these walls.

Утро оказывается сырым и очень ранним, на часах 6:25. Холодно даже внутри. Солнца нет, тучи толкаются в небе, как потерянные, а чужая рука появляется у него на предплечье мгновенно, уверенно. Кто-то вытряхивает его из крепкого сна, словно бросает на стол целую гору монеток, ну и их звон разносится вокруг, сердце подпрыгивает в горле, а глаза мгновенно открываются. Ну, начинается. Что принесет нам новый день? Сперва проснись, потом узнаешь. Мэтт мотает головой — словно в дымке, как в дурном припадке. Он резко поднимается на свои локти, пытается сфокусироваться, да только радужка его все еще мутная, он ничего сам толком не соображает. Только чувствует возле себя всепоглощающее тепло, просто таки у него возле ребра, ну и сам автоматически рукой накрывает тело Милли, будто бы пытаясь инстинктивно ее защитить. Моя. Ничья больше. Никогда. Ни в этом мире, ни в любых других мирах. Рядом. Господи, он уже успел на секунду охуеть, что ее нет. Правда. Перепугаться, как в детстве. Но все окей, видишь, все заебись, просто посмотри, все в полном порядке — вот же она тут, близко-близко к тебе. В голове яркой вспышкой идет касание ее губ. Пальцы невольно прикасаются к ее груди, ведь засыпала она голая. Ему в ладошку утыкается ее твердый сосок. Ну и: — Тише, Мэтт, — мягкий голос Эмили Кэри врезается в слух, а потом только ощущается где-то на уровне его уха. Зачем она тут? Смит отпускает тело Алкок. — Я не хотела тебя напугать, прости. Ты не напугала. Я сам себя напугал, понимаешь? — Ты не напугала, — повторяет он в реальности, говорит он хриплым голосом. Ну и это ложь, самая настоящая ложь, но нужно открыть глаза, потом закрыть, моргнуть два раза, ну и наконец-то понять, что происходит, ну и где ты находишься. — Что-то случилось? Ты в порядке? Минуту они нелепо молчат. Слышно, как за небольшим окном уже начинают понемногу бегать люди. Не выходной — потому камера раз, камера два, проводки, зарядки, загрузили их в машину, ну и погнали. Кофе по пути. Сигаретки тоже. Профессиональные привычки. Эмили неловко садится на краешке кровати. Уставшая, вымотанная. Она говорит очень тихо, потому что Алкок все еще спит. Ее руки перебирают тонкую ткань одеяла. Голова потихоньку начинает разрываться болью. Мэтт отслеживает, как ее вспышка проносится у него в районе лба. — Райан караулил вас тут всю ночь, прикинь — она тупо фыркает, уже смотря четко Мэтту в лицо. Тот сам настороженно наблюдает за ней, за тем, как она нервничает. Замирает в своем ожидании того, что будет дальше. — Знаю, это просто трэш. Сама не могла уснуть, да и… слушай, он куда-то только что ушел, нигде его не видно. Подумала, что тебе стоит знать. Ну и… разбуди Милли, ладно? И просто увези ее отсюда, погуляйте, ага. Сможете поговорить. Просто не хочу, чтобы она опять плакала. Ведь Райан, походу, настроен на выяснения отношений. Сука. Точно. Райан, пф-ф. Райан и их «небольшая» проблемка, ага. Такой кайф, честное слово. Аж завидно даже. Костолом и полнейший мудак. Как там поживает нос Фабиана? Каким же мультяшным (блядским) Принцем он будет на этот раз? Разве-что — кровавым. Никакая принцесса на него не клюнет. Смит шумно выдыхает, а потом устало откидывается на подушки. Как же заебало. Он трет свои глаза до тех пор, пока под веками не начинают вертеться звездочки. Милли под его боком сама чуть двигается, громко сопит, ну и потом опять затихает. Кэри на нее ласково поглядывает — с неким призрачным сожалением, вроде бы. Она кивает Мэтту: — Кстати, я посмотрела ее график съемок на сегодня, потому сцена аж на восемь вечера. С Консидайном в Тронном Зале. А у тебя ни единой сцены. До самых выходных. Мир, определенно, не заслуживает такую подружку Эмили. Спасибо. Скажем еще раз. Мэтт вдруг импульсивно тянется вперед и сжимает ее руку. В немой благодарности, наверное. Кэри чуть