Сердце труса - самое верное

Какие бы мысли ни ходили в голове у Ньюта, а его «потом» реально означало «потом». Вероятно, это самое «потом» наступило бы только после окончания учебного года Герты, чтобы лишний раз не травмировать девочку неприятными новостями. Или после того, как Гермиона бы встала с больничной койки. В любом случае, точно после того как будет решена проблема Ужаса Салазара Слизерина — василиска, то есть. И не то чтобы Питер был против такого развития событий; оставалась некоторая вероятность, что Ньют за всеми переживаниями с огромной древней змеёй про маленького крыса попросту забудет. Ньют, да. Скамандер. Который всех бабочек в кристальной стайке знал чуть ли не по именам. Забудет… память у этого человека была острее клинка, если кто Питера спросит. Но Петтигрю всё равно продолжал надеяться на хороший исход — просто на всякий случай. Пока Рольф и Ньют были заняты безопасностью учеников и поиском змея, Дамблдор чудил. Ну, по мнению Питера. Может, была у директора какая-то большая идея насчёт того, что ему нужно делать, однако со стороны Петтигрю его действия… точнее, его бездействие выглядело именно как «чудаковатость» — в плохом смысле этого слова. Вместо того, чтобы вызвать авроров или развезти учеников по домам, директор продолжал таинственно улыбаться и молчать. Когда Ньют напрямую спрашивал о том, почему ничего не делается для безопасности учеников, Дамблдор только руками разводил. Директор говорил, — а Питер подслушивал, что он говорил, — что Хогвартс после привлечения сторонней помощи лишится собственной автономности и попадёт в зависимость от Министерства и Попечительского Совета. Возможно, Дамблдор был прав в своём стремлении сохранить независимость крупнейшей школы магической Великобритании, однако Питер его всё равно осуждал. Не тот это был момент, вот что думал Петтигрю. Тут надо было о здоровье и безопасности школяров думать, а не про политические веяния… Герте, как и её опекуну, тоже не сиделось на месте. Только вместо поисков василиска девочка решила найти того, с кем была Гермиона на момент своего окаменения — в зажатом кулаке Поттер обнаружила довольно серьёзную прядку морковно-рыжих волос. Вырвала их Гермиона, что ли? Питер точно знал, чьи это волосы. Герта — нет, так что с истинно слизеринской холодностью и расчётом начала усиленно общаться с детьми из других домов. Наудачу, в школе оказалось не так много рыжих, и Поттер не нужно было становиться всеобщим другом. Она действовала методично, как хаффлпафка, и применяла дедукцию, как девица из Равенкло. Ну а гриффиндорская храбрость, — или гриффиндорский же идиотизм, — выбивали из её головы страх насчёт ползающего по школе змея. Своим активным и крайне дружелюбным поведением Герта завоёвывала сердца, так что все быстро забыли про её змееустность. Девочка не напрашивалась никому в друзья, однако Питер видел, как запутываются в сетях её разговоров окружающие детки. Пройдёт десяток лет, и Поттер сможет баллотироваться в Министры. С её-то историей и всеобщей поддержкой даже никакой конкуренции не будет… Тем более малфоёныш, — а Малфои, как известно, всегда лезли в политику, — никакой одарённости в риторике и ораторстве не проявлял, так что и соперником в политике ей не был. Шатался Драко себе где-то на периферии зрения Питера и не отсвечивал. Герта, кстати, в феврале получила от него валентинку. Не подписанную, естественно, но нос Питера не обманешь: малфоёныш писал её сам, от руки. Каллиграфически выведенные буквы Поттер настолько понравились, что валентинку, — простой прямоугольник с признанием и маленьким рисунком птички, — она стала использовать вместо закладки. Видел бы кто, насколько из-за этого малфоёныш выглядел довольным! Но краснел он отвратительно, как и все светлые блондины: покрывался насыщенно-розовыми пятнами, из-за чего становился похож на аллергика после съеденного апельсина. Герте все эти романтические признания были не нужны, больше её интересовала таинственная личность рыжего человека. Потому что, если Миона была не одна во время своего окаменения, то тут только два варианта: либо второй некто сбежал, оставив подругу Поттер на съедение василиску, либо второй некто управлял змеем. В любом случае, ничего хорошего. И Герта это понимала; также Питер видел в её глазах, что человеку, который был рядом с Гермионой, также не будет… ничего хорошего. Петтигрю только оставалось молиться, чтобы моральная наставница Поттер, — и имя ей Гермиона Грейнджер, — оказалась достаточно умной, чтобы слегка приструнить проснувшуюся девичью кровожадность. А то быть беде — в этом Питер даже не сомневался. Джинни-то, всё-таки, не заслуживала ничего плохого. Герта дружила с рыжими и, как Холмс, выискивала алиби у потенциальных подозреваемых. Один ученик отсеивался за другим: у кого-то была отработка, других видели иные люди в нужное время, третьи оказывались заняты с дополнительными занятиями и всё в таком духе. Постепенно круг