Черное Копье

      — О, дармовая еда! — раздался сквозь марево полудремы звонкий возглас.       — Дай сюда. Эй, малой! — Открыв глаза, Морт разглядел над собой солидных лет цевара с хлебом в руках. — Ты бы не разбрасывался — еда здесь не так-то просто достается. Даже такая.       — Я не голодный, — солгал Морт, поднимаясь на ноги и осматриваясь. Помимо заговорившего с ним бывалого цевара, на коже и бурой шкуре которого, казалось, не осталось ни единого живого места от боевых отметин, по хлеву разбрелись еще четверо сородичей. Кто-то припал к корыту с водой, зачерпывая ее деревянным ковшом, кто-то сразу повалился без сил на солому у стены. И только один из них, почти такой же смоляной, как сам Морт, видно, как раз обладатель звонкого голоса, переминался с ноги на ногу рядом. — Вам нужнее.       — Ну смотри, — смерив Морта взглядом с головы до копыт, бурошкурый отдал хлеб нетерпеливому цевару. — Но, если упадешь без сил, никто тебя поднимать не станет, учти.       — Понимаю, — кивнул Морт.       — Чей будешь?       — Тонре.       — Отбился от своих?       — Охотники спалили становье, — болезненно поморщился Морт. — Я не знаю, что стало с остальными.       — Ясно — старый цевар тяжело опустился на пол, поджав под себя ноги. — Ну, считай, тебе повезло. В городе редко наших оставляют, а работа здесь не в пример легче, чем на рудниках или полях.       Морт поспорил бы насчет везения, но вместо этого устроился рядом и спросил:       — А что нужно делать в городе?       — Тягать, что ж еще. Ненасытный город растет. И сейчас ему нужны новые стены. С лесовала прут бревна, а мы растаскиваем, устанавливаем.       — Стены? — переспросил Морт, оживившись.       — Даже не вздумай, — мотнул гривой бурошкурый. — Нас стережет такая прорва охотников, что только ты посмотришь в сторону леса, на тебя тут же спустят собак. Знаешь, сколько я таких смельчаков повидал?       — Слушай Гархана — дольше протянешь, — хмыкнул дожевывающий черствый хлеб цевар.       Морт покорно опустил голову. Крохотная искра надежды не успела зародиться, а уже погибла под тяжестью чужого опыта.       — А достроят стены — что с нами будет потом? — с трудом выдавил он из себя.       — Перегонят, куда потребуется. Не бойся, малой, без причины не забьют, — заверил Гархан. — Я сам вот уже третий раз в город возвращаюсь. А так и на поле работал, и лес таскал, знаю, о чем говорю.       — Я понял. Спасибо, — поблагодарил Морт и, не смея больше тревожить уставших цеваров, решил, что вопросов на сегодня достаточно.       — Отдыхай, малой, завтра будет тяжелый день, — сказал Гархан и, поднявшись, убрел к другим.       Морт молча посмотрел ему вслед из-под опавшей на глаза гривы. Отчасти, присутствие рядом искушенного жизнью сородича успокаивало, Морт привык полагаться на слово старших в племени. Но осознание, что теперь его ждет именно такая, как у Гархана, судьба, выворачивало душу наизнанку. С поля на лесовал, с лесовала обратно, работая за черствый хлеб, бытуя, как скот, в хлеву. В смирении. В страхе. Без возможности даже взглянуть в сторону леса. Без надежды вернуться домой.       Интересно, сколько из своих шрамов старый цевар получил, будучи свободным, а сколько здесь, в неволе, в благодарность за тяжелый труд? А сколько предстоит получить Морту? Быть может, мысль стать одним из обреченных смельчаков не такая уж и дурная?       Лишь бы хватило духу.       Чувствуя себя неуютно посреди хлева у всех на виду, Морт тоже перебрался к стене на солому, которая казалась менее прелой и затоптанной. Не верилось, что под гнетом волнений удастся уснуть, но слабость быстро взяла свое, утянув Морта в бездонную тьму, в черную яму посреди леса, где его ждал въедливый, как копоть, шепот, что сулил скорую встречу за Краем. Проснувшись в холодном поту, Морт не сразу осознал, где находится, и лишь мерное сопение цеваров неподалеку помогло вспомнить, что явь не многим лучше кошмаров. Но возвращаться в ту тьму, к тому голосу он больше не хотел. Что есть силы прогоняя прочь сон, Морт провел остаток ночи в безмолвной молитве Праматери, прося о защите не столько здесь и сейчас, сколько после, когда все закончится, боясь угодить в лапы пострашнее людских.       В предрассветных сумерках жалобно скрипнули петли и распахнулась дверь, впустив в хлев коренастого охотника с фонарем и гудящим от злости псом на привязи. Сразу за ним ввалилась тучная женщина с ведром. Не удостоив и взглядом цеваров, она поставила свою ношу и ушла. А охотник, кажется, тот, которого Морт встретил вчера, наоборот, смотрел на пленников долго и пристально, затем, хмыкнув, сплюнул на пол возле ведра и вышел следом.       И только после того, как стукнул засов, цевары поднялись со своих мест. Обладатель звонкого голоса, подскочив к корыту, схватил ковш, а Гархан выудил откуда-то из соломы деревянные миски.       — Не стесняйся, малой, — проговорил он, ступая мимо Морта к ведру.       От мысли о еде по-прежнему тошнило, но Морт поднялся и присоединился к цеварам, послушно приняв миску с неприглядно-серой и, как выяснилось, совершенно безвкусной кашей из рук Гархана.       