Внутри Евы

Я закрываю глаза: звезды взрываются, распадаются частицами, их сияющий пепел растворяется в черной бездне. Я помню это ощущение падения. Оно освобождает. Время останавливается, пропасть закручивается спиралью. Память души, память того, что от меня осталось. Я чувствую привкус Вечности. Запах озона, едкий, горьковатый, терпкий. Я развожу руки, подобно птице, но что-то мешает мне лететь, и я вспоминаю: наручники. Наручники на моих руках. Я здесь. Я в мире материи. И эти хрупкие запястья, лежащие на дрожащих коленях, украшают красные и синие разводы. Сеточки лопнувших капилляров. Розы застывшей крови. Внутри себя я кружусь, разведя руки. Внутри себя я птица. Черная птица, подобная ворону. И я лечу. Я продолжаю лететь. Это моя любимая игра: притворяться, будто я не понимаю, совершенно ничего не понимаю. Строгие, острые глаза смотрят на меня, пытаясь предугадать, что я отвечу, и отвечу ли. Я чувствую взгляд сквозь закрытые веки. Ресницы дрожат от неровного ледяного света. Даже так я вижу эти комочки тени, этот визуальный снег, кружащий перед носом. Этот человек говорит со мной. Его голос - металлический, холодный, скользкий, как лезвие кухонного ножа. Он стучит пальцами по столу, нетерпеливый человек. Как все люди. Не умеет ждать. Что вы делали в квартире потерпевшего? Мне подумалось, что ответить на это, если я мало что помню. Я взял за правило никогда не лгать законникам. В 1976 году это сыграло со мной злую шутку. Призабавнейшая вещь тогда случилась, однако повторять её не хочется. Я, кажется, улыбаюсь... Это злит человека в форме. Он сильнее барабанит пальцами. Он опускает голову, я чувствую, как дергается воздух, как он тяжелеет, наливается чем-то острым и пряным, чем-то липким и вязким. Какие тонкие руки, - подмечаю, открывая глаза. Длинные узловатые пальцы, нежные ладони, подстершийся лак для ногтей, кажется, черный, кольцо на мизинце, серебристое, но не серебро, странный камень, зеленоватый. Мне нравится. Поднимаю глаза: меня озаряет. Я женщина. Какое забавное недоразумение. Ухмылка касается моих губ, не успеваю отследить эмоцию, ещё не прирос к телу. Человек напротив взрывается: Смешно тебе, значит, пигалица? Пигалица. Значит, молодая женщина. Девушка. Девочка? В допросной нет зеркал. Но я могу найти отражение в его глазах. Смутное отражение чего-то маленького и испуганного, дрожащего, едва уловимого: её душа ещё здесь, поблизости. Аккуратно касаюсь стола, ледяного стола, раскладываю пальцы так, будто между ними перепонки. Что-то похожее есть между человеческими пальцами, оставшееся от далеких предков. Я не могу отпустить её, не моя юрисдикция. Я хотел бы раскрыть дверь в пространстве, повернуть ключ и выпустить это испуганное существо в свет. Но она сама должна найти к нему дорогу. И теперь путь её будет не прост после всего случившегося. Я чувствую привкус боли, и боль эта мне не нравится: такая боль, что царапает душу, она травмируется и искажается. Эти раны срастаются как придётся, и душа уродуется. Она деформируется. Я ощущаю, какой была душа, занимавшая это тело: она болела. Для того, чтобы почувствовать последнее мгновение перед смертью, я должен ощутить вкус крови. Кровь помнит всё. В ней столько всего, вся жизнь, все переживания, все мечты, сбывшиеся и погребенные на дне, всё — циркулирует по венам. То, что делает вас теми, кто вы есть. Ваша история записана, как на флешку. Этот человек следит за моими движениями, за моим взглядом, он с презрением наблюдает за мной. И с ненавистью. Он меня ненавидит, под его глазами залегли тени. Синяки. Его губа дрожит. Его руки трясутся. Он барабанит пальцами по столу... Нервно поправляет ворот плохо отглаженной рубашки: собирался наскоро или ему некому гладить. Щетина. Легкая седина в волосах. Интересный человек. Мне нравится его запах: запах честности. * Сегодня утром мое падение предваряло дождливое небо. И унылые новости по федеральным каналам. Мой любимый фикус засох. Но ничто не предвещало беды. Эта старость была приятнее многих. Мой кот, Абраксас, дивный черный кот, лежал на моих коленях. «Мы прожили отличную жизнь», - думал я про себя, решая крайне важный вопрос: поужинать мне в кафетерии или остаться дома и дочитать «Москоу Таймс». А времени оставалось с ноготок. Я повернул