Вытки мою печаль

У дочери Оберина Мартелла был дар, которому позавидовал бы даже Король ночи, — она умела воскрешать мертвецов. И на её полотнах они представали не гниющими трупами, с которых постепенно оползала посиневшая кожа и которые до сих пор мучили половину Вестероса в кошмарах. Нет. Они были по-прежнему живыми — такими, как она их запомнила. И даже замершие навек лица как будто бы двигались. Вот Рейенис сейчас усмехнётся с тем самым оскалом, свойственным лишь ей и её дяде, Красному Змею Дорнийскому, и вскинет подбородок повыше. А Эйегон лениво потянется на троне, разминая шею. А бастард за его спиной положит ладонь на рукоять своего меча, и белый плащ на его плечах всколыхнётся. Тиена Сэнд одним лишь гобеленом воскресила прошлое, о котором Визерис Таргариен мечтал бы позабыть. И на мгновение ему даже показалось, что они и вправду ожили в стенах вышитого тронного зала. Он протянул руку, коснувшись ткани — ровные, маленькие стежки. Его и прежде поражала точность вышивки Тиены, но теперь… она превзошла себя. — Они как живые, — произнёс Визерис, не в силах оторвать взгляд от гобелена, с которого ему усмехалась Рейенис и слабо улыбался Эйегон, повенчанный короной Завоевателя. Когда Визерис стал королём, надеть ту же корону он в себе сил не нашёл, хотя годы назад грезил о ней, представляя, как однажды займёт место Эйегона. И вот он занял. И день, когда на его голову возложили корону, стал одним из самых несчастливых в его жизни. И в жизни Семи Королевств. Тиена приблизилась. И когда Визерис обернулся, он с удивлением увидел, что теперь она стоит не у самой двери в свои покои, а по его левую руку. Он не услышал её шагов, пока рассматривал вышитый ей гобелен. Тиена замерла рядом молча, не обращая на него внимания, хотя сама позвала его взглянуть. Но, видимо, его мнение её не особенно интересовало. Визерис её понимал, они оба словно стояли у надгробия и думали каждый о своём, вспоминая людей, прежде дорогих им. И слов друг для друга у них не находилось. Визериса тяготило это молчание. — Эйегон будто вот-вот зевнёт, — усмехнулся он, надеясь тем самым разрушить повисшую тишину. И его слова её и вправду раскололи, разрубили на двое гулким ударом меча. Но легче от того не стало. Тиена повернулась к нему, и в её глазах он впервые увидел отражение собственных эмоций: скорби, грусти и тоски. Не думал он, что однажды будет скучать по Эйегону и его братцу-бастарду. Не скучать по Рейенис он не мог, даже если не видел её меньше месяца. — Он никогда не любил принимать посетителей, — Визерис не ожидал, что Тиена заговорит. И потому его тряхнуло, когда он услышал её слова. Он кивнул. — У Рейенис это выходило лучше. — По дорнийским законам она могла бы стать королевой, — обронила Тиена, вновь глядя на гобелен, а не на Визериса. — Рейегару следовало сделать её наследницей. Визерис кивнул. Если бы не Рейенис, Эйегон был бы никчёмным правителем. Очаровательный, весёлый, но абсолютно беззаботный, слишком порывистый и эмоциональный. Даже из Джона Сноу король вышел бы лучше, чем из него. Но Эйегону повезло — его десницей стала Рейенис. Ему всегда везло, ведь она была ему ещё и женой и по-настоящему любила его. Хотя Визерис так и не сумел понять — почему. — Она была бы хорошей королевой, — сказал он. Рейенис была лучшей из них всех, возможно, таковой её сделала кровь Мартеллов, разбавившая пламя в жилах. Она была особенной. Визерис любил её. Тиена даже и представить себе не могла, насколько сильно. Не как дочь своего брата и приятельницу по детским играм — как женщину, с которой желал бы разделить каждый год своей жизни. Даже когда сердце его наполнялось яростью и завистью, ей одной он не желал зла. Пусть из-за гнева и растоптанной гордости так и не сказал ей, что любил её. — Но она бы всё равно умерла. Балерион — чёрный, с широкими крыльями и оскаленными зубами, самый большой из трёх возрождённых ею драконов — свернулся кольцом у подножия Железного Трона, как прежде сворачивался у ног Рейенис её дикий кот. Об этом несносном животном Визерис заботился ещё несколько лет после смерти Рейенис, пока тот не помер у него на руках. После него осталось огромное потомство, и теперь не меньше сотни чёрных котят безнаказанно отбирали еду у поваров Красного Замка. Драконы же, оживлённые Рейенис, канули в лету. Но тут, на гобелене Тиены, они всё ещё были живы. Серебристая драконица Сноу шипела сквозь стиснутые зубы, Вхагар парила под потолком зала. Три дракона. И три их всадника. Как говаривал Рейегар, три головы дракона. Визерис всегда им завидовал. Своим племянникам. Даже этому щенку, Рейегарову выблядку, Джону Сноу. И он смог оседлать дракона. Визерис же оставался не у дел. Ему не досталось яйца. И он был вынужден смотреть, задрав голову вверх, как они летают, и как их драконы изрыгают пламя, взмахивают крыльями, разрезая облака. И казалось, не было ничего тяжелее. Но драконы погибли в битве с Иными. И он стал королём. Единственный выживший Таргариен. Последний. У Семи Королевств просто не было другого кандидата. Рейенис была бы лучшей королевой, чем он, но она умерла вместе со своим драконом и двумя братьями. А Визерис остался жив. Когда-то он думал, что не было ничего хуже, чем глядеть, как его племянники парят в небе над Красным Замком. Но он был вынужден смотреть, как они падают. Как дракон Рейенис хрипит посиневшим, оледеневшим ртом, сражённый копьём Иного. Как из его пасти вырывается всполох синего огня. Как разбивается о Стену драконица Сноу. И в ледяном пламени сгорает Вхагар и Эйегон. И это оказалось тяжелее. Из всех них похоронить удалось только Сноу. От Эйегона и Рейенис осталась лишь зола, разлетевшаяся по снегу за Стеной. Визерис не приходил к его надгробию в Великой Септе Бейлора, без него у Сноу было и так много посетителей. А они и при жизни-то не ладили, Визерис никогда не считал его Таргариеном. Он и на Рейенис-то злился за то, что она отдала яйцо не ему, а братцу-бастарду, Сноу же просто ненавидел. Немногое поменяла его смерть. Любовь к нему в Визерисе не проснулась. — Мне её не хватает, — тихо признался он, стараясь не смотреть на Тиену, и чувствовал, что она так же не смотрит на него. И им обоим кажется, будто Рейенис сейчас положит руку на плечо Эйегону, тот спрячет зевок за волосами, обернувшись к ней, а Сноу поведёт онемевшими плечами, и зашуршит его белый плащ. На гобелене они вновь живы. И Визерис многое отдал бы, чтобы и в реальности было так. И многое — чтобы не вспоминать об этом. Возможно, когда-нибудь гобелен, вытканный Тиеной, и повесят в тронном зале. Но не при его жизни — ему слишком больно на него смотреть. — Мне их всех не хватает.