Для работы ли или последнего рывка, но силы ему еще понадобятся.       Довольно скоро охотник вернулся, пришел с ним и щербатый, и еще пара рослых людей. Без лишних слов цевары выстроились в ожидании, когда им навяжут веревки, мешающие нормально переставлять ноги. Позволил это и Морт, после чего последним вышел из хлева.       — Шевелитесь! — гаркнул щербатый. — А то, Зодчим клянусь, будете жрать у меня сегодня солому.       Боясь привлечь к себе лишнее внимание, Морт старался не отставать от сородичей, но при этом украдкой из-под гривы рассматривал путь, по которому их повели. На узких грязных улицах ветхие лачуги вытеснялись свежими срубами, подтверждая слова Гархана — город, к несчастью, рос. И если раньше цевары были уверены, что люди уйдут, ведь рано или поздно любые рудники должны иссякнуть, то сейчас Морт видел, что они никуда не собираются. По крайней мере, до тех пор, пока не выкачают всю кровь не только из гор, но и всех земель цеваров.       А может, они уже мнят их своими? Вот и отстраиваются. Вот и избавляются от нежеланных соседей. Выжигая их дома. Вырезая их семьи.       Морт тряхнул головой, прогоняя обреченные мысли, а, подняв глаза, увидел за расступившимися домами недостроенную стену. Его взгляд мигом проскользнул мимо груды камней и связок бревен, мимо насыпи, крайнего установленного столба частокола и лядины за ним, в сторону кромки родного леса вдалеке. Не успел Морт и подумать о том, насколько опасно задерживать на нем взгляд, как обжигающая боль рассекла круп.       — Сказано же, шевелитесь, — процедил щербатый, расправляя кнут.       Стиснув зубы и подтянув хвост, чтобы ненароком не ответить, Морт поспешил за сородичами, спасаясь из-под нового удара. Гархан и тут оказался прав — никто не собирался спускать пленникам даже мысли о доме.       За цеварами к тыну подтянулись новые люди. Перекликаясь между собой и слушая указания щербатого, одни схватились за инструменты; другие, смеряя окружающих злобными взглядами под стать косматым тварям у их ног, разбрелись по округе; третьи же развязали цеваров и развели их по разным сторонам.       — Этих двоих гони к амбару.       Не успел Морт опомниться, как ему и любителю дармовой еды на бока накинули хомуты и впрягли на пару в широкую телегу. Стало до глупого обидно, что цеваров используют вместо лошадей. Лучше уж тягать на руках бревна и камни, перетаскивать землю из копаемого рва, как остальные, чем вот так позорно волочить за собой воз.       — Я — Норе, — вдруг тихо представился его напарник, как только они зашагали за человеком, указывающим дорогу. Теперь, при дневном свете, Морт смог разглядеть этого цевара как следует. Норе выглядел немногим старше его самого, такой же худой, поджарый, а судя по его шкуре, не столь темной, как показалось в хлеву, находился в неволе он не так давно. Или и правда, исправно следуя советам Гархана, он смог сохранить ее целой.       — Морт.       Норе кивнул и опустил взгляд себе под копыта. Общение между цеварами во время работы, очевидно, также не поощрялось. Впрочем, очень скоро, стоило им довезти телегу до упомянутого амбара, а людям уложить на нее десятки мешков, Морту стало не до разговоров. Воз получился настолько нагруженным, что им вдвоем с огромным трудом удалось сдвинуть его с места. От натуги непредназначенные для цеваров ремни и хомут больно впивались в шкуру, и уже на второй заезд весь мир Морта сжался до собственных ощущений.       Лишь бы не упасть. Лишь бы не сломаться в первый же день. Не так. Если и умирать, то с надеждой в сердце, а не с позором за плечами.       Днем выделили совсем немного времени на отдых, выдали по миске похлебки, в которой пусть и плавало мясо, но лучше бы она оказалась такой же безвкусной, как утренняя каша. Да и о природе этого самого мяса страшно и тошно было думать.       А затем по новой, в упряжь, тягать, как Морт подсмотрел, битый камень, которым вместе с землей засыпали основание частокола.       Тянуть, не отставать, терпеть.       И так до самого вечера. До черствого куска хлеба и погона в хлев.       — Ну, как ты, малой? — спросил Гархан, как только за людьми закрылся засов.       — Мне кажется, я завтра не встану, — жалобно ответил Морт и, не найдя в себе силы даже на то, чтобы дойти до корыта с водой, опустился на пол.       — Встанешь, куда ты денешься, — спокойно отозвался старый цевар.       — Да, — понурив голову, согласился с ним Морт, прекрасно понимая, что если сам не поднимется на ноги утром, то не поднимется уже никогда.       — Со временем привыкнешь, окрепнешь, — уверил его Гархан.       — Да, — снова согласился Морт.       Но надо ли? Ради чего?       Разве это жизнь?       — Держи, — раздался над ним звонкий голос.       Подняв взгляд, Морт увидел Норе с ковшом воды в руках и участливой улыбкой на лице.       — Спасибо, — от всего сердца поблагодарил Морт, но пить не спешил. Он смотрел на сородича и искренне пытался понять, откуда у него силы. Нет, Морт осознавал, что худоба Норе лишь казалась хилостью, и что к тяжелой работе он успел привыкнуть. Но…       Но откуда у него силы на улыбку?