Ничего святого

Молчание — золото, но золото не то Я променял его на группу Serebro Вдалеке возвышается над городом туман И неважно, боль от глупости иль горе от ума (ничего святого)

      Ночь. Темную комнату освещает лишь камин. Маленькие, тлеющие щепки, будто бы только начавшие жить с радостью прыгали в огромные пылающие объятия огня и сгорали в эту такую пылкую, но короткую и жалкую любовь.       Пламя с древних времен забирало сильнейших. Уже известных гениальных людей, тушащих свое искусство собственным идиотизмом, только запылавших, разжигающих пожар своей жизни. Огонь охватывал их жизни, заставлял говорить о них, греться о его тепло и бесконечно, бесконечно использующих его.       Но ничего не вечно. Пройдет ураган, разрушит город, чужие жизни. Песок засыпет собой дома, обезумевших и обголодавшихся людей, и огонь внутри них из красивого и сильного пламени станет ничем больше, чем жалкая спичка, которая догорит раньше, чем притронешься к газовой плите. Песок смешается с огнем внутри человека, и появится стекло. Твёрдое, но такое же хрупкое как и сердце. Человек превращается из личности в сосуд. Обычный стеклянный сосуд, который обычно достаешь чтобы залить вина и хотя бы на какое-то время забыть об этом.       А потом подует ветер. И пламя потухнет. И человек потухнет. Из которого ранее лилось искусство, а жизнь, как правило, величайшее из всех искусств, превращается в грязное и мерзкое слово «существование». Человек, в чьих глазах был пожар, а в руках будто неугасаемое пламя превращается… в сосуд. Пустой сосуд, время от времени заполняющийся слезами и вином. Он начинает течь все больше и больше, и в какой-то момент, в человеке больше и нет ничего.       Александр с болью смотрел на отчаявшуюся жену, сжимающую в ладонях ладонь ее только что скончавшегося сына. Поправочка, не «её», а «их». Александр слишком быстро смирился с потерей Филиппа - много раньше, чем тот закрыл свои глаза в последний раз.       В первый раз он подумал об этом - о том, что теперь сын точно не назовет старшего Гамильтона «своим» отцом - после «Памфлета о Рейнольдсах». Филиппу тогда исполнилось едва восемнадцать. Он достаточно вырос, чтобы понять влечение отца, но не достаточно взросл, чтобы его поддержать.       Александр четко помнит тот день, когда вошел в дом, полный гробового молчания - его там никто не ждал, но тогда он еще не знал этого.       В столовой никого не было, зато в гостиной сидели старшие дети, негромко шушукавшись. Как только Гамильтон сделал шаг внутрь - они резко замолкли. «Будто обсуждая что-то неприличное..» - тогда подумалось ему. И он, как никогда за последнее время, был наконец-таки прав.       Его взгляд упал на газету, которая неаккуратно лежала на кофейном столике. Красная строка, вся первая страница была посвящена его памфлету и особенно… интересным вырезкам оттуда. Вроде бы, там были комментарии Джефферсона и Монро.       В любом случае, ему не пришлось самому рассказывать об этом детям. Они узнали об этом сами и должны были понять отца - он не совершал измены государству, все это было сделано ради того, чтобы сохранить честь рода Гамильтон.       Никто из детей не поздоровался с ним, только с недоверием и испугом (?) смотрели на него. Тогда Филипп резко ударил по столу кулаком, прямо там, где был напечан текст про то, что это произошло, когда «Элизабет Гамильтон со своей сестрой и детьми были у своей родни - чистейшей четы Скайлер…». Яростно взглянул из-под своих кудряшек на мужчину, встал, не переставая прожигать мужчину взглядом, полным искренней ненависти, и прошел мимо, задев отца в плечо.       Лишь в последнюю секунду он обернулся. Александр тоже. Они снова столкнулись взглядами. Оба пытались понять - что происходило сейчас в голове у другого.       Филипп поджал губы и громко и четко сказал - «Ненавижу тебя». И вышел. Остальные дети последовали его примеру. Ушли, оставляя мужчину наедине с его «истинным» наследием.       С того дня Филипп ни разу с ним не заговорил.       Про ту же дуэль мужчина узнал только тогда, когда ему об этом сообщил Берр. Он в светской беседе, но с нескрываемым волнением в голосе спросил - как же Александр допустил это. Уже вся улица знала об этом конфликте, а Гамильтон узнал об этом последний. В первый раз он был последним - увы, не в последний раз.       Это было вторым разом, когда Александр осознал, что теперь «его» сына больше нет.       Да, причина была не только в том, что ребёнок отказался от своего отца.       Просто они все еще были связаны - не общей женщиной, одним родом, фамилией, домом, где все продолжали жить - а какой-то отцовско-сыновьей связью, которая прекрасно чувствует беду, которая скоро должна произойти.       К сожалению, Александр не обладал этим чутьем полной мере - дерьмо он осознавал только после того, как совершил его.       Тогда он провёл ночь около комнаты своего сына. Сначала пытался припугнуть отцовским авторитетом - но твердое дубовое дерево двери напротив его носа говорило само за себя. Потом скребся о дверь, умоляя дать ему шанс поговорить с Филиппом, дать ему совет насчет дуэли.       Тогда юноша открыл жалкому мужчине дверь. И просто смотрел, пока Александр умолял его не стрелять в Икера. Крови на руках было и так слишком много для их семьи. Грехи отцов не должны класться на плечи их детей. Если бы Гамильтон мог пожертвовать собой и попасть в ад прямо сейчас, чтобы забрать грехи своих детей, он бы умер святым. «Великомученик».       В третий раз - он понял это стоя у гроба. Странно осознавать, что в этой деревянной коробке, оббитой серебряным кроем, лежит его ребёнок. Он кинул первым землю на гроб. Потом это повторила его супруга. Она не прекращала рыдать с того момента, как их семья переступила порог кладбища. Александр смутно мог вспомнить хотя бы пару моментов с того дня, когда он не видео свою жену не плачущей.       Гроб стали забрасывать землей все больше и больше. Через каких-то полторы минуты его уже не было видно. В груди что-то порвалось.       Из груди вырвался истошный вопль. В Александра будто вселился демон. Он душил внутри. Сжимал своими когтистыми лапами стеклянный сосуд, до крупных трещин. Он был слишком крепкий, чтобы разбиться, но недостаточно, чтобы хоть когда-то оправиться от такой травмы. Гамильтон подбежал к могиле, начав раскапывать ее - он нуждался в том, чтобы увидеть своего ребёнка в последний раз.       Говорят, его оттаскивали от могилы несколько человек.

