Сонечка

И вот твой взор, с враждебной мглою споря… Дальше всё было серым и туманным. Позвонил сестре. Она приехала и вызвала скорую. Толку от того было немного, но так было нужно. Один вопрос – кому? Пока малая ехала, я осмотрелся. Вот лужа крови. Вот в луже нож с моей кухни. А что это по всей остальной комнате? По полу были рассыпаны бумажки, исписанные аккуратным почерком. Сонины записи. Не в состоянии стоять без дела – и не желая ни с кем делиться её жизнью – я собрал листочки и занёс в кабинет. Так было правильно. Не знаю почему, но правильно. Врачы забрали её у меня. Милиция записала всё, что я смог им рассказать. О записях я, конечно, умолчал. Прошло дней пять-шесть, пока всё более-менее устаканилось. Похоронами занимались Сонины родители. Её похоронили где-то там, на родине. Нас с Поликсеной, понятное дело, никто не ждал. И мы не поехали. Хотя после этого я не раз и не два бывал на её могиле. Корил ли себя, что не приехал на похороны? Нет. Я корил себя только за то, что ничем не смог ей помочь. В этом я был виноват тогда и остался виноват до сегодняшнего дня, до вечера – ирония! – понедельника, когда смерть наконец-то примет меня в свои объятья. В понедельник, ровно через неделю после смерти Сонечки, я открыл шкаф, где спрятал её записи. Пришло время прочитать их. И сегодня они со мной, тут, в кармане куртки, у сердца. Но текст их я процитирую по памяти. Память… Память, это наш с тобой последний рывок. Давай окончим эту сказку, ладно? А после забытьё… Записи были без дат, но с номерами. 13 листочков – всё, что осталось мне в наследство от любви. 1. Маски не любят темноту. В ней они теряются, растворяются в ненужности. Все, кого я видела в темноте, были честны либо лгали так плохо, что это было заметно с первых слов. Маскам необходим яркий, можно сказать, сценический свет. Тогда они раскрываются в полной мере. Возможно, поэтому люди плачут на похоронах только когда они вместе, а наедине с собой они успокаиваются, утихают. Нет нужды в дешёвых спектаклях.. Интересно, кто по-настоящему заплачет на моих похоронах? 2. С нами Бог! А с нами – это с кем? Разве может Бог быть только с одними, если Бог официально создал всех и всех любит одинаково? Разве есть смысл во враждовании религий и конфессий, если, как писал Богданович, “мы ўсе разам ляцім да зор”? За такие мысли моя фанатичная крёстная обозвала меня экуменисткой и призвала скорее покаяться. Иначе сгорю в аду. Кошмар какой! 3. Я — филолог! Мало кто верил, большинство было против, но вот она я! Язык притягивает меня с каждым днём всё больше. Язык — это система существования. Система реальности. Всё названное имеет смысл и существует. Всё, для чего у нас нет имени, для нас не существует. Индийские философы и языковеды со мной бы точно не поспорили. Может, потому, что я краду их мысли? Язык нас объединяет. Мы все из одного корня, и при этом корни — язык. Язык растёт вместе с нами и вместе с нами умирает. Язык человека — идиолект — почти всегда умирает вместе с человеком. Когда я лягу в гроб, я буду не одна. Со мной будет мой язык. 4. История идёт от плохого к хорошему, иногда временно проваливаясь в тёмные бездны бесчеловечности. Но в истории нет права оставаться на дне надолго. Истории суждено привести нас всех к Божьему Свету. Мне не кажется, что Бог придёт нас карать. У него другие задачи. Иначе он явный садомазохист. Ведь какой смысл мучать своё создание, то есть, по сути, часть себя? Бог спасёт всех, и всем нам будет счастье. Что правда, со временем я всё меньше хочу быть спасённой. 