подозреваемых сужался. Пускай это заняло достаточно много времени, — во дворе таял искрящийся под солнечными лучами снег, — однако Герта была рядом с объектом своих поисков. Как акула, она делала круг за кругом, сужая ареал своего внимания, пока в итоге не остановилась на Джинни Уизли — девочке, которая странно себя вела и практически ни с кем не контактировала. Выбрав её в качестве объекта своего пристального наблюдения, Герта затаилась. Она могла часами сидеть в гостиной комнате Гриффиндора, гладя Мистера Санни на своих коленях, пока какая-нибудь очередная «подружка-замена-Гермионы» делала за неё домашние задания. Поттер улыбалась, очаровывала, смеялась; Поттер следила за Джинни холодными зелёными глазами, и от этого взгляда Петтигрю становилось не по себе. Руки у неё были просто ледяными, прикосновения — жёсткими до жестокости. Иногда Герта замечала, что слишком сильно вцепляется в мягкое крысиное тельце, иногда нет. Чаще нет; Питер молчал, не издавая даже слабого писка. Герте нужна была помощь. И Питер говорил не про возвращение Гермионы — оно, в сущности, решило бы не так много. Поттер требовался хороший мозгоправ, который смог бы убрать эту ненормальную зависимость и привязанность из её хорошенькой головки. Ведь если оставить всё как есть, то ничего хорошего по итогу и не выйдет. Это была та тема, насчёт которой Питер хотел бы поговорить со Скамандером. Вне зависимости от исхода их диалога, Петтигрю был обязан передать эту мысль Ньюту; заставить Скамандера пообещать, что Герте поможет кто-нибудь из зарубежных менталистов. А потом хоть трава не расти, в самом деле. Где-то в середине апреля Герта подсела к Джинни поближе. Поттер выбрала время, когда в гостиной было не протолкнуться — все начинали заниматься перед весенними экзаменами, которые для некоторых были последними перед выпуском. Подгадав момент, когда рядом с Джинни освободится место, Герта перебралась к рыжей под бок. Несколько попыток завязать хоть какой-то разговор провалились: сначала Уизли банально не слышала, что ей там говорит другая девчонка; потом, поняв, что обращаются напрямую к ней, и вовсе вскочила с кресла, после чего быстро ушла в свою комнату. Герта проследила за девочкой, нехорошо прищурившись. Затем она встала и небрежным жестом взяла с кресла мантию Уизли — новенькую, вроде бы даже красивую, но уже затасканную и очень грязную. В своей комнате Поттер перетряхнула мантию и нашла то, что ей было нужно — длинный рыжий волос. Приложив к нему волоски, которые Герте удалось вытянуть из кулака Гермионы, девочка поджала губы: расследование было наконец закончено. Злодей найден. Только радости по этому поводу Герта никакой не испытывала. — Ст-анная эта Уизли, да, Миста Санни? — тихо спросила Герта, прикрыв глаза. — Что-то с ней глубоко не так. Питер, думающий так же с самого начала года, активно закивал. Герта дёрнула уголком губ и, подхватив свои улики, быстрым шагом вышла из комнаты. Если бы Питер знал, что Поттер пойдёт к МакГонагалл со своими догадками, а не к Скамандеру, то непременно устроил бы сильнейший крысиный скандал. Ну в самом деле: какая, к дракклу, МакГонагалл?! Женщина, ни разу не помогшая, когда реально это было нужно! Женщина, плохо справляющаяся с обязанностями декана! Женщина, которой на свой факультет было плевать и двадцать лет назад! Женщина, которая в итоге окончательно потеряла всякое доверие со стороны Герты. Вместо того, чтобы по-тихому решить проблему, МакГонагалл вызвала к себе в кабинет Джинни Уизли — девочку, чьё сознание было поглощено то ли проклятием, то ли сторонним мороком, то ли ещё чем. Долго полоскала девочке мозг, пытаясь понять, почему же Герта подумала, как подумала. Почему Поттер вообще решила, что именно мисс Уизли — причина всех бед? Джинни выглядела как испуганная маленькая девочка и даже во время ответа заикалась. Впечатление она производила откровенно жалкое, так что по итогу МакГонагалл отпустила её восвояси — просто потому, что решила, будто такой ребёнок не может не то что других людей окаменять, с собственными страхами справиться не в состоянии! Джинни вышла из кабинета МакГонагалл — и сразу наткнулась на Герту, которую профессорша не отпустила. Хотела, видимо, поговорить ещё раз после беседы с Уизли… К Минерве ни одна из девочек не вернулась. Зато напротив кабинета появилась надпись — на этот раз не краской, а кровью: «Их кости навечно останутся в Тайной Комнате». Устав ждать, МакГонагалл вышла из кабинета, увидела надпись… и побежала. К Дамблдору — не к Ньюту. Но, к счастью, именно Скамандер перехватил запыхавшуюся женщину и вызнал у неё всё до последнего страха. Питер всего этого не знал. Он спал на подушке Герты до тех пор, пока его не схватила горячая мужская рука. Спросонья лицо Ньюта, перекошенное от страха за ребёнка, выглядело особенно впечатляюще. — Ты, — выдохнул мужчина, как разъярённый дракон, — шлялся с ней всё время. Куда она вообще могла пойти, ты, паршивец?!