ещё пять минут, поговорю я с тобой. я не знаю, что мне делать, не знаю, что мне делать. ещё пять минут, и я расстанусь с тобой. я не знаю, что мне делать, не знаю, что мне делать.
— Полина, когда будет малина? зимний цветущий сад во тьме луны. она боится на него смотреть, когда он злится или просто без эмоций занимается чем-то. боится наткнуться на холод его карего омута, в который с разбега бы прыгнула, не раздумывая. а он, в полумраке, замученный, не может себе позволить смотреть на её улыбку слишком долго. обещает и никогда не сдерживается, что в порыве её смеха, не успев вовремя отвернуться, столкнётся с двумя горящими бездонными изумрудами, что так тщательно изучают каждый сантиметр его тела. он сразу запоминает её утренний ритуал — подготовить смену и под оглушающего мияги пить кофе. он мечтает присоединиться и обсудить погоду за окном или сказать что-то неловкое, чтобы она просто улыбалась. но парадокс весь в том, что кофе он не пьёт, да и нужные слова на русском всегда невпопад. он разглядывает снегопад, а хочет её укутанную в шарф и дутую куртку провожать до дома и бросаться снежками. и каждое утро подкладывает в стаканчик по пакетику кофе, чтобы он никогда не закончился. — Гагарина! —кричит через всю кухню, наблюдая за её детской обидой и попыткой скрыть улыбку, ведь он аккуратно требует к себе внимание. полина чем-то встревоженная, в себе не разбирающаяся, с киндером в руках и энергетиком под боком, завлекает муслима и заставляет следить за ней, как за играющимся бантиком котёнком. он время на стоп ставит, шум вокруг подавляет и безмолвно смотрит. карие глаза прикованы к её веснушкам, рыжим волосам и блестящему взгляду. она тихо останавливается, протирая очередной стол, на нарезку всматривается, а там замерзший глубокий омут. его неловкий смех, ведь мир позволяет в эту минуту устроить медленный танец глаз под ливнем безумства и кипящих чувств внутри. — Муслим? — эхом по кухне и мурашками по коже. он, столбенея на мгновение, вновь выключает эмоции и прячется в невидимой части кухни. холодная вода всегда помогает прийти в себя: в ладошки её набирая, в лицо выплескивает и не понимает: что она с ним творит. я завис на моменте, врос у горы — и поклялся всю жизнь за тобою идти. это тяжелее, чем жить вдали от близких, иметь один выходной в неделю и соблюдать рамадан. трудно понять это ощущение тепла внутри, когда раньше его никогда не чувствовал. это как первый раз попробовать мороженое. нет, вру, тот самый клубничный чизкейк. — ты научишь меня работать на кассе? яркая вспышка эмоций. они становятся чуть ближе друг к другу, а полка упаковки больше не разделяет. муслим проводит все дни на кассе, заливисто смеётся с её неловкостей, а после тяжкой запары заваривает ей кофе в свою кружку… — а откуда ты знаешь, какой кофе я пью? полина миловидность свою под ухмылкой задумчивой прячет. он, теряясь, подходит сзади, включает «untouchable», словно словами песни пытаясь донести истину, по спине ей пальцами проводит и отвечает: — вообще-то у меня к нему ещё есть яйцо… ээ, блин, киндер. громкий смех с его любимого акцента, и крики с кухни с просьбами быть потише. муслим быстро, что-то на своём, кричит в ответку, и ребята удивлённо замолкают сами. герои из книг не видели даже краше тебя. меня будто бы мажет. простая благодарность за помощь в повышении ставки? он начинает приходить на кассу, когда больше в этом нет необходимости. молча упаковывает, когда запары совсем нет, открывает курьерам смены и даже выдает пару заказов клиентам, чтобы она могла спокойно покушать. из глубин этих глаз карего плена выбраться тяжко, но я был первым. в голове полины муслим зарывается в самую глубь. там, где сидит любимый пёс, серый кот и любовь к грусти. и, не