голову: с трельяжа на меня смотрел старик. Совершенный маленький сухой старичок. В крошечных очках на цепочке. Его ручки гладили кота, черного пухлого кота. Тогда я подумал: как прекрасна человеческая старость. Люди зря полагают, что мы питаем к ним неприязнь. Нисколько. Я поражен всем, что вы изобрели и создали, мне доставляют радость простые мелочи, например, смех или лунапарки, ещё я люблю фисташковое мороженое. Это гениальное изобретение человечества. Этот старик, чье тело я занимал этим утром, был настоящим грешником. И нисколько не заслужил спокойной тихой старости. Он изменял своей жене, а когда она заболела и слегла, когда её положили в больницу, не навещал. В свой последний день на земле он подглядывал за соседкой из дома напротив. Его сердце остановилось ровно в 12:48, когда в соседнем доме случилась авария на водопроводе, ровно в 30 квартирах потекли трубы. Наступила весна, к середине дня должно было разгуляться. Когда он умер, выглянуло солнце. В 12:49 я пытался обжиться в новом, видавшем виды, теле. Оно было изношено, но жаловаться не приходилось. Я отправился в бакалею, взял любимый лимонад, и подобрал кота у остановки. Назвал его Абраксас. Мы провели вместе дивные шесть лет. Пока сегодня утром я не поскользнулся и не выпал из окна седьмого этажа, поливая гардении. Надеюсь, меня недалеко отнесло от прежнего обиталища. Я должен забрать кота. * Итак, я должен лизнуть рану на руке. Как я пришел к этой мысли? Кровь. Кровь этого несчастного создания должна была рассказать мне о том, кем она была. И что стряслось. Я не испытываю сострадания в традиционном человеческом смысле слова, скорее, любопытство. Это роднит таких, как я, с кошками. За что ты так с ним? - этот человек опустил лицо в ладони, сел, точнее, рухнул на стул напротив. Его мучения не соразмерны тому, что должен испытывать посторонний человек. Это ревность? - он пригвоздил меня взглядом к стулу. О, этот смешной человек думает, что она убила того паренька из ревности. Я припоминаю тело, лежащее на полу, у батареи. Когда я открыл глаза, почувствовал холод. Окно было раскрыто настежь. Я сидел на подоконнике. Было неуютно. Комната казалась пустой: минимум мебели. Пахнет болью и сожалением. И этот паренек, он лежал на спине, по рубашке растекалась кровь, глаза, такие бледные, смотрели вверх. Мои руки дрожали. Мои руки тряслись. На полу валялся пистолет. Я лизнул руку. Мужчина, сидевший напротив, протер глаза: да, определенно неуместное поведение. В висках застучало. Завибрировало. За синей пеленой показались очертания воспоминаний. Я почувствовал тепло и нежность, эта нежность пахла туберозой, пахла снежноцветами, сладкая, как мятные конфеты. И горечь, я почувствовал горечь. Я почувствовал сердце, бьющееся в горле. Я почувствовал, что кричу. Кричу, сквозь слёзы. И руки сырые, щеки щиплет от соли. Этот парень вытирает рукавом пистолет, стоит, едва удерживаясь на ногах, воздух ватный и странный, как перед грозой, разряженный, она ёжится, ей холодно. И станет только холоднее спустя мгновение. Два выстрела. Это чертовски больно, когда пуля пробивает ребра. Она умерла не сразу. Отсюда это странное ощущение, гадкое, и холод, неуютно просыпаться в теле, которое испытало подобное. Марк покончил с собой, - слабым, нежным голосом я произнес это. Так непривычно слышать себя в новом амплуа. Человек напротив взревел. Спустя время экспертиза установит, что его сын, Марк, выстрелил в самого себя. Установит, что таблетки ему не помогали, и ничто ему не помогло примириться с собой. Вот только в начале он выстрелил в меня. Но об этом уже никто не узнает. Раны заживают, когда демон занимает тело, лишившееся души. Ева найдет путь к свету. А мой путь — доживать за неё на земле. * Итак, меня звали Ева. Нас звали Ева. Когда меня выпустят, я вернусь на улицу, где утром встретила свою смерть, первую смерть, и заберу Абраксаса. Нужно купить кошачьей еды. Сомневаюсь, что тело старика уже обнаружили. В палисаднике, на заднем дворе, совершенно безлюдно в это время. Свидетелями моей смерти были вороны да соседские садовые подснежники. Придется позвонить в 911 или куда ещё звонят в таком случае. Год от года правила меняются. Жизнь усложнилась. Но люди прежние. Люди всегда оставались и останутся всего лишь людьми.