Не брат

***

      Дороро смотрит в небо и лёгкая улыбка расцветает на её круглом лице, на котором солнце словно играет, и она неловко закрывает лицо руками.       — Дороро, — он неразговорчив, как обычно, а речи его кратки и резки, словно мечи в его руках. Дороро тихо усмехается: кажется, что-то не меняется даже спустя года. — Подойди.       — С чего это я должна тебя слушать, братец ? — Дороро стоит напротив и смеётся громко, упирая руки по бокам. Она улыбается ещё шире и жмурит глаза, пряча боль свою, когда чувствует в сердце уже привычную противную, тянущую боль, что словно ядом растекается по всему телу, отравляет душу.       «Братец». Она и не заметила, как доброе ласковое слово, которое произносила каждый раз с нежным трепетом изнутри, тихим восторгом и восхищением, благодарностью, которой не было конца, стало горьким напоминанием, очередным знаком невзаимности и невозможности проявить чувства куда нежнее сестринских. Медленным опасным ядом оказалось её спасение, её одновременно нежная и страстная первая любовь. Первая и, кажется, последняя: не может сердце её не трепетать, разжигая целый пожар изнутри, при виде бледных тонких губ, слегка острых черт лица в профиле, и даже волос, цвета чернил, не может обратить внимание своё на парней других, и мысль одна о подобном вызывает лишь тошноту и отвращение. Она жаждала забыть, пыталась убежать — и всё никак.       Смех Дороро стихает, улыбка меркнет, когда она наконец замечает, как ожесточились черты лика любимого, как в алых глазах разгорелось целое пламя неразличимых, однако явно сильных, чувств. Дороро тихо ахает и брови её взлетают.       — Я не хочу, — Хяккимару говорит тихо, понурив голову и сжимая кулаки, словно не хватает сил произнести что-то вслух. — Я не хочу быть братом Дороро.       — Чего? — голос Дороро мелко дрожит, а сама она поддаётся всем телом вперёд, не оставляет и полуметра между собой и Хяккимару и яростно размахивает руками. Слова его резко вонзаются в разум и боль от слов тех едва ли не физическая, словно испытала она смерть от тысячи порезов. Голос вот-вот сорвётся на крик, брови почти что сходятся вместе. — Столько лет ты меня защищал, мы вместе прошли через ад! Ты ведь не можешь взять и так бросить меня, братец! Ты ведь говорил, что мы счастливы вместе, ты сворачивал со своей дороги, жертвовал целью своей, чтобы спасти меня! Что с тобой случилось? Как ты можешь так легко оставить позади весь наш путь?       Дороро замолкает резко, смотрит на дрожащие руки и свои и вдруг понимает: ей совсем нечем дышать. Она чувствует, как по щекам льются горькие слёзы, почти что обжигающе горячие, и она обречённо рушится на бревно позади себя. Бросает краткий взгляд на Хяккимару и стремительно прячет своё лицо в коленях, укрываясь руками, словно боится ударов. И ей почти смешно: она никогда не боялась Хяккимару. Она не боялась его даже когда его руки были по локоть в крови, когда его клинки безжалостно разрывали чужую плоть и на его лице не отражалось ни капли сожалений, сомнений и даже раздумий. Она не боялась его, когда холодные деревянные руки его легли на её тонкую шею и сжимали так сильно, что она была готова проститься с жизнью. Не боялась и когда в человечности его сомневались все остальные, когда страшным демоном прозвали. Она не сомневалась. Никогда не сомневалась, не могла и мысли подобной позволить себе, лишь тихо молилась, когда видеть никто не мог.       Она не боится его и сейчас. Не боится его рук, что хватают её за плечи так крепко, будто она вот-вот сорвётся с места. И тогда Дороро думает, не сбежать ли ей? Не оставить ли позади всю их историю, не попытаться ли в тысячный раз избавиться от этих тёплых, настолько светлых и сильных, но столь болезненных чувств? Дороро чувствует на своих щеках нежные прикосновения мягких чужих рук, вздрагивает и резко поднимает взор свой, полный слёз, боли и страха. Страха больше не почувствовать рук его, не услышать странноватой, ломаной речи и смешных, очевидных вопросов о мире. Она едва различает лицо любимого, черты его лика смазались от слёз и только ярко-алые глаза она способна разглядеть.       Ей хочется кричать, чтоб он проваливал ко всем чертям, хочется изобразить безразличие и отпустить его легко, да только не способно хрупкое сердце девичье повести себя жестоко, холодно настолько.       — У меня нет счастья, когда нет тебя, — голос Хяккимару хриплый, но ничуть не грубый. Он обхватывает ладонями лицо Дороро и обращает её взгляд на себя, когда большие пальцы его нежно круги выводят на её щеках. — Я не хочу бросать Дороро.       Она молчит, не может справиться с собой: только слёзы глотает, и кажется ей, что совсем скоро не сможет сделать и вдоха. Кроме громких, отчаянных всхлипов не получается выдать и звука, и она лишь хлопает длинными мокрыми ресницами, смотрит с немой просьбой и вопросом.       — Я много видел душ. Красивой, как твоя — ни одной, — Хяккимару не опускает рук, но взгляд прячет. Дороро чувствует, как мелкой дрожью забилось тело чужое, чувствует на себе тяжелое чужое дыхание и совсем-совсем ничего не понимает. Сжимает маленькие ладони в кулаки, и ногти едва не рвут тонкую кожу под собой. — Лицо. Лицо Дороро тоже красиво. Ты красивая.       Пальцы Дороро разжимаются резко и быстро и снова сжимаются до боли. Она мнёт одежду на себе и не замечает, как от страха похолодели ладони. Не чувствует и пылающих щёк — ещё немного — и о них не стоит труда обжечься. Дороро едва дышит, не издаёт и звука больше: боится спугнуть Хяккимару, словно тот был призраком, что может раствориться бесследно.       — Я трогал людей других, их хотел почувствовать. Не нравится, — Хяккимару хмурится, а губы его кривятся от отвращения. — Неприятно. С Дороро приятно. Я хочу больше знать твоих историй, Дороро. Чужих историй не хочу — это неважно, не нужно. Дороро страшно потерять, ты нужна. Когда Дороро несчастна — я несчастен.       Он склоняет голову слегка набок, кусает губы. Он молчит, а Дороро лишь заплаканными глазами может хлопать глупо, не произнося ни звука. Её пухлые губы слегка приоткрылись, однако слов нужных в пучине мыслей не найти она не может. Всё кажется ей не так, всё считает недостойным её любимого, неподходящем. Желает вспомнить самые ласковые, красивые и глубокие описания пылкой любви своей, нежной привязанности и столь сильной тяги, какой свет ещё не видал, да только все слова кажутся ей неспособными передать ту бурю эмоций и чувств своих.       — Когда нет других — нестрашно. А без тебя не могу. Боюсь, — он нежно берёт запястья Дороро в свои руки и мягко сжимает. — Раньше никогда не боялся. Не знал, что такое страх. Без Дороро узнал.       — Хякки…       — Я хочу говорить, — Хяккимару касается парой пальцев губ напротив, не даёт закончить фразу. — Я хочу тебя защищать, хочу чувствовать, хочу видеть. Если Дороро счастлива — я тоже. Хочу счастье вместе.       Дороро больше не пытается сдержать своих слёз, совсем обмякает в чужих нежных руках. Она даже почти не стыдится громких рыданий, однако смущена оказалась чужими речами и кажутся они ей самыми красивыми, самыми важными из всех, что доводилось ей выслушивать. И пусть слова его слишком просты, порой неправильны и кривы, Дороро чувствует их искренность всем своим телом, видит, как делает он долгие паузы, стараясь сплести думы свои в целостную фразу. Она задумывается тоже, и в голове её в единой образ сплетаются воспоминания. Она помнит, хранит в душе воспоминания о частных нежных касаниях, о необычной и своеобразной, но абсолютно точно заботе, о небольших откровениях и частых разговорах. Дороро улыбается сквозь слёзы, думает, какая она глупая и заглядывает в глаза Хяккимару. Она видит его теплый взгляд, и цепляется собственным взором за каждую деталь, за каждую смягчённую черту и каждую эмоцию. Она всё ещё не может читать выражения его лика целиком, но каждый день продолжает учиться понимать его как можно лучше.       — Люди говорят, что это — любовь. Я люблю тебя, Дороро.       — Ты совсем дурак, — Дороро смеётся слегка хрипло и вытирает слёзы тыльной стороной ладони. А они всё льются и льются рекой пуще прежнего, но больше не от горечи обречённости и страха, а от той чистой и светлой радости и счастья, какую испытывала лишь в далёком детстве, при живых родных. — Знал бы ты, как люблю тебя я.       Она выдыхает с облегчением, смотрит в горящие глаза Хяккимару, и по телу её словно ток пускают, в голове целый вулкан эмоций пробудился. Она знает наверняка: наконец настанут те хорошие времена, о которых мечтала с детства раннего, пройдут они вместе любой путь и ничто их не сможет больше разлучить.