сжимает пальцы в ответ. Потом отпускает его, поднимается. Слегка ему улыбается. — Ты права. Нужно ее отсюда забрать. Увести, бля, на другой край света. Подарить ей новую безопасность и новую жизнь. И, наконец-то, рассказать о том, как он проебался. По полной программе. Так еще ни разу — всецело, глупо, невъебенно тупорыло. Рыжеволосая кивает. Она уходит быстро, будто еще секунду назад ее тут вообще не было. Магия. Мэтт прислушивается — сперва слышно то, как она собирается, берет свои ключи с дурацким шумным брелком, надевает на себя свои новые ботинки, а потом поворачивает дурной замок. Он отчетливо слышит щелчок. Входная дверь за ней просто закрывается, ну и тишина опять опускается на голову, словно утренний туман. В грудине отчетливо саднит и безбожно ноет. Доброе утро, бля. Опять мы с тобой лицом к лицу. Мэтт легко поворачивается к Алкок. Вид у нее спокойный, хороший — ее волосы забавно путаются, челка торчит в другую сторону. На левой щеке красная полоска от простыни. А губы открытые, ведь дышит она ртом. Такая красивая. И такая свободная. Мэтт смотрит на россыпь родинок у нее на плечах и невольно им завидует — они же будут с ней до конца ее жизни. в моём воображении ты ждёшь меня, лёжа на боку, а твои руки — между бёдер Маленькая мечта. Поселяйся уже официально в моем сердце и заколдуй его навечно. Он легко и невесомо прикасается к лицу Милли пальцами. Он ведет дорожку вдоль ее лба, вдоль ее щек, потом опускает руку ей на шею. Ощущает ладошкой пульс. Рука смещается ниже, палец чуть надавливают на впадинку между ее ключицей. Девушка жмурится. Смит наклоняется, ну и прежде чем вообще подумать — губы его вжимаются в ее губы. Сладко. — М-м, — отзывается Милли ему в рот, глаза все еще держит закрытыми. Затем чуть берет и от него отстраняется. Нет улыбки, ничего. — И тебе привет. Отстань от меня, я еще даже зубы не почистила. Еще чего. Лучше спроси у меня который сейчас час. Спроси, почему из-за меня ты должна так рано просыпаться. Я даже не стану врать. Мэтт мгновенно прикасается горячими губами к ней опять, потом просто целует один раз в нос. Она вдруг обнимает его так крепко, очень и очень крепко, а сама утыкается в изгиб его шеи. Все еще не улыбается. Тепло к теплу. Слишком идеально. И слишком… горько становится, ведь кто его знает, как она отреагирует на всю вчерашнюю ситуацию, правда? Возможно, она уйдет навсегда, скроется и не появится обратно. После такого… никакой жизни не нужно, ничего из нее ему не нужно — абсолютно. Но мысли можно останавливать. Хоть на какое-то время. Мэтт концентрируется на другом. — Просыпайся, — Смит ведет ладонями по ее спине, отслеживая линию позвоночника. Ох, он мог бы запросто к такому привыкнуть. — Нам нужно выбраться в город, завоевать себе кофе, а потом… мне нужно с тобой серьезно поговорить. Что-то тебе вот лично рассказать, ладно? Девушка только сильнее прижимается к его телу. Словно чувствует, что как только они разъединятся, то никогда больше обратно не смогут прикоснуться друг к другу. Хоть бы это было неправдой. Пожалуйста. Хоть бы это было неправдой. — Я тебя не слышу, малявка. Он пытается ее заставить улыбнуться. Ничего не получается. Ее грудь просто прижимается к его. — Хорошо. Съездим в твой город, найдем твое кофе. Выслушаю я тебя. У меня уже нет другого выхода. И, — Милли открывает свои глаза, впервые смотрит в лицо Смита. У нее они красные, все еще заплаканные, а рот еще со вчера зацелованный. — Предполагаю, что ты выбрал именно тот момент, когда ушел Райан, да? Конечно, она догадалась. Конечно, она знала, что ее бывший-без-пяти-минут парень будет стоять на улице целую ночь, словно какой-то дурной рыцарь-защитник. Такой вот смех, ебнешься. Удачи ему во всем, честное слово. — Не я выбрал момент, а Эмили твоя любимая. Она мне все рассказала, разбудила меня. Для тебя