I can't understand...

*** - Не трогай! Не твое! – выхватываю из рук брата машинку. Она моя! Моя! Неужели он не понимает!? И вообще – большой уже, чтобы в игрушки играть! Он обиженно сопит у меня за спиной и фыркает: - Делиться надо. Ты у меня вообще все без спроса берешь, но я же не ору! Жадина-говядина-в-жопе-шоколадина! – потом глубоко, не как одиннадцатилетний ребенок, а как взрослый человек, вздыхает, - Маленький еще. Потом поймешь. *** - Не трогай! Не твое! – в руках брата мой дневник. Ладно бы школьный – пережил бы, хотя там мрак и ужас, если честно, но в руках у него мой ЛИЧНЫЙ дневник, где записано все: все мои мысли, чувства, желания. И мне никогда не хотелось и не хочется до сих пор, чтобы эти кривые строчки, такие же кривые, как все внутри у меня, такие же кривые и непонятные, как моя жизнь, видел еще кто-то кроме меня. Брат хмурит брови, но кладет тетрадку на мои вытянутые ладони: - Доверять надо. Ты мои стихи видел, ты мои тетрадки брал, но я не орал и не скандалил, а там кошмар полный, между прочим. Я НИЧЕГО из этого показывать не хотел, а ты посмотрел… Ладно… Ты еще маленький… Потом поймешь… *** - Не трогай! Не твое! – Вадик переправляет и переписывает тексты. МОИ тексты. Я понимаю, что в таком виде они нормальными песнями не станут, но где-то в глубине души все равно ворочается что-то странное, почти животное, собственническое. И это что-то требует оставить все так, как есть на помятых клочках бумаги. - Меняться нужно. Ты же переделываешь мое под себя, мне это тоже не нравится, но я к этому нормально отношусь, потому что знаю, что так нужно, что будет лучше для всех, и что я узнаю и найду что-то новое. Хотя… Забей… Молодой еще – может, потом поймешь. *** - Не трогай! Не твое! – вырываю у Вадика из рук листы с его записями и пометками, которые не далее как вчера спер из его же стола для своих нужд, и со всей силы отвешиваю ему пощечину. Он накрывает своей ладонью красно-пылающий след и качает головой. - Предавать не нужно. Я никогда в жизни ничего не делал у тебя за спиной, а ты, как крыса, тебе лишь бы все тридцать три удовольствия справить, а на окружающих ты хуй давно забил. Я не знаю, что делать и как тебе внушить это. Ты уже взрослый вроде, но ведешь себя, как маленький. И я уже не уверен, что ты поймешь… И он ушел. Впервые ушел из моей жизни. Наверное, чтобы я понял все слова, сказанные им за столько лет. *** - Не трогай! Не твое! – выхватываю из его рук лезвие, которым собирался перерезать себе горло. Я уже слишком устал, поэтому вскрывать вены было бы слишком долго. А Вадик вот так внезапно нарисовался впервые за несколько лет, да еще и в такой ответственный момент, и пытается снова перестроить мою жизнь! - Терпеть надо… - он осекается, - А ты не умеешь терпеть… - на несколько секунд в номере затрапезной гостиницы повисла такая тишина, что ее можно было даже потрогать и услышать, - Ты не умеешь слышать, точнее, не хочешь. И я так понимаю, что мне больше делать здесь нечего, - вкладывает обратно в мою ладонь лезвие, - Режь что ли! – выражение голоса Вадика не изменилось ни разу на протяжении всей его тирады, - Хотя… Бляяяя… У тебя же духу не хватит! Никогда не хватало! – громко и заливисто смеется, - Ты даже сам себе не можешь признаться, что у тебя давно ни на что не хватает духу! И я, блять, мало того, что не знаю, что я могу тебе сказать или как я могу с тобой поступить, я вот ничего не собираюсь делать! Ничего! Вообще НИЧЕГО! – от взгляда Вадика мне начало казаться, что я плавлюсь в каком-то адском огне, - Я только сейчас уяснил, что за все сорок с лишним лет твоей жизни, я просто тупо сотрясал воздух, и все. А ты, как пускал все по хую, так и пускаешь, и пускать будешь. И больше я тебе никогда и ничего не скажу – ты не маленький, и ты точно не поймешь… В сознание меня привел только громкий хлопок двери. Я бессильно опустился на пол, а лезвие выпало из руки. Да, у меня реально не хватит духу. Да, я бессилен. А теперь я еще и один, а все потому, что я не хочу слышать и понимать, и что я до сих пор ничего не понял…