***
— Ты не рассказывала про этот шрам, — тихо проговаривает Тайлер. Алекс переводит взгляд на левое колено, по которому он водит подушечками пальцев, вырисовывая только ему известный узор. Там красуется длинный тонкий шрам — на него она уже давно не обращает внимания. Они сидят в гостиной на диване. Её ноги перекинуты через его, бок прижат к боку. Телевизор включён без звука и играет роль светильника. И в его свете лицо Тайлера, когда она смотрит на него, кажется бледнее и мрачнее, а взгляд — темнее и глубже. Она даже почти неосознанно хватает его кисть, свисающую с её плеча, спускается чуть ниже и сильно сжимает ладонь. Он смотрит на неё. Останавливает движение пальцев, накрывает колено ладонью. В том месте сразу становится горячо. Алекс слабо улыбается. — Просто он всегда скрыт под джинсами. — Откуда он? — спрашивает Тайлер и выглядит так, будто ему приходится заставлять себя оставаться в сознании и он с трудом улавливает тему разговора. — С лестницы свалилась. Давно было. Тайлер понимающе кивает и отворачивается. Продолжает гулять пальцами по колену. Иногда водит ниже, выше. В какой-то момент крепче обнимает за плечи, теснее прижимая к себе. Между ними вновь виснет тишина, а гостиная погружается совсем во мрак, когда изображение в телевизоре становится тёмным. Алекс кладёт голову на плечо Тайлера. Сидит так недолго, приподнимает её и задевает носом линию челюсти. Спускается ниже, касается шеи. Выдыхает. Улыбается, когда чувствует, как он чуть напрягается и сжимает её колено. — Ты что, дразнишь меня? — спрашивает Тайлер, и лёгкая хрипотца в голосе выдаёт его. — Нет, — едва сдерживая смех, отвечает Алекс. Он поворачивает голову, она вскидывает свою, и они сталкиваются взглядами. В груди становится тепло, когда она видит, как впервые за вечер он улыбается. Слабо, едва заметно, но улыбается. Впрочем, долго счастье не длится. — Ты ненавидишь меня? — задаёт он наконец тот вопрос, который действительно мучает. Алекс сводит брови к переносице, тянет ладонь и проводит пальцами по его щеке. — Нет, — честно отзывается. — Я слишком сильно тебя люблю. Не могу ненавидеть. — Спустя короткую паузу добавляет: — Но и остаться не могу. Тайлер, соглашаясь, кивает. Слегка наклоняется вперёд и прижимается губами ко лбу Алекс. Она закрывает глаза.***
На ночь перебрались в спальню, валяясь и в тотальной тишине глядя друг на друга. Теперь смотрит только Алекс. Мягко улыбается, вспоминая, как Тайлер изо всех сил старался не уснуть. Знает: у него был тяжёлый день. Так что сон в свои загребущие лапки его всё равно затянул. И не то чтобы она против. Если бы уходила, пока он бодрствовал, — было бы хуже. А сейчас она может тихо и спокойно уйти, не тревожа его и не чувствуя, как от полного боли взгляда раздирает грудную клетку. Алекс с максимальной осторожностью наклоняется, оставляет лёгкий поцелуй на скуле Тайлера и встаёт с кровати. Сердце трепыхается раненой птицей, но она не обращает внимания, отворачивается, поднимает туфли с пола и идёт к двери. Открыв её, последний раз смотрит на Тайлера, со всей имеющейся силой душит желание вернуться и снова лечь рядом и наконец выходит. Бесшумно закрывает дверь, прислоняется к ней лбом, на мгновение жмурится. Распахивая глаза, медленно отходит. — Привет! Ты Тайлер, да? — Эм… да. — Супер! Тайлер, спаси, пожалуйста! Сейчас сюда зайдёт директриса Уимс, и у неё ко мне очень много вопросов! Скажи ей, что ты меня ни разу не видел, ладно? Должна буду! — Да необязательно… И так помогу. Спрячься сюда. Алекс отмахивается от воспоминания и тихо спускается по лестнице. Благо ступеньки не скрипят. Держась за перила и из-за слёз едва различая дорогу перед собой, она доходит до прихожей. Хочет спустить туфли на пол, но вместо этого приваливается к стене, зажимает ладонью рот и настолько тихо, насколько может, всхлипывает. Зажмуривается так, что цветные точки перед глазами пляшут. Все внутренности в тугой узел скручивает, и дышать не получается. Но Алекс заставляет себя. Открывает глаза, убирает руку от лица, вытирает ладонью щёки, отлипает от стены. Делая пару шагов вперёд, наконец ставит туфли на пол и втискивается в них — ещё одного захода босыми ногами по асфальту она точно не выдержит. Присаживаясь на корточки, застёгивает ремешки и вновь встаёт. — Я говорил, что ты прекрасно выглядишь? — О да, особенно сейчас. Юбка задралась, рубашка вылезла, причёска в хлам. — Вот именно. Алекс сейчас, наверное, совсем белая: от нервов и перенапряжения всегда бледнеет. Но эта мысль ускользает, когда взгляд цепляется за первый рассветный луч, проникающий через стекло на двери. Она думает о том, что надо поторопиться, потому что скоро приедет мама, но не может сдвинуться с места. Вдруг раздаётся щелчок замка, заставляя вздрогнуть. А спустя мгновение, подняв глаза, Алекс сталкивается взглядами с отцом Тайлера. Сейчас ей, правда, глубоко фиолетово на то, как он к ней относится и что думает о её присутствии здесь. Хотя, судя по лицу, он нисколько не удивлён. Впрочем, какая уже разница? — Даже не хочу спрашивать, — первым заговаривает он. Алекс вновь едва сдерживает слёзы. Самую малость растягивает губы в бледной улыбке. Старается дышать. Не ровно — хотя бы как-то. Шериф отходит в сторону, и Алекс маленькими шагами направляется к двери. Он смотрит на неё, когда она останавливается на пороге и поворачивается к нему. — Не волнуйтесь, шериф, — хрипит. — Тайлер меня больше не увидит. С этими словами Алекс уходит. Стуча высокими каблуками, отдаляется от дома и заставляет себя не оборачиваться. Сжимает пальцами локти, стискивает до боли. Больше не обращает внимания на слёзы и громко всхлипывает. Внезапный порыв ветра холодит щёки.Десять лет спустя