сторожила этот трейлер всю ночь. Слышится звук уведомления. Милли задумчиво хмыкает. Она резко отворачивается от мужчины, уворачивается из-под его рук, потом слепо тянется в сторону своего айфона. Снимает его с зарядки, ближе к лицу подносит. Хочет написать Кэри «спасибо», вероятно. Правда? Хочет опять ее поблагодарить, что та всегда и все время спасает ее задницу. И почему-то (по какой-то причине) больше не желает прикасаться к Смиту. Или ему так кажется. Ему кажется? Он может себе многого напридумывать, запросто это сделать, у него еще та фантазия, помните? Черт возьми. Тоненькое и неимоверно-важное тепло между ними испаряется, прерывается, ну и вместо него тут же возвращается какое-то глупое непонимание, немыслимое отчуждение. Становится очень «отдаленно». Хочется опять обернуть вокруг Милли руки. На экране блокировки появляется тупое аудиосообщение от Райана. Мэтт выбирается из кровати мгновенно. Мгновенно. Милли только на него взгляд свой вскидывает. Но ничего ему не говорит. Вообще. И сообщение от Райана не читает. Просто утыкается глазами в то, как мужчина превращается в хаос. Скулы сжимаются. Он немного по-злому (деструктивно) шарится в поисках своих боксеров. Тупо натягивает их на себя. Резинка щелкает по коже. И уходит в ванную. Сил им двоим, не иначе. Вода холодная — единственное спасение от ебейшей жары. В другие дни. Сейчас же она заставляет тело покрыться огромными дурацкими мурашками. Мэтт просто чистит зубы. Мята нагло выедает ему рот. Мята ему окончательно помогает проснуться. Он умывается. Немного приглаживает волосы, чтобы не лезли в разные стороны. Сойдет. Помятый, но окей, нормально, жить можно. Мэтт на автомате выбирается обратно, рубашку находит, штаны надевает. А Милли как раз сама появляется в проеме между спальней и небольшой кухней. Все еще с голой грудью. Она ловко подходит к нему молча, сама руки ему на пояс опускает, сама пуговицу ему быстро застегивает. И ладошками упирается в его живот. — Я не убегают от тебя, окей? Кивок. Она же тоже чувствует. Эти перемены в их общей динамике. Телепатия работает на все сто процентов. Слава богу, что ей рот открыть проще, первой заговорить с ним об этом проще. Ведь, честное слово, первым никак не получается у него самого. — И я не могу реагировать на все так, как ты того желаешь. Как от меня ожидаешь. Ты хотел, чтобы я тебя дальше обнимала и не отвлеклась на телефон? Или дело в том, что ты увидел от кого смс-ка? Подумал, наверное, что мне важнее узнать, о чем он там пишет, чем остаться в твоих руках, да? Ну, подумал. Подумал. Бля, ну ПОДУМАЛ. Понимаешь, я с самого утра, блин, проснулся со страхом, что тебя не окажется рядом. Вот и паяет меня до сих пор. Страшно мне, страшно — особенно, после того, как я такое взял и наделал с тобой. А чего еще мне предстоит наделать, боже-боже. Мне придется поведать тебе лично самую сладкую сказку, которая называется «Мой спор с Пэдди Консадайном». Как я хотел тебя трахнуть в первую неделю съемок, разбить тебе сердце, ну и оставить разбираться с этим в одиночку. Практически, я так уже и сделал. Теперь жалею до смерти, честное слово. Захочешь — убей меня. Я сдамся тебе без сопротивления. — Прости, — Мэтт хмурится, а потом наклоняется чуть веред. Его руки берут Милли за ее тоненькие запястья. — Ты права. Это все мое импульсивное поведение. Некая злость, что сидит глубоко внутри, ну и никак не может выбраться наружу. Но не на тебя, а на себя. Я зол только на себя. А чуть позже буду- Та-а-а-ак, — Стоп, — Алкок засматривается ему прямо в глаза. Впервые за это утро Мэтт видит на ее губах мягкую полу-улыбку. — Погоди немного. Мы к этому еще дойдем, ладно? Сейчас я хочу одеться, а потом уехать с тобой за кофе. Только ты и я, никого больше. Тебя такое устраивает, а? Ты же сам первый предложил. Я и намерен держаться этого плана