Чудовище

Несмотря на то, что она была здесь не впервые, чувствовать себя по-настоящему уютно не получалось. Роскошь и вычурность обстановки скорее смущали ее, нежели радовали. Она сама предпочла бы нечто намного более скромное — вроде дома ее родителей. Джун накинула просторное кимоно и спустилась в гостиную. Кадзуя находился там и готовил для них чай — по всем правилам традиции. Она осторожно подошла к нему и присела поодаль, прямо на пол, устеленный толстым ворсистым ковром. Кадзуя, в свободном фланелевом костюме, не заметил ее. Чинно выпрямившись, он сосредоточенно помешивал в чаше чай. В его движениях не было ни суеты, ни неловкости. Джун невольно засмотрелась на него. Почувствовав ее взгляд, Кадзуя поднял голову и улыбнулся. — Думаешь, образина вроде меня не может заварить чай как следует? — добродушно спросил он. Джун покачала головой. Кадзуя вовсе не казался ей образиной. На ее вкус, у него была красивая фигура настоящего атлета. Даже шрам на груди не портил общего впечатления. — Думаю, нет ничего, с чем ты не мог бы справиться, — ответила она. Кадзуя не сводил с нее глаз, и Джун зарделась. Они были близки уже несколько недель, но она пока так и не привыкла к его тяжелому, магнетическому взгляду, которым он одаривал ее наедине. Порой Джун думала о том, что, наверное, и сама так смотрит на него. От этого становилось еще более неловко. Когда все началось? Может быть, когда она попала в больницу после боя с девушкой из Ирландии и выбыла из Турнира? Ей крепко досталось от той участницы, светловолосой, стройной, по-своему красивой. Джун одержала победу в первом раунде, но во втором соперница применила жестокий прием, который не имел ничего общего с боевыми искусствами — только с лишением противника подвижности и, возможно, жизни. Такой боли Джун не испытывала никогда. С детства ее учили, что единоборства — средство защиты и философия, но в тот день она убедилась, что все бывает иначе. Она сумела вырваться и продолжила бой, который, впрочем, не продлился долго. Светловолосая девушка не ведала жалости и после пары похожих приемов вышла из схватки победителем. В больнице Джун провела много времени. И однажды он пришел к ней — сначала она даже не узнала его в простой белой рубахе и свободных джинсах, с растерянным и каким-то мальчишеским выражением на лице. Он принес сладости, которые Джун никогда не любила, и, чопорно устроившись на складном стуле у ее кровати, заговорил о чем-то. Джун отвечала, но без конца ломала голову, что же стоит за этим визитом. И только собираясь уходить, Кадзуя наклонился и почти прошептал: — Ты нравишься мне, Джун Казама. Она изумленно воззрилась на него, ожидая продолжения, но вместо ответа он поцеловал ее в щеку и быстро удалился. А может, все случилось гораздо позже, когда он впервые привел ее в свои апартаменты? Джун то и дело заливалась краской, потому что к тому времени Кадзуя вызывал у нее сильное и какое-то неудобное чувство. После встречи в больнице они проводили время достаточно неплохо, когда Джун окрепла и выписалась. Кадзуя, на ее удивление, оказался предупредительным и внимательным кавалером. Во время этих встреч она поймала себя на том, что представляет его обнаженным и даже — только бы никто не узнал — каково было бы лежать под ним. Кадзуя с его широкими плечами и мускулистым телом будил в ней порочную, доселе неизвестную ей сторону. Джун стыдилась этого и больше всего на свете боялась, что он все узнает. Кадзуя старался обставить все непринужденно. У Джун тогда сложилось впечатление, что ему нечасто доводилось иметь дело с женщинами. Иного объяснения его неуклюжести и скованности она не находила. Но когда он в конце вечера привлек ее к себе и доверчиво прижался лбом к ее плечу, она забыла обо всем. Его запах, жар его кожи, стук сердца — ничего больше не имело значения. Она была невинна — возможно, что и он тоже — но все получилось совершенно естественно. Джун не задумывалась о том, куда это их приведет. Она знала только то, что ее безумно влечет к нему, к его силе и беспомощности, сочетавшихся в нем невообразимым образом. Он мог совершить невозможное — и в то же время был так одинок в этом мире. У него не было ни семьи, ни друзей. Рядом с ним Джун чувствовала почти инстинктивное желание защищать его. В одну из их ночей Кадзуя, закинув руки за голову, сказал: — Только ты видишь меня таким. Что скажешь? — Каким — таким? — не поняла Джун. Он повернулся к ней. — Голым. Слабым. Беззащитным. Сейчас я не в силах даже встать с кровати. Ты выжала меня до капли. Так что скажешь? Она хотела отшутиться, но, заметив выражение его лица, поняла, что он серьезен. Джун провела рукой по его щеке. — Ничего не бойся. Я никому не позволю сделать тебе что-то плохое. Кадзуя перехватил ее руку, поднес к губам. — Даже мне самому? — Даже тебе самому. В его темных глазах появилось выражение довольства. Потом он привлек ее к себе и до утра они не спали. По мере того, как Турнир подходил к концу, Джун ощущала нарастающее беспокойство. В Кадзуе начало проступать что-то жестокое. Его тренировки стали исступленными, яростными, он расправлялся с противниками без всякой пощады. Каждый раз после победы его