веря в себя, принимает это за дружбу, за рабочие моменты, что считаются нормой. вот только не слышит она разговоров, где он другим запрещает помогать и учиться, когда рыжая на смене. снег медленно тает за окном, лёд трещит. странная загадка, что так хотелось разгадать. она на руки его с венами выступающими смотрит, на худое тело с вечно замотанными от болей запястьями, угрюмость и спокойствие его уловить хочет и понять: как правильно себя с ним вести. — Гагарина, волос свой забери! — в порыве хорошего настроения передаёт он с кухни. — себе оставь, можешь куклу-вуду сделать. — недовольно бурчит, потому что саму дико раздражают волосы повсюду. — кукла-вуду-муду… это что? — хмурит брови, стреляя лучами карими. — игрушка такая, как неживая версия человека… ножкой подвинешь, и человек начнёт не по своей воле двигать. задумывается, слова уловить пытается, а потом выдаёт: — если я её во сне обнимать буду, ты почувствуешь? взгляд самого милого кота в жизни. он поднимает глаза так, что всё наполняется туманом безмолвных чувств. она смущается, краснеет, а после убегает в туалет, чтобы прийти в себя и поверить в то, что сейчас слышит. это же муслим… он же просто шутит, да? просто подкаты в хорошем настроении, не более… а почему тогда глаза так предательски блестят у обоих? википедия на это быстро находит ответ: любовь — это чувство самоотверженной, сердечной привязанности. они никогда не ездят домой вместе. кто-то скажет: живут в разных сторонах, а судьба говорит, что ещё не время. ему сидеть бы в машине и уходить первым с работы, но до последней минуты после закрытия он с ней. они выходят вместе, проскальзывая через кухню к выходу, когда кто-то, устав ждать, появляется у двери и выключает свет. муслим хватает её за руку так ловко, словно делает так каждый день. то ли от собственного испуга, то ли от желания спасти её от страха темноты. вот только его перекрывает что-то иное. титановых усилий стоил первый шаг. разряд бешеной молнии. вспышка громкого салюта. кипяток по замёрзшей коже. свет включается быстро, вот только они, не сумев расцепить руки вовремя, попадают под недоумение одного из поваров. плевать. просто можно поставить момент на паузу и снова вонзить в себя ток? — ты живёшь в лесу? муслим рассматривает дорогу с таким интересом, словно где-то в горах, а не мрачном маленьком городе. но способность находить красоту в мелочах — его особенность. только полина совсем не мелочь, а красоту её в своих мыслях он сравнивает с яркой луной среди сине-чёрного неба. он запоминает её адрес, знает, сколько она гуляет с собакой и какая у них любимая лавочка. тоша срывается с поводка и куда-то быстро и подозрительно увлечённо бежит, не слыша крики за спиной хозяйки с просьбами вернуться. полина ищет его минут двадцать, когда зелёные изумруды становятся ярче от выступивших слёз и собственной усталости… и потом видит его, а рядом счастливого тошу, что перебирает лапками и, если бы умел, улыбался бы от своей хитрости. — здравствуйте, добро пожаловать. она начинает смеяться, а тот сразу подхватывает. — а если бы это был не я, а бомж-момж? — поднимая брови от отсутствия у неё удивления видеть его в поздний час, муслим подходит ближе и замечает покрасневшие руки. — хорошо, что это ты. молвит душа, а сердце наивно вырывается из груди. — можно я буду ваш охранник? — муслим, просто проводи меня… они долго что-то обсуждают, пока идут до дома, а он, не сумев сдержаться, снова берёт её за руку. холодные пальцы предательски отказываются сжиматься, пытаясь растаять в крепких мужских. он прощается с ней и с её собакой, неотрывно наблюдая, как скрываются они за дверью, а после, поднимая голову вверх, видит чёрное небо, с которого хлопьями падает снег на только