дальше. Только свитер напяль, Испания превратилась в какой-то Лондон, отвечаю*. Мэтт склоняется ниже, его лоб касается ее лба. Милли привстает на носочки, а потом его целует без всякого предупреждения, влажно оттягивая его нижнюю губу. Бля. Пальцы Смита только сильнее сжимают ее собственные. Хочется- — Тогда я вызову Убер, — он шепчет ей прямо в губы, потом завороженно отстраняется. — Чекну, есть ли твой недоделанный бодигард на улице. Заодно сигаретку покурю. Только ты долго не задерживайся. И надень- — Свитер, хорошо, — Милли кивает, она соглашается, потом заправляет волосы за ушки. Узнает, о чем он хочет сказать еще до того, как он это ей вслух говорит. — Дай мне пять дополнительных минут, экстра-минут, чтобы я еще созвонилась с Эмили. Сам понимаешь. Ну, конечно. Любимое. Скажи спасибо и от меня, получается. Еще раз. Ну и обсуждать драму по телефону прямиком у всех ее участников под носом? Проще, чем чая выпить. Мы-то знаем. Мэтт посмеивается: — Тебе пяти минут не хватит, ты о чем вообще? Бери уже сразу на себя и Эмили все время в мире, окей? Забирай до самой последней секунды. А я удачно состарюсь возле ступенек в твой трейлер, очевидно. Буду ждать тебя. Правда. — Ты итак старый, — Алкок заливается хохотом, ловко уворачиваясь от мужчины, когда тот пытается опять ее ухватить за руки. Она скрывается в ванной, быстренько прячься за этой вот дверью. Исчезая. — Сорокалетний дурачок. — Немыслимо, — Мэтт очаровательно закатывает глаза, застегивает последние пуговицы на рубашке. Он обувается, проверяет по карманам пачку Мальборо, зажигалку, телефон, а потом идет к выходу на улицу. — Попалась же ты на мою голову. Маленькая ведьма. Он вдыхает холодный воздух, как только оказывается вне трейлера, быстро подкуривает свою сигаретку. Ежится. Совсем недалеко видит ребят из технической группы. Светлые волосы, темные волосы, ни одного Райана Корра, слава богу. Убер вызывается быстрее, чем огонь добирается до фильтра. Черная машина, вроде-как дурацкий Вольво, ну и этот вот дадька-таксист. Ждет возле парковки. Милли появляется за минут десять (а не за все время в мире). Она поправляет темные очки (чтобы никто не всматривался больше в ее все еще заплаканные глаза), ну и цепляет руку Мэтта своей. Найти кофе — сперва. Не сдохнуть — второй пункт этого небольшого путешествия. 1. Они забредают в какую-то безобразно-сладкую кофейню. Понятно же. Милли наманифестила. Какая умница. Интересный фасад, маленькие бело-синие столики — на каждом по зеленому вазончику. Внутри сплошное тепло и улыбчивые работники. Пахнет глазурью, конфетами и сиропами на любой вкус. Приторно. И прикольно, что сказать. Мэтт сам бы в жизни в такое место не зашел бы, ничего подобного. Не подумал даже. Ему проще и легче — такие темные места, где все в неоне, особенно какие-то тусовки в закрытых подвальных помещениях. Ему бы на сто процентов понравился бы Берлин. Милли буквально тащит Смита внутрь за руки, умоляя его (наконец-то) заткнуться и дать ей заказать себе целую гору сладкой херни. Наверное, именно потому Милли потом сама превращается в «сладкую девчонку», думает Мэтт. Она даже пахнуть начинает, как ее любимые конфеты, который липнут к зубам. Господи. Дженна — так нелепо и аккуратно выведено ее имя у нее на бейджике, — узнает Мэтта моментально, за секунду. Она сперва маркером пишет его имя на стаканчике совсем вот неправильно (чтобы заметил, ага), а потом без остановки ему в лицо громко болтает, что ее любимый фильм с ним, угадайте, а ну — это тот, где он снимается. То есть, она без ума от всей его кинографии. Ничего нового. Милли смеется с ней в один голос. Дженна ей за мгновение начинает нравится. Смит учтиво оставляет свой автограф на бумажном стакане, а потом только забирает кофе. Алкок заказывает два кусочка торта с кокосом, ну и какое-то жуткое на вид печенье. — Ты