Ничего нет на притонах, ничего нет в церкви Ева делит яблоко Ньютона детям по процентам Застряла между шестерёнок кочерга Я на часы смотрю, а вижу только стрелки на чулках

      Он пытался успокоить свою душу - бог свидетель.       Теперь он ходит вместе со своей женой и детьми на воскресные службы. Слушает речи проповедника, пытается прислушаться к ним.       Но услышать - одно, почувствовать - совершенно другое.       Он стал давать милостыню. Каждый раз, когда проходил между больной матери с ребенком на улице, он не мог не остановиться около них. Они напоминали его и его мать, его детей и их мать - все они потеряли отца, самый главный источник дохода.       Господь милостив - и он послал этим людям Александра.       Господь жесток - он послал людям чуму, залезающую под кожу, бегущую по венам, заставляющую привыкнуть к ней, а после уничтожающую человека без остатка.       Как жаль что Александр не понимал - его мать, его жена, его дети - все они пострадали из-за чумы. Из-за чумы из рода Гамильтон.       Александр ходил по улицам. Постоянно. Он постоянно думал - со стороны казалось, что он мертвец, настолько мужчина был бледен.       Но внутри него был пожар. Пожар самой худшей стадии - гедонизма и отчаяния.       Он повторил свою ошибку второй раз - переспал с какой-то падшей женщиной, блядью, настоящим суккубом.       На этот раз - благо хватило на это мозгов, он не проболтался о своём блядстве никому.       Но ему казалось, всего лишь казалось, что сосуд внутри него покрылся еще парой трещин.

Время — блядь, с ним опять невнимателен Решений никаких, реальна только проблематика, не спятить бы И на тысячи кусков подле ног разлетается жизнь, как калейдоскоп

      Кто сказал что время лечит?       Элайза все еще ходит в трауре - прошло время - день, неделя, две, месяцы. Она несла на себе бремя матери, потерявшей собственного ребёнка. Самое страшное бремя.       После смерти Филиппа их семья подверглась ещё большим гонениям.       Говорят, Джеймса закидали камнями, а на Анжелику не мог посмотреть ни один молодой человек без презрения. Без единого шанса на сострадание.       Девушке не повезло больше всего.       Все, что сделал Гамильтон - поставило крест на ее обычной, нормальной жизни, какая должна быть у девушки в ее возрасте.

