Без выбора.

- Убейте его, - приказным тоном грозит голос сверху. Санкт-Петербург не слушается, не хочет. Глаза пробегаются по раскровавленной туше, что сидела пред ним почти без сознания, почему-то продолжая удерживаться за тонкую нить собственной жизни. Еще какое-то время и жертва сама умрет от потери крови, но ему решают облегчить смерть и прекратить муки, выдав в руки Столицы железный пистолет с какой-то дорогой деревянной вставкой. Саша не впервые держит пистолет и не от этого его ресницы сейчас судорожно дрожат, а пальцы скользят по курку, не решаясь надавить вниз. Он стрелял до этого, был обучен многим тактикам боя, но убивать его заставляют впервые: не армией, не простыми приказами для смертных, а собственными руками. - Чего Вы медлите, Александр? Его жизнь уже не умеет ценности, так облегчите его муки и прибудет с Вами Бог, - Московский стоит позади, скрестив руки в замок за собственной спиной. Он легко бы мог сделать это и сам, этому он уже научен, но это было бы слишком просто, да и одной из главных задач сейчас было научить Романова. Голос был пугающе спокоен, а перед глазами Питера так и мелькало выражение лица наставника: ни грамма эмоций, а в голубых глазах ни капли сожаления за лишения кого-то жизни. Александр сглатывает, кадык неестественно дергается, а к горлу поступает, кажется, новый ком. Он перекрывает дыхание, отчего грудь мальчика всподымается так заметно и так сильно, что единственное, что сейчас наполняло комнату были лишь эти глубокие вздохи и протяжные выдохи. Пахнет сыростью, окисленной кровью. Кажется, что еще чуть-чуть и ко рту подкатит не новый ком, а рвота. Рука с оружием заметно дрожит, Романов направляет дуло в пол, с надеждой оборачиваясь назад, взглядом встречаясь с блондином. - Но.. Он не заслуживает смерти, - голос предательски вибрирует, сходя на шепот. Тонкие брови изгибаются, а в серебряных глазах читается слишком много сожаления - Он предал страну, он сделал свой выбор, - Густые брови Московского хмурятся, образуя небольшую складку. Саша был слишком наивен, - Вы скудно мыслите, Александр И вправду, Питер был слишком молод, слишком наивен. Пока его мир играет лишь радужными красками, а на глаза напялены розовые линзы, которые так резко со временем спадут прочь, оголяя вид на реальный и жестокий мир. Он был ребенком, которого насильно заставляют скоро распрощаться с мирным детством. Он не человек, он - город, поэтому и детства никакого у него не может и быть. Михаил, будто предчувствовав то, как скоро может расплакаться его ученик, лишь одобрено кивает, по-родному укладывая руку на плечо. Александру ничего не остается, кроме как повиноваться. Зажмурив глаза, спасая себя не только от непристойного зрелища, но и пытаясь сдержать слезы, рука механически поднимается на уровень, в котором кажется, пробыла минут 20. И стреляет. Предатель не сопротивляется, пред этим лишь сложив руки и подняв взгляд вверх, губами тихо-тихо нашептывая молитву. Он умер, с сидячего положения его туша упала вниз, создавая на побеленном бетоне багровую лужицу крови. Романов кривит губы, сопит носом и не решаясь смотреть назад, роняет из рук оружие, неприлично приближаясь к Москве и припадая в объятия. Блондин не сопротивляется, лишь удивленно округляет глаза и заводит руку в кудрявые пряди. - Вы поступили верно, - шепчет Михаил, капелька пренебрежения постепенно испаряется, как только он видит в воспитаннике своем себя же: всю ту любовь к людям, к миру, жалость за каждую жизнь. Их судьбы разные, но даже в этом можно было найти нити схожести.