ничего не понимаешь, внутри топленный шоколад, — как-то по-деловому говорит она, когда они садятся на улице. Мэтт смотрит на ее тарелку недоверчиво. — Что? Ах, ну да. Не любишь ты «сладкую смерть». — Она у меня уже есть, сидит прям передо мной. Большего мне не надо. Алкок забавно хлопает мужчину по рукам. Наступают минуты какого-то счастья. Смит сам откидывается на спинку деревянного кресла. Делает глоток горького кофе. Дождя еще нет, но вскоре, вероятно, ему самое время и пойти. Навороченный айфон Алкок не умолкает. Вот вообще не умолкает. Райан. Блядский Райан, ну пойди ты поспи, а? Займись чем-то. Не морочь никому голову. Итак все запутались. Милли копается в большой сумке, а потом ему протягивает книжку в мягкой обложке, которую она сейчас читает. Стивен Кинг. Типа, отвлекись, ага. Не нужно, чтобы ты опять зациклился на моих смс-ках. Почитай вот историю про детей и жуткого клоуна. Ты любишь читать, а я люблю за тобой наблюдать, пока ты читаешь. У тебя, Мэтт, на лице отображается целый выдуманный фильм, поистине. Можно предугадать все, что происходит с историей на страницах. Как тогда, когда ты переживал за моряков. — А ты что будешь делать, Милли? Раз так хочешь, чтобы я всерьёз зачитался сейчас про пацанов и их единственную подружку. В клоуна превратишься? Вот дурак. Милли показывает ему язык. — Кто тут клоун, так это ты. Понятно? — Не спорю. Ну и что? — Мне нужно поговорить с мамой. Ага. Мэтт отслеживает, как Алкок клацает по телефону. Он открывает книжку на первой самой главе, наплевав на вступление про автора, ну и большим пальцем неосознанно трет сам краешек странички. Милли находит номер мамы. Смит бегло видит, что у нее целых десять пропущенных. Невероятно. Ладно. Девушка поднимается, хватается за кофе, ну и шагает прочь от их столика. Пусть полялякает. Пусть отвлечется тоже. Ведь за масками счастья и спокойствия — он резко и глубоко чует напряжение, волнение и опасность. Будто вскоре придется включиться в реальность, скоро придется души нараспашку открыть, ну и взять и говорить, рассказывать, спорить, кричать, истерить. О, как они это умеют. О, как они без этого не могут. Становится напряжно. А как же начать ей это рассказывать? Типа — слушай, я так проебался, ведь- Нет. Нихуя. Это итак понятно. Мэтт читает главу в книжке, но опять ничего не осознает из того, что прочитал, потому возвращается взглядом к первой строчке. Итак, сначала. Ага, жил-да-был себе пацанчик с братом, ну и. А если Милли не простит его? Что тогда? Если она сама про себя подумает — вот мы с ним спали вместе, под боком его я была, потом мы за кофе поехали, а я все еще думала, что он натворил не целую беду, а что-то попроще, ну, такое вызывающее, да, дурное, очевидно, чисто, блин, в его стиле очаровательного и властного Мэтта Смита, но чтобы прям такое? Нет, не хочу, не смогу простить, не смогу его видеть после… ведь- Невольно чашка с кофе летит на землю. Мэтт чуть вздрагивает, а потом лениво смотрит вниз на то, как темное пятно растекается по земле. Будто такое же есть в его сердце. Ох, черт. Дженна (та, что фанатка) тут же оказывается рядом. Она без проблем приседает, а потом сгребает осколки голыми руками. Почти-что одержимо. Смит вдруг поднимается за ней следом. — Ничего не трогай, — говорит он ей, осторожно поднимает ее за руку. Кровь ручейком идет по ее предплечью. Капает вниз под ноги. — Кто вас тут всех научил голыми руками прикасаться к почти-что стеклу? — Никто. Я просто… просто хотела- В зеленых глазах Дженны появляются слезы. Она смотрит прямиком туда, где Смит ее пальцами за кожу обхватывает. Ее дыхание учащается, грудь вздымается. — Головой ты не думала. У вас есть аптечка? — Дженна ему кивает, зачарованно кусая свои губы. Дура. — Иди внутрь и попроси, чтобы тебе кто-то помог продезинфицировать рану. Она мотает головой