливых лет, которые он одолжил у смерти — и каждый из них, и все, которые прожить так и не удалось, он отдал ей с радостью и без сожалений. Девятнадцать для него так и не настало.