Пообещай мне

Звук выстрела оказался вдруг слишком громким, и никто из временных жителей поместья не мог себе и представить, что он может быть таким. Они в принципе не ожидали услышать подобное в этом месте, которое для всех долгие два дня оставалось островком для отдыха и приятного времяпрепровождения с приличными людьми. Но выстрел был слишком чётким, чтобы проигнорировать его и посчитать за групповую галлюцинацию. Ближе всех к источнику (не считая участников происшествия) находилась девушка в белых медицинских одеждах и длинными непослушными каштановыми волосами. Её оглушило на секунду, а голова лишилась всяких мыслей, оставив её совсем пустой. Что ж, первое время после того, как ты увидел смерть воочию, причём, не какого-то незнакомца, а любимого человека… Как бы выразиться менее вульгарно… Ты и твой разум станут совершенно пустыми, лишёнными всяких красок. Чего уж таить, это откровенный ужас, отразившиеся на твоей физиономии, и отсутствие осознания происходящего. Её глаза широко раскрылись, а зрачок сузился от шока, быстро-быстро подёргиваясь на месте. Хотелось закричать так, чтобы этот крик услышал весь мир, но из горла как назло не вырвалось ни единого звука. Свидетельница почувствовала себя немой подобно рыбе, выброшенной на берег. Она не могла сдвинуться с места и казалось, что её ноги приросли к полу, хотя девушка планировала спасти жизнь своему мужу незамедлительно. В любом случае, это будет бесполезно, ведь выстрелил мужчина аккурат в жизненно-важную точку, и раненый должен был вот-вот умереть. Убийца упал вниз, на колени, и взялся за голову обеими руками, понимая, что именно он натворил. Охотничье ружье полетело в сторону словно это был какой-то мячик или игрушка. Взгляд Орфея метался из стороны в сторону: от своих окровавленных пальцев и одежды к жертве. Лихорадочно он произносил, раз за разом пытаясь поверить в это самому: «Самозащита… я просто хотел защититься. Не более, чем самозащита». Романист поверить не мог в то, что лишил жизни кого-то. — Ада… — прошептал раненый, хрипя от боли и бессилия, — Только не грусти, — намного больше своей смерти его расстроил вид того, как уголки губ психолога медленно сползают вниз, а глаза становятся влажными, — Я счастлив, когда у тебя на лице сияет нежная улыбка. Ада сглотнула слюну, накопившуюся во рту, и шагнула вперед. Ноги совсем не слушались, поэтому она просто упала из-за нарушенного равновесия. Ей пришлось наблюдать за тем, как взгляд Эмиля становится всё более тусклым, пока не стал совершенно стеклянным. Это произошло даже не за минуты, а в считанные секунды, поэтому ей пришел в голову только один вопрос: «Почему?» Хотелось сказать ему, чтобы он перестал лежать и встал, подошёл к ней и утешил, говоря, что это шутка. Но это мало было похоже на шутку. Со стороны жилых помещений показались сожительницы, и девятнадцатилетняя студентка помогла психологу встать. Она это делала скорее механически, ведь всё внимание её было приковано к умершему, и более девушка не слышала ничего: ни вопросов Хелены, адресовавшихся Орфею, ни звонких криков Галатеи, ни неуверенных ответов романиста. Руки были сжаты в кулак, и ногтями та впилась в собственную кожу. Миссис Месмер не сразу почувствовала невидящий взгляд слепой девушки, мисс Адамс. Ада повернула голову к ней и увидела также, что юная скульпторша дрожит и сминает в руках письмо от барона де Росса. Кажется, подобная картина оставила на ней сильнейший отпечаток, но психологу не было дела до этого. Не в этот раз. Она расслабила губы, которые до этого нещадно терзала укусами, и ответила на безмолвный вопрос, так и вертевшийся на языке Хелены: — Всё в порядке. Да, такое бывает… Не все люди уходят естественным путём. По статистике каждый день умирает… огромное количество людей, — впервые она говорила так несвязно, запинаясь на каждом слове. Орфей, оказывается, уходил за простынёй. Больше нечем было накрыть тело, разве что, только занавесками, но это было бы ещё более неуместно. Он не мог более находиться в пределах досягаемости Ады и её сердитого взгляда и потому скрылся за дверью. — Вы не лжёте? Может, остаться с вами? Вы звучите… — Внезапный стук каблука о пол заставил Хелену замолчать. — Нет. Оставьте меня в покое, мне не нужно это. Возвращайтесь к себе, — пришлось отвернуться, чтобы не видеть сочувствующих взглядов. — Не буду заставлять вас. Позвольте мне проводить мисс Клод до комнаты, она плохо себя чувствует. Позже можете прийти ко мне. Ада поспешила вернуться в их с Эмилем совместную комнату, ведь последнее, чего ей хотелось, так это наткнуться на Орфея. Здравый смысл покинул её, и интуиция