в разные стороны, как одержимая. Второй рукой она сильно хватается за руку Мэтта. Такое шоу, несите Оскар. — Никого нет, Патрик только-что ушел со смены, а Маттео придет за сорок минут. Можешь ли ты мне- Не может. Не будет. Что она такое себе придумала? И даже не поможет то, как она на него смотрит — будто мысленно раздевает, будто его трахает уже. Длинные ногти царапают кожу. И вдруг. Неожиданно. Как гром посреди ясного неба — Милли оказывается прямиком перед ними. С телефоном в руках. У нее какое-то очень отдаленное выражение лица. Злое. — Прости, дорогая, но он тебе не сможет помочь, — она отзывается голосом холодным, жестким. Мэтт впервые в жизни такой голос слышит. Видно, заебал он ее точно с этими всеми его пустыми (прошлыми) трахами. — То, что он известный актер и ты хотела бы с ним переспать, не оправдывает того, что ты намеренно себя калечишь. Даже, если сперва это было простое желание ему помочь. У него нет слуг, он такой же человек, как и ты. И не заслуживает на какое-то особенное обращения. Факты. Ну, факты. Мэтт не бог, нечего тут перед ним ползать. Дженна хлопает ресничками, возмущенно губы надувает. Мэтт отстраняется от нее. Милли скрещивает руки на груди. — Что?.. — Ничего, — Алкок вздыхает. Она поворачивается к девушке, на Смита даже не глядит. — Пошли, я помогу тебе. Вот так вот мое первое впечатление о тебе разбилось в прах. А ты мне, вроде-как, даже нравилась. Такая доброжелательная была. Они заходят внутрь кафе. Мэтт тупо опускает глаза на пятно от кофе. Он обходит его, а потом тупо садится опять в деревянное кресло. Книжку моментально захлопывает — все равно прочитал эти три строчки, пустяки. Становится как-то «странно» и «интересно» одновременно. Милли… что? Ревность. Вот что. Ну или она теперь тоже стала такой себе собственницей, а? Научилась у него, теперь практикуется. От этого осознания пламенем лижет внутренности, скручивает желание в клубок нервов. Бля. Огненная девчонка. Такая уязвимая, но такая смелая, черт возьми. Мэтт в каком-то дурном восторге. Алкок появляется за пару минут перед ним с новой тарелкой ягодного тортика. Она садится напротив, ногу на ногу закидывает. Ложечку с малиной в рот тянет. — Почему ты так смотришь, Мэтт? Потому что. Тебе вкусно? — Тебе вкусно, Милли? — Мне супер-вкусно, а ты завидуй, — она забавно облизывает себе губы, глазами в него стреляет. На минутку думается, что все драмы испарились, ну и они опять играют в свои игры кто кого соблазнит первым. — Стоило мне тебя оставить, как вокруг тебя уже какой-то сексуальный пожар. Невероятно! — Дай попробовать, — Смит наклоняется чуть ближе, на руки опирается. — Свою сладкую смерть. Ее щеки невольно заливаются краской. Уши тоже. Алкок цепляет пальцем вишню, а потом палец облизывает. Мэтт смотрит, как под наваждением. В штанах становится тесно. Вот же бля. Такой всеобщий хаос. Как они вообще умудряются прыгать из состояния в состояние так быстро? Сперва утро, ну и какая-то злость вперемешку с меланхолией, потом минуты дурачеств, улыбок и счастья. Опять грусть, этот вот страх перед будущим, а теперь еще и вязкое мокрое желание. Сойти с ума можно, реально. Как уследить за всем. Они же должны были поговорить. Сделать это первым же делом. Разве что — они вдвоем специально тянут время. — На, — Милли наигранно пожимает плечами, будто ей ничего не интересно из того, что говорит Мэтт. Она опять берет двумя пальцами ту самую вишню, перепачканную в белом креме, ну и тянет руку прямиком Мэтту в рот. Мэтт открывает рот, чувствуя, как она скользит пальцами внутрь. Он смыкает губы вокруг, языком касается. Облизывает их. Милли моргает несколько раз. Она тянет руку назад. — Понравилось? — Мало. — Будет много, Мэтт, ну и умрешь от переизбытка сахара. Понятно? Нихуя. Не понятно. Не понятно мне, вообще ни разу. Член в штанах становится