Кладбище Джерико такое же мрачное, как и раньше. Впрочем, каким он ещё может быть? Цветастое и с гирляндами? Было бы странно, но, может, призраки бы посмеялись. Или пальцем у виска покрутили. Отвлечь себя тупыми мыслями не получается. Поэтому, высмотрев вдалеке фигуру шерифа Галпина, Алекс продолжает продвигаться к нему. Просто не хочет думать о причине приезда сюда. Может, она и трусиха, старающаяся убежать от боли, но так уж это ненормально? Ей хватило десять лет назад. А теперь… опять. — Долго там стоять будешь? Алекс вздрагивает. Только сейчас до неё доходит, что она уже минут пять как остановилась и пялилась на могилу, стоя без единого движения. Не получается даже что-то ответить, потому что горло словно кто-то сжимает. Алекс все эти годы так надеялась, что у него всё наладится… Наивно, конечно. Бесконечно наивно. Но она с детства оптимистка. На негнущихся ногах подходит ближе. Становится плечом к плечу. Ткань её пальто задевает его куртку. Взгляд вдруг цепляется за чёрную розу, лежащую на земле. Свежая. Живая? — Уэнсдей была здесь? — спрашивает Алекс, впрочем не совсем понимая, зачем ей эта информация. Со стороны шерифа слышится тяжёлый вздох. — Да, — отзывается он. — Заглянула. — Ясно. Наверное, она не совсем безнадёжна. Ответа не следует. Наступает тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев. Спустя время становится темнее, когда солнце прячется за тучами. Будто лампочка внезапно выключилась. Нос щекочет запах приближающегося дождя. Внезапно шериф произносит: — Ты изменилась. — Повзрослела, — пожимает плечами Алекс. — И замуж вышла. Она опускает взгляд на левую руку. Смотрит на золотое обручальное кольцо, украшающее безымянный палец. Потом резко сжимает кулак, разжимает — и прячет обе ладони в карманы пальто. Кивает. — В прошлом году. — А он так никого и не нашёл… — тяжело тянет Галпин. Алекс вздрагивает после этих слов. И так больно становится, что она даже не знает, куда себя деть. Сказать что-то? Спросить? Сделать? Продолжать стоять? Уйти? Может, надо было остаться тогда? Уговорить маму не забирать её? Может, что-то изменилось бы? — Что произошло? — хрипит Алекс в итоге. Шериф молчит. Долго. Кажется, он ничего не скажет вовсе. Но потом всё же рассказывает: — Знаешь… ему помогли. Нашли способ. Он перестал… превращаться. Даже ожил. Впервые с тех пор, как ты уехала. Но недавно… что-то случилось. Не знаю что. До сих пор не выяснили. Он вспылил, обратился… Моим ребятам пришлось стрелять. Он не пережил. Алекс смотрит на него огромными глазами. Она в таком ужасе, что не может подобрать слов. Всё тело мелко потряхивает — и уже точно не оттого, что ветер пробирает до костей, а редкие капли падают за воротник. Она открывает и закрывает рот, пытаясь понять, что сказать, но тщетно. — Я так… Мне… — Я знаю, Алекс, — тяжело выдыхает шериф. — Знаю. — Поворачивается к ней, смотрит в глаза. — Верю. Я помню твой взгляд, когда ты уходила в тот день. — Правда? — обретает Алекс способность говорить. — Каким же он был? Несколько секунд он молчит, затем произносит: — Ты умерла тогда. Не в силах больше смотреть на него, она отворачивается и жмурится. К глазам подступают слёзы, горло дерёт от боли. И рыдания рвутся наружу хуже, когда слышит приближающиеся шаги, чувствует руку на плече, а до слуха доносится негромкое: — Я знаю, что ты любила его. Мне тоже жаль. Алекс всё ещё не шевелится даже тогда, когда шериф уходит. А следом тишину разрывает громкий и надрывный всхлип. Спустя целую минуту она находит силы открыть глаза, чувствуя, как слёзы скатываются по щекам. Вновь смотрит на могилу. Медленно опускается на корточки. — Без тебя ему несладко придётся. — Тебя забыла спросить. — Нет, ты не понимаешь. Он эмоционально зависим от тебя. С твоим уездом состояние ухудшится. — «Зависим»?! Для особо одарённых, Аддамс. Он любит меня. — Я сказала то же самое. — Боже, ты безнадёжна. Исчезни с глаз моих. — Я понимаю больше, чем тебе кажется, Шарп. Помяни моё слово: придёт время, и всё, что ты найдёшь, — это его могила. В тот момент хотелось выдрать Уэнсдей её треклятые косы. И так было плохо, а она ещё сверху добавляла. Однако слова отпечатались на подкорке. Выжглись в черепе. Скреблись изнутри последние десять лет. Теперь так и вышло: всё, что она нашла, — это его могила. Впрочем, сожалеть о прошлом нет смысла. Его не изменишь. Остаётся только вспоминать. Например, то сообщение, которое получила, когда уже сидела в машине по дороге домой. Я тоже тебя люблю.