Предатель

Маленькая Рози. Рози, Рози, Рози. Ее кудряшки — косматое пламя и лепестки маленькой розочки огромного сада клана Уизли. Кудри Рози ломают расчески, они непослушны и ужасно упрямы, их никак нельзя уложить ни зельем, ни маггловским лаком для волос. «Простым!» — говорит мама. «Слишком заумным и нудным!» — дразнится папа. Кудри маленькой Рози как медная проволока. И цветом, и упрямством. Да и свойствами тоже. В одной из книжек библиотеки дяди Гарри маленькая Рози прочла: ведьмы и маги на дух не переносят медь если они только очень, очень темные. Или совсем-совсем не люди. Медные кудри клана Уизли ненавидят чванливые чистокровки не иначе как именно за это. Мы — живая медь, мы — рыжие коты на мягких лапах! Так говорит Полумна, а она знает толк в необычном и загадочном, это признает даже мама. А мама у нас — министр магии. Маленькая Рози обожает рыться на чердаке Норы. Нора — дом для всех, большое-большое гнездо рыжих котов. Странные приятели папы вечерами говаривают под огневиски на веранде, что придет время — и вся Британия будет рыжей. Не манульей, а рыжей, но и манульей тоже. Потому что всем котам найдется место в большом котячьем гнезде. В рыжем-рыжем, в ирландском-ирландском гнезде, в ветвях огромного дуба, в большущем дупле. Седой О`Нилл улыбается всякий раз все пакостнее и подмигивает все веселее. И уходит всякий раз разным зверем. Папа говорит, старина О`Нилл — он вообще не человек и не маг даже. У него тысячи зверей. И он большой шутник. Седой О`Нилл говорил, что однажды все будет Ирландией. Потому что в Ирландии и был должно быть Эдем, иначе отчего в ней так больно дышать сейчас тем, кто ее помнит свободной и единой. О`Нилл пел вчера про Белфаст — и колдографии сочились кровью, а в доме было темно-темно и тихо. Старый О`Нилл так и не дождался отца и ушел в окно. Большим вороном. Брат просит постоянно теперь подарить ему ворона. Он верит, что из них можно смотреть даже если ты не сквиб. Он пробовал — и ему удалось. К неописуемому ужасу бабушки. Ведь так не делают приличные маги. Только сквибы. Мама говорит, что это когда-то делали все, что это не страшно. И Рози надеется, что тоже сможет. Ведь она точно кошка. Рыжая-рыжая кошка. Маленький рыжий котенок клана Уизли. Маленькая Рози роется на чердаке в кипах пожелтевших номеров «Пророка», в старом хламе. Коробки с бусами, чепцами и со смешными рюшами, какие-то говорящие открытки и чемоданы писем. Они пахнут магией, они пахнут Рождеством, они пахнут Самайном. Вечным Самайном, потому что писавшие их руки давно мертвы. И часть всего. Они — все. И все — они. Вечный Самайн для всех. Все — память, все — Самайн, все — поминовение усопших. В большом чемодане с черным треугольным глазом Рози нашла письма. Старые-старые. Магия кусается, магия недобрая. Они пустые. Совершенно пустые. И это интригует почище вонючего сумрака Лютного. Символ — всего лишь символ. Это знак Даров Смерти. Рози любит сказки Биддля, Рози не думает всяких глупостей на покойников: это точно из сказки о Трех Братьях, есть такая штука — презумпция невиновности. Уизли не могли служит Гриндевальду. Уизли не могли поддержать Гитлера.Это просто письма. Письма какого-то мечтателя и вльнодумца, а может и поэтессы. Это совсем не знак Гриндевальда. И то что он гноится тьмой как безобразные черные вены утопца, паучьими лапами ползет по дорогой коже — это только совпадение. Этот чемодан, конечно же, не ее дело, письма не хотят, чтобы их читали — значит и пытаться не стоит. Но аура тайны манит. И Рози уносит чемодан к себе, домой, подальше от уныло хрипящего упыря. Упырь смотрит страшно и тускло. И в его глазах девочка читает узнавание. И все нутро обжигает такая ненависть, такая адская злоба. Абсолютно чужая и стихийная. Тусклое чудище с вечно голодным блеклым взглядом не может ей навредить, но очень хочет. И дело тут не в медных-медных кудряшках. А в чемодане, который обнимает изо всех сил удирающая с чердака девчонка. Рози едва унесла ноги: тварь пытается встать и быстро-быстро ползет следом. Рози убежала, но потеряла найденные перед тем зеленые бусы и белую бумажную розочку. Упырь воет и стенает где-то наверху, на чердаке и кажется даже ломает что-то: грохот стоит на весь дом. Упырь крушит чердак — и его запирают. Бабушка относит ему поесть. И возвращается с полной корзиной: впервые на памяти семейства Уизли упырь с чердака отказался от угощения. Брат говорит, что раз письма пустые — значит на них надо что-то нарисовать. Рози возмущенно отбирает чемодан у брата. Он уже решил, что чемодан — его личная собственность и планирует с упоением где нарисует карту пиратских сокровищ, а во что обернет подарок маме. Непростительно презренное использование, письма этого не заслужили. Они слишком таинственные. Брат обижается и в сердцах бросает исподлобья. — Противная магия, и колдунья твоя противная. Рози задирает конопатый нос и торжественно прячет чемодан в своей комнате, но брат не отстает. Ходит, вокруг, смотрит исподлобья, хлюпает возмущенно носом и бурчит, пиная тяжелый чемодан: — Наверное, переписывалась с Гриндевальдом. И вообще нам не родня и нас бросила. Бабушка говорит, чистокровки такие. Хвостом повертят перед носом — и сбегают. Дай мне. Я кузена нарисую. Он меня садовым гномом дразнит. А между тем странные письма как-то странно зовут, саднит рука, которой прикасаешься к ветхой бумаге, к старому пергаменту. Рози ненавидит скрывать что-то от мамы, но заставляет брата дать непреложный обет: письма ценнее всего, ценнее игрушек и некоторых книг. Потому что это память, это семейная реликвия и немного история. Вечный Самайн смотрит с ветхого пергамента: и взгляд его мудр и печален. И имя Самайну — Бхейра, Клот-на-Бар и множество других имен. И ее глаза лучатся осенним солнцем, но всеже безумны. Рози прячет одно из писем, отмеченное треугольным глазом Даров Смерти, прячет в томике Йетса. Со страницы, которая целует пустое письмо смотрит: Всадники скачут от Нок-на-Рей, Мчат над могилою Клот-на-Бар, Кайлте пылает, словно пожар, И Ниав кличет: Скорей, скорей! Выкинь из сердца смертные сны, Кружатся листья, кони летят, Волосы ветром относит назад, Огненны очи, лица бледны. Призрачной скачки неистов пыл, Кто нас увидел, навек пропал: Он позабудет, о чем мечтал, Все позабудет, чем прежде жил. Скачут и кличут во тьме ночей, И нет страшней и прекрасней чар; Кайлте пылает, словно пожар, И Ниав громко зовет: Скорей! И от ненастной, но доброй магии старого Йетса на пожелтевшем листе проступает штемпель рейхканцелярии. Черный и жуткий. Печать изувера, личная печать, которую Рози видела в одной из книг мамы: фотографии документов времен войны, книга про войну на континенте. Страшная книга пережившего блокаду русского мага. Личный штамп Геббельса переворачивает что-то внутри. И Рози в ужасе прячет книгу под кровать: впервые в жизни мечтая вымыть руки с хлоркой. Печать изувера, кажется оскверняет все вокруг. Даже воздух. Маме не хочется говорить, но чемодан вынести надо. Чемодан опасен. И вместе с тем притягателен. Тяга эта сродни тихой истерике. Надо и совершенно невозможно его унести уже: он мрачно пылится в шкафу, под сундуком со старыми квофлами и кажется живым.