подсказывала, что в случае встречи с ним она просто перережет ему глотку кухонным ножом. Хотелось устроить скандал, накричать, браниться и кидаться хрупкими бьющимися вещами, но последние слова пациента надёжно засели в сознании. В комнате она почувствовала такой знакомый и родной запах человека, с которым она планировала провести всю оставшуюся жизнь. Они особо не контактировали с другими участниками игры и большую часть времени оставались здесь. Ночь показалась ей слишком длинной. Без Эмиля она не могла уснуть. Желание увидеть его было сильнее, чем когда-либо. И вот, она снова в холле, спиной садится к мертвецу, что был родней ей, чем кто-либо. Ада проигнорировала тот факт, что теперь её наряд был заляпан кровью, а от пола становилось зябко. Все окна и двери некто закрыл снаружи, и возможности похоронить пациента не было, поэтому игроки решили дождаться утра, чтобы отправить письмо организаторам с просьбой проводить Эмиля в последний путь. Ада медленно стянула простыню, боясь увидеть то, что находилось под ним. Но её муж всё ещё был мил и красив, и казалось, что он просто спит и к восходу солнца вновь откроет глаза. Рука потянулась к его руке, и она почувствовала холод его остывшего тела. Ей претила мысль о том, что человека больше нет, что смерть забрала свою очередную жертву, не подарив ни милости, ни прощения. Что теперь делать теперь понятно не было, поскольку пара согласилась на эту авантюру только ради здоровья Эмиля. Если он убит, то и смысла тут находиться миссис Месмер тоже не было. — Как ты себя чувствуешь сегодня, дорогой, — тихо начала говорить психолог, словно по привычке. Ей необходимо было поговорить с ним, — Я понимаю, что сейчас ты ответить мне не сможешь, поэтому я послушаю твои ответы позже. Что ж, ей действительно не могли ответить. — Жаль, конечно, но мы пропустили сегодня сеанс терапии. Ничего страшного, от одного раза хуже не станет, я уверена, — она погладила кольцо на его безымянном пальце, — Сегодня на ужин я приготовила всем лёгкую рисовую кашу на молоке, но, по понятной причине, отведать её никто не смог, даже я. Прости, в следующий раз я обязательно поем, тебе ведь никогда не нравилось, когда я отказывалась от еды. Мистер Орфей не появлялся с тех пор у меня на глазах, а мисс Адамс и мисс Клод уткнулись в тарелки и, извинившись, покинули столовую. Кровь пропиталась в белый медицинский халат, одежда стала совсем влажной и противной на ощупь. Девушка почувствовала чей-то тяжёлый взгляд на себе, но решила не придавать этому никакого значения. Ей было совсем не до этого. — И… мне жаль, что все двери закрыты. Здесь очень живописная местность, а лес притягивает к себе красотой и живописными красками. Воздух невероятно чист и свеж — он бы отлично сказался на нашем организме. Мы могли бы прогуляться вдоль вытоптанной тропинки, насобирать грибов и ягод и к вечеру вернуться в поместье. Хотя мне было бы немного в тягость это маленькое путешествие, ведь ввиду моей рассеянности, я забыла взять с собой удобную обувь. Зато взяла её для тебя. Ада всё это время старалась улыбаться, но ком в горле заставлял её судорожно всхлипывать и трястись при попытке успокоиться. Здесь больше не было свидетелей, которые могли помешать её планам вдоволь поплакать, поэтому ей стало ещё сложнее контролировать свои слёзы. Капля предательски поползла вниз, попутно засыхая на щеке. — С-сегодня ты попросил меня не грустить. Сказал, что моя улыбка делает тебя счастливым, — немного надрывающимся голосом продолжила психолог, — Эмиль, я не могу… Неужели ты так глуп, что не понимаешь, что если ты умрёшь, то мне и вправду будет очень грустно? Ты знаешь меня лучше всех, но при этом заставляешь притворяться, что ничего не произошло? Я не настолько бесчувственна, как думают люди вокруг, а моя кожа не покрыта сталью. И, знаешь ли, у всех людей есть такая эгоистичная черта: тосковать по тому, что они потеряли. Сегодня, милый, я потеряла тебя, поэтому мне чертовски тоскливо. Не обижайся на меня за мою печаль, хорошо? Я обещаю, что не буду больше плакать, по крайней мере, если причиной не является физическая боль. Сердце защемило от наступившей пустоты. — Я сжала твою руку, дорогой, и… она довольно холодная. Для меня это так странно, ведь ты всегда был таким тёплым… Было иначе только после метели или проливного дождя, и тогда я заставляла тебя немедленно принять горячую ванну и выпить тёплого чаю. А после ты прижимался ко мне и говорил, что я согреваю и твою душу, и оболочку. Может быть, ты имел в виду «тело»? Что ж, теперь это не так важно, — Ада закрыла глаза, — А что, если я убью этого человека? Я не могу смириться с