5. Зима. Снег убирает с доски лишние фигуры. Я хотела бы, чтобы снег убрал и меня. Вчера снова начался сезон депрессии. Конечно, я об этом никому не скажу. Но с каждым новым сезоном мне всё тяжелее вставать по утрам. Я придумала себе средство от апатии. Когда я понимаю, что ничего не хочу и ничего не могу, я заставляю себя поставить чайник. Конечно, в комнате общежития этого делать нельзя, но хотя бы так. А где кипит чайник — там и чай делается. А где чай, там тепло. И уже чуточку легче. Я верю, что скоро и это пройдёт. И вернётся мания. И всё будет гореть в руках, как раньше. Люблю манию. Жаль, что она не слишком частая. Между прочим, только во время неё я чувствую себя живой. 6. Я не писала уже почти полгода. На дворе июль. А я взялась за магию. В неё можно сколько угодно не верить, за неё можно сколько угодно наказывать, однако же она работает. Работает! Вот вчера я с помощью маятника говорила с духом Калиновского. Он посоветовал мне бороться. Бороться до конца. А когда тот конец — я пойму в конце. И приму его с достоинством. Хочу в это верить. А магия… А магия мне поможет. По крайней мере, хотя бы в том, чтобы понять себя. 7. Женщины тоже имеют право жить! И жить так, как им того хочется! Женщины не прислуга, не проститутки, не инкубаторы! Женщины — люди! Мы — люди. А люди ли вы? 8. Написали девчонки из “Скрыжаванняў”. Ксеня говорила, что у них с Наташкой наконец-то всё хорошо. Дай Боже им счастья в нашем таком враждебном мире! Юляша уже в Минске. Говорит, устроилась куда-то на работу. Хочет перестать зависеть от родителей. В чём-то я её понимаю. Только вот я хочу перестать зависеть от этого мира. От всего мира вообще. 9. Магия перастаёт работать. Словно кто-то хочет забрать у меня последнее утешение в этой жизни. Я верила в Бога. Я верила в любовь, которая спасёт от всего. Я верила в Революцию, какую-то необычайную, наивысшую Революцию, которая придёт и изменит весь этот мир. Я верила в магию, которая не решит все проблемы, но даст хоть какую-то опору в шатком сне под громким именем “реальность”. Я верила в книги, в умные книги, которые могут дать ответы на любой вопрос, стоит только дочитать… Но теперь я не верю. 10. Осень. Я снова в Минске. Деревья скоро потеряют листья так, как мир — остатки смысла. Интересно: что бы сказал Бхартригари об этом мире, сидя со мной в Центральном за бокалом пива? Ах, да. Я забыла. Магия не работает. 11. В любви, возможно, всё же есть какой-то смысл. Это странно, но, Боже, видимо, я впервые в жизни влюбилась. Он на целых 14 лет старше меня. И ему скорее всего нет до меня никакого дела. Но мне хватит и того, что чувствую я. Впрочем, и в его взгляде я вижу что-то… По старой привычке раскладываю карты, забыв, что они не работают. Пасьянс сложился. Быть может, и в жизни что-то сложится? 12. Почему вы ищете мудрость этого мира? Что вы от неё хотите? Оставьте её в покое! А что если в этом мире нет никакой мудрости? А что если мудрость этого мира больна биполярным аффективным расстройством? Что тогда, чёртовы умники? Зачем вы насилуете и так уже полумёртвую мудрость? Зачем вы прикрываете свою тьму её трупом? В этом мире больше нечего строить. Вы хотите мудрости? Тогда разрушьте этот мир и начните всё заново. Вы получите мудрость. Только вот всё то, что вы создадите, вас камнями и закидает. “Они поставят памятники тупым и жадным чудовищам. И будут петь о них песни”. 13. Я предчувствую развязку. Всё, что должно, сделано. Всё, что моглось, смоглось. Остались последние врата. Врата боли. Всё, как и говорил Калиновский. Конец стороной не обойдёт. Ну, хотя бы поздоровался. И на том спасибо. Я написала песню об этих вратах. И вот сегодня, видимо, в последний день моей жизни, я пою её торжественно как никогда. А что там, за вратами боли? Можа, калісьці – Божа, скажы мне – І я нарэшце знайду спакой?.. Эх, а она мне так и не спела свою песню…