A wounded dog

Accept your future path wasn't yours to be chosen

      Что, если нечего больше будет изобретать? Каждому ученому ангелы строят свой рубеж. Физику — машину времени. Робототехнику — сильный искусственный интеллект. Биоинженеру — работающие органоиды.       Когда-то ее душу чужой рукой положили на алтарь науки; ей недоставало роста, чтобы забрать ее обратно. Чем же стала ее душа? Полой мышцей-конусом, накачивающим артериальные шланги? Бордовым кусочком плоти, который можно заменить на материнскую плату? Телом массой двести пятьдесят грамм, пульсирующим восемьдесят раз в минуту?       — Результатом сюжетных перипетий дезоксирибонуклеиновой кислоты.              Ты смотришь в словарь, чтобы узнать, что такое «человечность», но так и не находишь четкого ответа. Да, ты не церемонишься с людьми. Подслушиваешь их разговоры («Дочурка у нас рыженькая, хотя в семье больше рыжих нет!»), забываешь время от времени отводить взгляд, когда рассматриваешь в метро их паучьи пальцы и разноцветные радужки, не стесняешься приставать к знакомым и незнакомцам с вопросами о том, сколько им было лет, когда их волосы начали седеть, а кожа — терять пигмент. И все-таки все, что ты делаешь, идет на благо человечеству. Даже если ты стараешься только ради собственного любопытства.              Розовый воздушный змей в зеленых окнах. В коробке из-под обуви носятся люди в белых халатах. Ее коллеги. Вместе с ними ей придется стоять на пороге научного открытия. А дальше — что?       А) Нобелевская премия.       Б) Журналисты.       В) Распил патента.       Г) Суды с церковью и этическими активистами.       — верные варианты ответа подчеркнуть.       Разве им всем не страшно? Закончить дело всей своей жизни, оторвать взгляд от микроскопа и бумажек с уравнениями — и не возвращаться к ним до конца своих дней?       Раненая собака всегда бежит домой. Если ей негде спрятаться и ее некому вылечить, она, скорее всего, погибнет от заражения крови или абсцесса.              Да, зато ты знаешь, что такое преданность. Выходишь поздно вечером из института: в воздухе пахнет морозом, прямо как в детстве. В съемной однушке никто не ждет. Что там говорили родственники про твою личную жизнь? Сорокалетний синий чулок с сорока кошками? Смеешься: тебя не интересуют живые организмы, чьи гены так сильно отличаются от человеческих. Обезьянку тебе, увы, не потянуть.       Ты не так одинока, какой кажешься на первый взгляд. У тебя есть приятельницы из НИИ. Есть знакомые мужчины, которых ты уклончиво называешь «друзьями». С ними легко. Когда твои волосы перед ними рассыпаются радугой по подушке, тебе не нужно стараться выглядеть привлекательной, и ты размышляешь о том, чем первым делом займешься на рабочем месте завтра утром.       Ты бы не назвала себя счастливой женщиной. Твои школьные подруги работают с ноутбука на островах с вечнозелеными деревьями и вечно теплыми ветрами или воспитывают детей. У тебя же нет ни семьи, ни приличного заработка. Ты могла остановиться и уйти в любой момент, но не захотела. В лаборатории шестеренка с твоим именем продолжает вращаться и в мороз, и в снег, несмотря на въевшуюся в металл ржавчину-кровь.              Потому что только это защищает тебя от боли. Только это заставляет тебя вылезать из-под одеяла на туманный студень. Ты можешь похоронить любимого отца. Ты можешь рассориться с лучшей подругой. Тебя может предать мужчина, с которым ты прожила много лет. Ты все можешь перенести — кроме тех дней, когда ты бродишь от стола к столу, не зная, как решить задачу. Кроме того дня, когда начальство внесет в разработку последние правки.       Мать, которая не отпускает своего ребенка на учебу в большой город.       Писательница, которая медлит с тем, чтобы написать эпилог к своему главному роману.       Ученая, которая лучше покончит с собой, чем останется без дела.              — Анна Валерьевна, у нас проблемы.       — Что такое?       — Не убивайте, — просипел фиолетовый от ужаса недавний выпускник аспирантуры, — но часть данных по разработке инструмента полного редактированию генов пропала.       Женщина отвернулась к своему компьютеру, смахнув на грудь слабую русую косу.       — Может, оно и к лучшему… — сонно пробормотала она, медленно постукивая ручкой по столешнице. — Чем больше я думала о последних наших выводах, тем больше они у меня вызывали вопросов.       — Так что?!       — Как что?! Разберемся. Иди работать!