мыслью, что он безнаказанно сидит в своей комнате, будто его поступок имеет право на прощение. Не разозлишься ли на меня за подобное действие? Ха-ха, понимаю, что сказала немного опрометчивые и глупые слова, потому что ты никогда не гневался на меня. Как бы плохо ни было, ты всегда улыбался мне. Но я, всё же, не имею права лишать его жизни. Это ведь моя вина… Я не смогла вылечить человека, которого люблю, и согласилась на условия барона. И! Это! Сделало тебя! Таким агрессивным! Я позволила тебе показаться в подобном виде перед этим мужчиной, поэтому всё закончилось так. И потому я ничего не смогла предъявить твоему убийце, это было бы неправильно. Искренний диалог действительно помог девушке расслабиться и почувствовать себя менее разбитой. На настенных часах стрелка неизменно показывала на семь часов и двенадцать минут, но она понимала, что уже давно перевалило за полночь. Ада почувствовала, что её глаза слипаются от усталости пережитого дня. — Можно, я подумаю об этих вещах завтра? Мне хочется спать. В комнату я уже не пойду, ведь без тебя наступление сна кажется невозможным. Она нежно положила голову ему на грудь и обхватила его талию, чтобы не соскользнуть. По лицу продолжали безмолвно стекать слёзы, которые, задержавшись на кончике носа, падали прямиком на пациента. Девушка почувствовала, что быстро проваливается в темноту. *** Наступило раннее предрассветное утро. Ада поняла это по тому, что ни единого луча света не проникло до сих пор в особняк, а в столовой не раздавался грохот посуды, который обычно создавала Хелена из непривычки к новому месту. Но ещё кое-что не давало ей покоя: миссис Месмер лежала на покрывале, а Эмиля рядом не оказалось. О его бывшем присутствии напоминала лишь засохшая кровь да чёрный волос, выделявшийся на белой ткани. Всё тело ломило от холода и неудобства позы, поэтому психологу пришлось встать, опираясь на стену. На часах всё ещё семь часов и двенадцать минут. Лицо не отображало ни единой эмоции. Ей было абсолютно не интересно, кто и куда унёс труп, она в принципе не почувствовала ничего, словно ей вкололи лошадиную дозу успокоительного. Психолог решила для себя, что у неё началась стадия апатии и, приняв это, она на негнущихся ногах начала подниматься по винтовой лестнице наверх. Когда осталось три ступеньки до второго этажа, она остановилась и взглянула вниз, всё еще держась за поручень. «А что теперь делать мне? — невольно пронеслось среди тысячи бессвязных мыслей, — Какой смысл моего нахождения здесь, зачем мне пришлось тратить столько времени на продумывание процедур и терапий, если больше нет того, ради кого это всё замышлялось?» На душе стало совсем мерзко и грязно, будто в неё наплевали. Ада достала свисток из кармана и швырнула со всей силы в противоположную стену. Он упал с противным треском, и теперь уже вдова не удостоила его даже взглядом. *** Перо погрузилось в чернила. На столе лежал раскрытый дневник выжившего, который вела психолог. Закладка тёмно-фиолетового цвета устроилась меж страниц, конец её немного потрепался, а потому оттуда торчали во все стороны нити. Хозяйка дневника планировала прижечь их позже, когда закончит свою рукопись. «N число N месяца 1897 год. Знаешь, если бы мне предложили прожить свою жизнь ещё один раз, то я… угадаешь? Уверена, что ты дашь неверный ответ. Но, я бы повторила всё в точности так, как было прежде. Звучит не очень рационально, особенно от меня, так? Но я бы действительно не хотела, чтобы Какая-то малейшая деталь, Какое-то ужасное обстоятельство Помешали нам встретиться в тот день. Я бы снова полюбила тебя И снова позволила бы тебе надеть на мой палец это примитивное кольцо из проволоки. Ведь оно для меня значило слишком много. И я хочу провести с тобой каждую секунду своего времени, Потому что чувствую… Что ты стал частью меня, Эмиль. Но ведь я не верю в регрессию И не верю в перерождение Даже в загробный мир: рай или ад. Наука отрицает это. Однако, я очень хочу поверить, Что ты сейчас ждешь меня где-то там И что мы очень скоро встретимся. И, не посчитай это грубым, но я никогда не считала, Что не смогу прожить без тебя, но… Мне и правда не хватает твоего тепла И тебя. Так что, милый Когда мы встретимся вновь Давай теперь будем вместе всегда, хорошо? Как и раньше, только я и ты. И если захочешь, мы даже сходим к тем детям, Что играли на площадке и Называли тебя старшим братом. Кажется, тебе они очень понравились Как и ты им. Я угощу тебя всеми десертами мира. И ты больше никогда не почувствуешь боли. Так что, Эмиль, Пообещай мне, пожалуйста, Что дождешься меня. Миссис Месмер Твоя жена Твой психиатр Мистеру Месмер».