что оголевший асфальт. да, я был первый, кто мог бы понять; чьи речи чисты, чьи речи обнять могут, угомонить, все песни твои без печали. он не думает о том, что будет говорить проверяющим дома, что солгать или какие последствия ждут. в голове только веснушки и наивная улыбка на красных щеках. погода начинает радовать, когда показывает первые листики на старых деревьях. полина перебирается в любимую кожанку и длинное платье. кольца и множество серёжек украшают хрупкие пальцы и маленькие уши. муслим, выйдя вместо заготовщика в восемь утра, вероятно, теряет дар речи, когда видит её в таком образе. безумно женственном, аккуратном и завлекающим настолько, что вернуть себе обратно сосредоточенность становится трудно. — а ты… почему так смотришь? — протягивает она, сверкая зелёными лучами. —а ты… почему такая красивая? — повторяет он, не сводя взгляда. полина улыбается, щеки краснеют, молча с кухни улетает, словно бабочка, распустив крылья, оставляя свой фруктовый аромат повсюду. я любил тебя изначально. пальцы столбенеют в желании прижать её к груди и впитать в каждый кусочек формы её запах. она на минуту останавливается в моповой, безмолвно кричит от счастья (?), а после, возвращаясь в реальность, надевает (не)любимую форму. смены пролетают быстро, но спеша поскорее выйти с работы, полина никогда не натыкается на него. всегда желает этого, но муслим начинает уезжать раньше всех, перестаёт разговаривать, потеряно залипая в телефон, а после пропадает на неделю. ничего не понимая, начальство закидывает вопросами она, что только вызывает недовольство и отмашки: «он болеет». вот только подозрительно версии начинают расходиться. очередной день без его глаз. тяжело, когда держать его за руку становится привычкой. другие внимание её к себе забрать хотят, в её глазах утонуть и улыбку прочувствовать, только вот она злиться начинает и в себе замыкаться, чувствуя, что теряет его. май подбирается ближе, рыжие волосы развевает, надежду даря. полина стоит на улице у крыльца рабочего, когда, закрыв глаза от усталости, слышится за спиной: — Гагарина! — родной голос бальзамом по сердцу. солнце уходит в унисон запах твоих губ. муслим подбирается запретно близко, разворачивая её к себе и жадно впивается в пухлые губы. разряд. ещё разряд. и тело накрывает волна теплоты и море мурашек. а ты хоть знаешь, как долго я мечтал — к твоим прикоснуться губам, моя душа? — а если кто-то увидит? — сбитое дыхание шепчет в шею. — мне вообще без разница, — улыбается, снова целует её открытые плечи, ключицы и мягкие руки. один из поваров появляется из-за двери, с муслимом на своём говорит долго, а тот, переводя взгляд то на неё, то на собеседника, в миг темнеет и опускает голову. — у него сегодня должен был быть последний день, — ведро холодной воды на голову. камень внутри ничего не весит? он опускается на самое дно живота и больно впивается самой острой иглой в кожу. почему она всегда получает удары оттуда, где мгновение назад сбылась мечта? кости ломает пополам. при том так медленно, как на самой жестокой каторге. уезжает навсегда? навсегда — на всё время, на всю жизнь. опять отвечает википедия. она так часто слышит это слово и никогда не наблюдает его вживую. поворачивает голову, чтобы увидеть его глаза после информации, что он хотел скрыть. а его нет. исчез также тихо и быстро, как и появился. в горле ком, как будто в сухую проглотила таблетку. становится так душно, что хочется в самый лютый мороз очутиться посреди замёрзшего озера, упасть на лёд и закрыть глаза. закрыть глаза и сделать важный глоток свежего воздуха.ты же понимала, так не хочу, не хочу потерять я. ты же сказала, что наша любовь цвести не перестанет. помнишь мой запах? я твоего никогда не забуду.