И мой бог, и твой бог, и их бог — всех оставил Он старый дядя, но уже не самых честных правил И на ночь глядя ты поймёшь, что больше ни черта нет И что любил ты, обернётся резко вверх ногами

      Александр молится.       Он молится за свою любимую жену - ей с каждым днем от горя становится только хуже.       Он молится за старшую дочь - от горя та сошла с ума. Каждый день она ищет своего любимого братца, зовет его к завтраку и к обеду. И каждый раз действительно искренне удивляется, когда узнает, что ее любимый братик мертв.       Он молится за своих младших детей - в гимназии они потеряли всякую честь. С детьми общаться никто не хочет. Они изгои. Вся чета Гамильтонов теперь изгои.       Он молится за своих клиентов - черт возьми, даже те, кто просто были его клиентами судебной практики, даже они стали презираемы, за особо сильную… связь с таким человеком.       В последнюю очередь он молится за себя.

Помни, нету Ничего святого. Тут суккубы, в барах порох Ничего святого. Меня погубит этот город Ничего святого. И всё до боли так знакомо Ма, я дома. Во мне тоже больше ничего святого

      Время все таки лечит.       Оно летит бесконечно - но становится проще.       Теперь уже голос их сына не чудится в коридорах. Теперь уже когда проходишь мимо его комнаты слезы не подступают к глазам, а предательское сердце не сжимается так сильно, что кажется, что скоро взорвется.       Даже Анжелика радует - она стала спокойней. Реже говорит о брате, больше улыбается, проводит даже время с отцом. Кажется, даже появился мужчина, имеющий на нее серьезные намерения.       Через четыре месяца он находит свою старшую дочь повесившуюся на крюке, который служил креплением для люстры.       Ее хоронят под яблоней, за домом.       Всем соседям они говорят, что она убежала с женихом и не вернулась.

Сегодня тебе грустно, завтра, вроде, норм Послезавтра ты висишь на люстре (Сектор Приз) Вдалеке горит очаг, в очаге горят мечты Страшно от того, чем стал Мерзко от того, чем был Но я согрел своей ладошкой в огоньке её глаз бы Если бы не тот несчастный случай

      Проходит год - у его жены наконец то на губах время от времени проскальзывает улыбка.       Теперь она зовет своего мужа на ужин - даже если это значит, что она стучится пару раз в дверь и еле шепчет, всего лишь одними губами «спускайся».       Дети стали часто общаться с мужчиной. Они вместе учат музыку, Александр учит Александра-младшего праву. Тот делает сильные успехи. Гамильтон надеется, что через десять лет его сын станет бесконечно хорошим юристом.

И боже упаси, горит всё, и молитвы напрасны Грабли снова ничему не учат Нервов провод оголён Путник, если ты устал То присядь на огонёк и в нём сгори, как Жанна Д'арк

      Элайзе резко становится хуже. По городу прошла серьезная зараза - она забрала с собой с сотню жизней.       Через пару месяцев его прекрасная супруга не может вставать с кровати без помощи супруга.       Они часто сидят рука об руку.       Просто смотрят друг на друга. Глаза обоих полны печали. Почему оба чувствовали приближение неизбежности.       Через три дня Элайза умирает на супружеской кровати.       Говорят, последние минуты ее жизни они общались.       Сосуд внутри Гамильтона на краю, и вот-вот грозится разбиться.

Моё тело — это храм Твоё тело — город Даже в этих двух местах, увы, нет ничего святого Нам заведомо так скучно было жить Соблазна нет Увы, но мы с улыбкой рады согрешить Мы все пусты

      Александр поселился у себя в кабинете. Он полностью бледен.       Работа и дети - единственное, ради чего он живет эти годы.       Он дает своим детям лучшее образование. Он заменяет своим детям и мать и отца и любую из сиделок.       Принимает клиентов на дом. Позволяет маленькому Александру присутствовать на его приемах.       Другие дети тоже его радуют - получают отличные оценки, играют на пианино и скрипке, пишут стихи и любят Александра.       Не виноват ни дом, ни этот город Просто в нас самих давно уж нету ничего святого.       Денег жестоко не хватает.       Александр приходит к самому отчаянному методу - продает себя. Он буквально продает свое тело.       Первым клиентом были люди из конгресса. Мужчины, женщины имели тело известного финансиста.       И он зарабатывает достаточно, чтобы платить своим клиентам за молчание.       Он мечтал уйти от блядства - от блядей, которых он ебал, чтобы забыть свою измену жене.       Он стал блядью, которой платят, с которой изменяют своим женам. Теперь он рушит чужие жизни.       Круг замкнулся.       Сосуд разбился.       И он молится.

Ничего святого. Тут суккубы, в барах порох Ничего святого. Меня погубит этот город Ничего святого. И всё до боли так знакомо Ма, я дома. Во мне тоже больше ничего святого