***

Рози смотрит с горгульи на спящий Хогвартс. Руки сами рвут бумагу на мелкие-мелкие лоскутья, а подбородок мелко трясётся. Его зовут Александр. Его имя орал ей в лице, осатанев от ярости Малфой, трясясь всем телом, его имя смотрит со старого любовного послания: Алекс Уизли изволил состоять в отношениях с одним из Малфоев. Алекс Уизли изволил узнаваемо кривить губы в надменной улвбке. Александр — мортус, Александр не отсюда. На это жирно намекают его черновики, а насмешливый невыразимец клялся небом и землёй, что где-то в архиве есть его дело: тело одного из Уизли, умершего в детстве, занял чужак. Подонок и мерзавец, каких поискать. Рози рвет письмо: оно из Отдела Тайн. Министерский работник официально, с толикой скепсиса, просит не беспокоить неввразимцев своими криво составленными прошениями: переродившегося в начале двадцатого века, в теле Александра Уизли, русского скота по фамилии Невзоров, освобождённого из Азкабана по состоянию здоровья, успешно вернули в семью, в которой он и должен находиться. Текущее его состояние тощего упыря с чердака неизлечимо. За возможные последствия Отдел Тайн ответственности не несёт. Дядя Гарри приезжает в Нору на каникулы и, бросив пару слов встревоженной бабушке Молли, уходит к упырю, на чердак. Что он там делает никто не знает, но оттуда постоянно раздается страшный грохот. Истошный вой перепуганной насмерть твари раздирает душу: Рози убегает к себе в слезах и падает на кровать. Лицом вниз. Через час вниз, на кухню, возвращается дядя Гарри. Он сдержан и мрачен. Главный аврор перед Рози, а не привычный и усталый Гарри Поттер. И в голове Рози проносится шальной кометой: «Его же даже оплакать некому!» — Не жалей! — цедит сквозь зубы мистер Поттер, обмениваясь мрачными взглядами с подошедшим негромко отцом Рози, — нам не нужен второй Петтигрю. И отец согласно кивает. Рози вся внутренне сжимается. Смерть Александра на её совести. Это она показала письма. Это она, она, она… Но отец прав. И дядя прав. Про крысу, которая на самом деле являлась пособником Воландеморта, в семьетэ помнили все. — Не поверите, в тушке моего внучатого деда у нас гостил внук генерала Невзорова, — отец затягивается, его светлые глаза напряженно поблескивают с свете очаха, а лицо задумчиво, — русского генерала КГБ… — Советского, — почти машинально поправляет мама, напряженно, — Гарри.? — Он мучился. Жизнь в этой оболочке — мучение… — Господи Иисусе, Гарри, он же… — Безвреден? Он — друг Геббельса. — Ах, Гарри… — Я не отдам дементорам ни одного Уизли. Даже такого.