вы когда-нибудь шли по улице под начинающимся дождём, что с каждой минутой поливал всё сильнее? бежали, боясь куда-то не успеть? плакали, обещая себе никогда не быть слабым? полина ещё никогда не видела сильнее дождя, чем этот. на её одежде не осталось ни единого намёка на сухой кусочек. она бежит быстро, задыхаясь и уставая. ноги обидно не слушаются, путаются, заставляют спотыкаться и мечтать не упасть. слёзы водопадом по щекам красным, осколками по асфальту, ветром по волосам рыжим. остановившись на секунду, она видит его родную спину. муслим стоит тихо, прощаясь с провожающими его друзьями (?), опустив голову, бормочет под нос неразборчивые фразы. и не только по тому, что они на его языке. печаль засела глубоко под сердцем, а внутри сейчас было что-то тяжелее, чем погода на улице. он не принимает зонта и предпочитает мокнуть, потому что душевные раны не волнует сырость. они выскребывают последнее, кровоточат, ноют, разрастаются. по телу пуская ток, что уже не от прикосновений любимых болезненно ударяет. — Муслим! — обессилено за спиной. и в его груди завывает ещё сильнее. он поворачивается, не веря, что ему не послышалось. а там полина, насквозь сырая, красная от бега, зарёванная… и с малиной в руках. ягоды яркие со слезами и дождём перемешаны, уколами усеяны, любовью пропитаны. — я же обещала, — улыбка родная, детская и до жути наивная.осталось пять минут, скажи, что влюблена.
муслим не говорит ничего, только ловко хватает её на руки, сжимая в самых крепких объятиях, целует жадно, отпускать не хочет…. и мечтает забрать с собой в этот тусклый поезд, что заждался уже пассажиров. — мен сени севаман. он говорит на узбекском, а она понимает каждую буковку. — я тебя тоже люблю. муслим заходит в поезд, не сводя с неё взгляда, долго стоит у окошка и не может позволить себе выйти. боится не сдержаться и самому пустить слезу. для других — это грех, предательство религии, а для него позволить её обидеть равносильно самому сильному греху. он смотрит, как она продолжает плакать, всё ещё ощущая его ладони, что стирают слёзы с щёк. его тёплые поцелуи на холодной сырой шее, руки крепкие на талии и приятный, нет, самый вкусный парфюм. он оставляет полине свои духи, чтобы та никогда не забыла его запах. только не знает он, что все вещи и так насквозь пропитаны им. им всем до каждого пунктика. вас когда-нибудь ломало от человека чуть хуже, чем от любой другой зависимости? а с ним у неё редко бывает передоз. всегда только его нехватание. они так многое не успели вместе. полина не стесняется своего сердца, на которое снова придётся наносить кривые марлевые повязки, затыкать кровотечения и вновь одной собирать по кусочкам и зашивать. муслим кладёт руку на стекло и обессилено пустым карим омутом смотрит, а в нём читаются все те слова, что не успел сказать. полина руку прикладывает с другой стороны, громко плачет, наплевав на весь мир вокруг. есть только он, она и этот серый вокзал со сверкающей молнией на небе и гремящим боем в груди обоих. я даю слово тебе не названивать, только в последний раз взгляни на меня теми глазами, и я, наверное, буду счастлив. поезд бесчувственно и быстро скрывается вдали, а после, не сумев сдержаться, полина падает на колени, закрывая лицо руками. она, конечно научится жить без него, снова начнёт ходить на работу счастливая, но никогда так не сойдёт с ума больше. закроет сердце ржавым ключом на замок, расцветёт, покраситься в ярко-рыжий. и в очередной новый год, оставшись одна, будет возвращаться уставшая с работы. возьмёт тошу гулять, захватит бенгальские свечи, чтоб не сорить дома. и услышит за спиной: — Гагарина! с киндером в руках и какой-то игрушкой для тоши. карий туман снова накроет с головой, а зелёные изумруды, что так долго были бездыханны, снова загорятся, как яркое пламя. он вернётся, чтобы остаться навсегда.