твердым. Милли нагло облизывается. Она делает глоток кофе, не прерывая зрительного контакта. — А тебе обязательно сейчас свои бедра сжимать? — Мэтт чуть откидывается назад. Глаза в глаза. Сука. Ну, сумасшедшие. — Думаешь, я не вижу? Думаешь, я не узнаю это твое движение вот так сразу? Да я узнаю его всегда, везде, днем и ночью. Я тебя на-память знаю. — Ты видишь только то, что ты хочешь видеть. Я ничего не сделала. Тебе показалось. Ох, блин, даже не думай меня провоцировать. Даже не думай — ведь я наплюю на все, на то, что мы на улице, почти-что в кафе. Я заставлю тебя кончить все равно. И никто этого не увидит, утро еще для Испании ранее. — Мне показалось? — Ага-м, — Милли тянет в рот ложку с тортом, невозмутимо пожимает плечами, вообще дурочкой прикидывается. Ее бедра сжаты, она чуть покачивается, создает трение. — Так бывает, когда тебе сорок. Прости, это не я, это такие правила. Знаешь, тебе не хватает еще белой бороды, как у… как у Санты! Такие дурацкие шуточки. При чем тут вообще Санта Клаус? Мэтт откидывает голову назад и заливается низким теплым смехом. У него в самих глазах плещутся чертята, а губы переламываются в деймоновской ухмылке. Такая классика. Он опять подается чуть вперед, опять смотрит прямиком в лицо. А потом рукой хлопает себя по ноге. — Тогда иди посиди у меня на коленках, — полу-выдох, полу-вздох. Ложка замирает на полпути к ее губам. — Расскажешь, какой подарок хочешь на Рождество. Ты же совсем еще малявка. Ебаный рот. Милли смущенно отворачивается. Боже, самое любимое, вот реально. Как она до сих пор смущается. А еще хорошо то, что на ней свитер и юбка — ноги то голые. Члену в штанах тесно. Мэтт невольно рукой оттягивает ткань. Милли раздумывает. Но через секунду она сама поднимается — все еще с тарелкой торта, — ну и обходит столик. Она невольно сама утыкается взглядом в стояк Мэтта, потом все же тарелку оставляет на столе. Умница. Мэтт тут же тянет ее на себя, лицом к себе, а она перекидывает через него ногу, ну и садится. Удивленный вздох слетает с ее рта. Мэтт улыбается. — Ты же была хорошей девочкой в этом году, да? Кроме эпизода с Фабианом-лабрадором, ну и с зайчиком-костоломом Райаном. Бля-я. Милли заливается смехом. Она смеется буквально «всем телом», потом немного ерзает, двигается со стороны в сторону. Мэтт весь напрягается. Скулы сжимает, на нее смотрит. Только так, никак иначе. — Ты такой дурной, я не могу, — Алкок подается вперед, носиком касается его носа. А потом шепчет буквально в губы, пока ее руки обхватывают его голову, пока она просто зарывается пальцами ему в непослушные волосы. — Хочешь услышать какой ответ? Мэтт тянется к Милли между ног. Уже мокро. Уже горячо. Все так, как он любит. Никто не видит, никто не знает. Все заебись. Его пальцы чуть отводят в сторону ее трусики, а потом он прикасается прямиком к коже, скользит дальше прямиком в нее. Легко. Прекрасно. Она запросто принимает его в себя. И громкий-громкий стон слетает с ее сахарного рта. Мэтт ловко этот стон перехватывает и глушит собственными губами. — Вот такой ответ, — говорит между поцелуями, а потом ее язык пробирается ему в рот. — Только такой. Маленький дождик моментально начинается. Падает им на ясные головы. А его пальцы — глубоко в ней, трахают ее, она сама щекой к его щеке прижимается, как-то движется, глухо стонет. И нет еще драмы, нет еще разговора, нет даже сумасшедшей боли. Но все это будет. Непременно будет. А пока вот так — мокро, горячо, влюбленно. Со вкусом сахарной смерти, не иначе. Мэтт, чуть было, случайно не говорит Милли в ее лицо — я тебя люблю. А потом думает — а какого хера, собственно? Он уже может это сделать, он уже это говорил. От осознания настолько сильно становится легче жить, ну и быть в этом мире, что он все-таки говорит: — Я люблю тебя. И ее тут же накрывает сумасшедший оргазм.