Ты врешь, Катрин!

Екатерина всегда находила, что свет факелов завораживает. А к старости ее вкусы вообще очень сильно изменились. Ей наконец понравились замки темные, ещё оставшиеся со времен рыцарства и крестовых походов. Без вычурной красоты Шенонсо, может именно к этому замку у нее неприязнь из-за Дианы и ее чертового романчика с мужем Екатерины, столь заботившимся о появлении наследника, что спал с ней и одновременно с любовницей. Загадочные. Таинственные. Возможно смертоносные, но это не точно и это самое интересное. Как и она. Может это произошло, потому что через столько лет она приняла себя такую, какая есть, не пыталась стать Дианой де Пуатье. Как странно, столько воды утекло, Генрих умер, не для кого быть прелестнейшей женщиной Франции, а все равно нужно переделать себя под Диану. Нужно изменить цвет волос, немного потолстеть, казаться высокой, сделать губы ярко-красными и пухлыми, а брови черными, кожу нежной, бледной и непременно на щеках румянец. Зачем все это? Непонятно. Единственный, кто мог это оценить умер уже минимум тринадцать лет назад. А ещё нужно стать обладательницей всех вещей Пуатье, будь то дворец или украшения. Сколько усилий; сколько в горе, унынии и лютой ненависти к себе бесплодно прожитых годов; сколько мазей в конце концов! Мазей ее земляка Рене! Даже они не сделали ее Дианой. И ей уже, кажется, что это хорошо. Она не идеальна, верно, тысячу раз прав, кто скажет это, но она не уводит мужей от жен, не разбивает сердца несчастным женщинам, есть в ней что-то человеческое. А в Диане? Интриги, убийства, ложь… Все на совести этой женщины. Все тоже, что и у Медичи. Но с одним маленьким "но". Екатерина — честная женщина, и не продастся за кучку драгоценностей, да пару замков. И детей у нее забрала Диана, никто из женщин их отца не воспитывал их, все отданы кормилицам, да нянькам. Прислугу, конечно, выбирала Пуатье, кто же ещё? А она законная королева обязана страдать в родах, мучаться, и в нескольких случаях производить на свет мертвецов! Кто-то ещё в утробе, а кто-то просто не мог выжить уже на земле. Она будто самка кого-то из скотины рожала и рожала, пока чуть было не погибла, тогда медики, конечно сказали королю, что так и так, ваше Величество, жена ваша плоха совсем, не трогайте ее теперь, ваше Величество, оставьте в покое. Убить бы их за то, что спасли. Лучше бы не увидела бы всего, что стало потом, это же был бы покой. А о том, чтобы самостоятельно броситься с башни или утопиться лучше даже не помышлять, тогда Ад обеспечен, хотя и сейчас Сатана из-за угла подмигивает ей и красноречиво открывает и придерживает дверь в свое царство. Но на Чистилище пока, возможно, может быть, есть надежда. Не даром говорят, что потерявшим ее одно из ужасных наказаний грозит, там, на том свете. А если она сделает, что планирует, то в ледяной круг, пожалуйте, ваше былое величество! Но дети будут жить, это должно утешить. И теперь ее предназначение — перебить всех гугенотов. А с двумя она с величайшим удовольствием она расправится сама. Одного она раньше, давным-давно любила, но эту дурь он у нее из головы выбил, как только предпочел глупую девчонку, разве что смазливую, а так кто? Курица! Личико единственное достоинство, оно-то то что надо, досталось от мамаши. А второй, вероятно, ее отравил что-то с сердцем, бьётся и бьётся, особенно при нем. А ещё колени подкашиваются, да ноги становятся ватными, а тело превращается в студень, или, если угодно, в желе. И его имя Генрих Наваррский. Его она убьет особенно красиво, хотя с его матерью, этой Жанной Д'Альбре, вышло неплохо, совсем неплохо. Без зазрения совести, не моргнув и глазом даже, такие красивые, прекрасно пахнущие перчатки отправила она этой Наваррской королеве! Да, вот только, какая жалость, прямо слеза по щеке катится, всхлипы Медичи на весь Лувр раздаются, они были — ах, о, ужас, что же делать? Бегите люди добрые и злые, жестокие и милосердные! — отравлены. Ой-ой-ой, куда, всё-таки, скажите, едет мир, о-хо-хонюшки! И если она хочет с ним расправиться, то ей нужно не только женить прокля́того и тысячу раз про́клятого беарнца на своей дочери, Марго (для которой, кстати, это шанс выгодно выйти заму, понятно, что никто просто так ее не возьмёт в жёны из-за слухов о ней, которые Маргарита — какая великая неосторожность, дочь моя! — допустила, и то этот брак с королем Наварры — мезальянс), дать ему в любовницы Шарлотту де Сов, но и узнать получше. Если быть совсем честной, то Екатерина должна признать, что баронесса для того и приставлена к нему, чтобы шпионить за ним, но она девчонка, влюбиться может, потому мадам де Сов ненадежна. Значит надо брать дело в свои руки и внимательно следить за ними уже самой. И ничего ей это не хочется, она по крайней необходимости ходит за ними и жадно ловит каждый жест этого сердцееда и уже короля. Нет, он ей просто отвратителен, как может кому-либо прийти в голову такая дурацкая мысль: “Она влюбилась по уши в этого наглого мальчишку”. Такое позволительно сказать лишь человеку с белой горячкой, к которой, между прочим он может очень неплохо приблизиться, жаль будет паренька, хотя так даже лучше. Чушь! Глупости, тот кто это думает— идиот. “И всё-таки это ты, милая Катрин, ты идиотка, а ещё лгунья, даже лучше, чем отравительница, врешь, как дышишь, — прошипел едкий голосок в голове.” В свете факела стояли два человека: мужчина и женщина. А в тени за гобеленом за спиной, нет, он все же ещё почти мальчик, юноши стояла ещё одна представительница прекрасного пола, а это была сама Екатерина. — Баронесса…— король Наваррский, а это был он остановил восхищённый взгляд на Шарлотте. — Что вы хотели, сир, назначая мне это свидание, я говорила вам раньше, и если ваши вопросы не изменились… — Душенька, как могут они измениться, вы так прекрасны.— мерзкий беарнец снова собирается попытать счастье. Дурачок, беги от сирены за тысячи миль! Она не счастье твое, она твоя погибель! Но поздно, тот кто услышит однажды чудесное пение, никогда не сможет сдвинуться с места и уйти от этой женщины. — Тогда мне лучше уйти, прошу позволения удалиться, ваше величество… Она быстро развернулась и попыталась уйти — чертовка знала толк в искусстве совращения, чем старательнее отвергаешь мужчину, тем больше он тебя желает, это азы этой науки — но была остановлена его рукой и словами: — Я вам не позволяю. — Ах, сир, не мучьте бедную женщину! Кто перед вами устоит! Но… — Если так, то и вы не терзайте меня. Шарлотта, вы меня любите? Краем глаза мадам де Сов взглянула на Екатерину, почти незаметно для всех, но не для флорентийки. И баронесса прижалась к губам короля Наварры, получив в ответ одобрительный кивок. “А все же этот гобелен надо заменить, это безвкусица!”— мысленно скривилась Медичи. “Ты все же ужасная лгунья, Катрин!— усмехнулся ехидный голосок.”