лицо становилось каким-то нечеловеческим. Она замечала это все чаще и чаще и внутренне ее пробирала дрожь. Однажды Джун призналась себе, что начинает бояться Кадзую. — Мне придется убить Хейхачи, — сказал он ей как-то утром. Джун изумленно вскинула брови. — О чем ты говоришь? Кадзуя смотрел на нее без улыбки. — Мне придется убить его, — повторил он. — Хейхачи хочет вернуть себе компанию… и отомстить мне. Я убью его. Пообещай, что не будешь вмешиваться. — Кадзуя… — Просто дай мне слово. Она собралась с духом и заглянула ему в глаза. В них не было сомнения, страха, раздумья. Только холодная сосредоточенность. — Хорошо. Я обещаю. Его лицо посветлело. Джун долго думала о том разговоре. В глубине души она не верила, что он сделает это. Хейхачи был очень силен. В прошлый раз Кадзуя горел от неистового желания поквитаться с отцом, отплатить ему сполна за все, и благодаря этому одержал победу. Сейчас он боялся за свою власть. Этого было недостаточно, чтобы одолеть такого, как Хейхачи Мишима. Она понимала. Но понимал ли Кадзуя? На сегодня была назначена финальная схватка Турнира. Они неспешно выпили чай, потом поговорили о чем-то отвлеченном. — Он будет здесь в течение получаса, — Кадзуя встал. — Мне пора готовиться… встречать моего дорогого отца. — Может быть, вы с ним могли бы… — начала было Джун. — Нет, — жестко отрезал Кадзуя. — Я уже говорил тебе. Он не успокоится, пока не добьется своего. Сегодня мы раз и навсегда решим, кому быть хозяином «Мишима Дзайбацу», и я рассчитываю разделаться со старым ублюдком как можно скорее. Это все, — он обвел рукой роскошные апартаменты. — Принадлежит мне. И больше никому. Он взглянул на Джун. — Ты обещала мне не вмешиваться, — сказал он холодным металлическим голосом, от которого у нее по спине пробежали мурашки. — И я надеюсь, ты сдержишь свое слово. Для твоего же блага. Почти сразу он улыбнулся, мимолетно став похожим на самого себя прежнего. — Потом мы отпразднуем. У меня есть кое-что особенное для тебя. Думаю, ты догадываешься. Джун стало не по себе. — Что ты имеешь в виду? Кадзуя слегка помрачнел. — Это же так просто. О чем он говорит? — Не думал я, что ты, Джун Казама, удовольствуешься ролью любовницы, — проговорил он веско. — Я считал, ты рассчитываешь на большее. — Ты хочешь… Он положил руку ей на голову. Джун невольно вздрогнула. Жест показался ей очень собственническим и неприятным. — Да. Но после того, как Хейхачи исчезнет с лица земли. Он встал и направился к двери. — Жди меня здесь. Я скоро вернусь. Он прошел в ванную. Через несколько минут Джун направилась следом за ним — в последней надежде отговорить от задуманного. В конце концов, она обещала, что не позволит никому сделать ему ничего плохого. Хейхачи очень опасен и он действительно не остановится ни перед чем. Много лет назад он не дрогнув бросил маленького сына в скалистую пропасть, совершил много другого зла — на прошлом Турнире желающих отомстить ему выстроилась очередь. Но они с Кадзуей могли бы договориться с ним. Джун верила, что ей удалось бы прийти к соглашению со стариком. После они оставили бы эту историю в прошлом, начали новую жизнь и никогда не вспоминали ни о Хейхачи, ни о «Мишиму Дзайбацу». Если бы только она смогла уговорить Кадзую… Джун приоткрыла дверь и тут же прижала ладонь ко рту. Находившийся в комнате определенно не мог быть человеком. Он был много выше взрослого мужчины, его кожа имела отвратительный сливовый цвет, но самое главное — за его спиной были сложены два огромных перепончатых крыла. Глаза в полумраке светились красным — Джун видела это в отражении зеркала, висевшего напротив. И еще у этого чудовища было лицо Кадзуи. Шокированная, она не сразу поняла, что отражается на этом лице. Только через минуту Джун увидела, что каждая его черта пропитана предвкушением. Он ждал схватки и готовился поставить точку. Он был рад тому, что ему предстояло сделать. Убить отца. Медленно, почти не дыша, Джун попятилась назад. Она должна бежать. Это чудовище всегда сидело в Кадзуе, а возможно, он и был им на самом деле. Чудовищем, которое хочет убивать и получает от этого удовольствие. Он готов на все, чтобы одержать верх. И он совершенно точно никого никогда не любил. Ни ее, ни кого-либо еще. Да и был ли он на это способен? Едва ли. Кадзуя не замечал ее. Он, вероятно, наслаждался переполнившим его чувством благости от предстоящего убийства. Джун смотрела на него, но видела перед собой картинки их прошлой жизни. Кадзуя сидит рядом с ее кроватью в больнице и говорит о каких-то пустяках, не сводя с нее глаз. Угощает напитками и заботливо поддерживает ее под локоть. Улыбается, раскрывая перед ней дверь. Вот она ночью гладит его по плечу и любуется его лицом, думая о том, что хочет только одного — любоваться им всю жизнь… Джун усилием воли отогнала воспоминания. Ей придется забыть это. Забыть все, что связывало ее с Кадзуей Мишима. Она прикрыла дверь и тихо зашагала прочь. Вскоре она покинула здание, чтобы больше никогда сюда не вернуться. Спустя время Джун была рада тому, что ничего не связывает ее с семьей Мишима. Но только до того дня, когда не узнала, что на самом деле связана с ней до тех пор, пока жива сама.