Любовь, страх и ненависть в Сеуле

«Not bad meaning bad and bad meaning good, you know.» CL — The baddest female

— Дара! Я бросилась к лежащей на полу девушке, которую забивали ногами три какие-то тупые идиотины. Вокруг столпились другие студенты, но никто не спешил помочь беззащитной Даре — все с каким-то парализующим ужасом смотрели на происходящее, не в силах двинуться или отвести взгляд. Суки. — Дара! Я прорвалась сквозь толпу, грубо распихивая всех руками и по пути потеряв сумку — но мне было плевать на такие мелочи, ведь нужно было помочь девушке. Однако, оказалось, что кроме тех троих тупиц были еще — они ринулись ко мне, пытаясь остановить. Возможно, посмотрев в их наглые озлобленные лица, я бы и остановилась, не решившись прорываться дальше, но мой взгляд был прикован к лицу Дары, чьи веки едва трепетали от боли, а изо рта сочилась кровь. Ублюдки. Я с силой ударила первую девушку ногой в живот, другую схватила за волосы и крепко приложила о ближайшую стенку. Воспользовавшись замешательством других, я не жалея сил сыпала на них удары руками и ногами так, что они падали и уже не поднимались. Когда я добралась до поверженной подруги, меня схватила за грудки какая-то уродина — я мотнула головой, лбом ломая ей переносицу, а потом, не слушая ее крики боли, упала на колени рядом с Дарой, приподнимая ее голову. — Дара! И ведь никто из зевак даже не пошевелился, сволочи! А я сидела, держа ее ослабевшее тело, и мне хотелось плакать от обиды на эту несправедливость. Что бы она ни сделала, они не имели права так избивать ее! — Вы понимаете, что две девушки госпитализированы, остальные же получили много синяков и ссадин, не говоря уже о плохом самочувствии? — Да, офицер, признаю, что немного переборщила, — вздохнула я, прямо глядя в лицо усатому дядьке, что сидел за столом в одном из отделений полиции и пытался воззвать к моей совести. — Переборщили? Да Вы едва их не убили! — он был поражен моей наглостью. — Я всего лишь сделала необходимое, чтобы они не мешались мне на дороге. Бей я чуть слабее, и они бы поднялись и вновь кинулись на меня. Чувствовала ли я какую-то вину? Нет, нет и еще раз нет. Они получили по заслугам. Можно сказать, что я даже мягко с ними обошлась, так как их боль не сравнима с той, что получила Дара. — А Вы не хотите учесть тот факт, что эти пятеро… — Шестеро, — кашлянув, поправил он меня, отводя взгляд. — Тем более! …шестеро девушек избивали одну, пинали ее ногами и даже не думали останавливаться? — внешне я была спокойна и говорила немного лениво, растягивая слова, но вот внутри все у меня клокотало. — Никто не подумал прийти ей на помощь, а что, если бы они запинали ее до смерти? Я слышала, что врачи говорили, будто эти девицы неоднократно ударили ее по голове, и еще бы немного, могло бы произойти кровоизлияние в мозг. Почему Вы не хотите учитывать и эти обстоятельства, офицер? Думаю, мои действия можно охарактеризовать как необходимую защиту, не так ли? Так почему это я сейчас сижу перед Вами и слушаю нотации, в то время как они где-то там, со своими родителями, плачутся им в жилетку? Где же справедливость?! На последних словах я не сдержалась и резко наклонилась к полицейскому, который испуганно вздрогнул и вновь прокашлялся. — Мы не смогли дозвониться до Вашего отца, мисс. Ваша тетя тоже не отвечает, и поэтому Вам придется остаться в участке до утра. Я не могу отпустить Вас просто так. — Вы шутите?! — мой голос едва не сорвался от крика. — Нет, мисс. Именно о ночи в обезьяннике я мечтала всю жизнь, да.