Расплата

Южные пустоши. Самые дикие, самые безжизненные, самые пустынные, если эти слова вообще применимы к понятию «Пустошь», места во всей долине. Разумеется, Долине с большой буквы, хотя, собственно, никакая это не долина. Просто у тех, кто оказался запертым здесь почти двадцать лет назад не нашлось слова, которое описывало бы местность, окруженную стенами аномальных полей, разрушающих, изменяющих и восстанавливающих в совершенно невообразимом виде всё, что попадало в них. Даже самые отбитые психи с пустоши не решались соваться туда. Это место оказалось запертым, огороженным от всего остального мира непроходимыми полями, как в горных районах бывшей средней Азии огораживаются от всего остального мира неприступными каменными скалами небольшие долинные озера и равнины. У тех, кто оказался заперт тут, не нашлось слова лучше, чем долина. Конечно, с большой буквы. В южной части долины не существовало ничего, кроме бесконечных песков, занесенных сюда черт его знает какими ветрами. Говорят, тут раньше было множество песчаных карьеров, расположенных между холмами, но теперь и не отличить от остальных занесенных песком мест. Здесь почти нет остатков поселений, нет развалин технического прогресса предыдущего мира, зато чего в явном избытке, так это всяких сомнительных останков былой цивилизации. Бандиты, сбежавшие из опустевших дурдомов психопаты, вооруженные социопаты… И это лишь верхний слой айсберга. Это лишь окраины. Про то, что творится в глубинах, даже говорить не хочется. И все это лишь про тех, кто еще в состоянии называться людьми. Большая часть населения — уже не люди. Они — оголодавшие звери. Они — Измененные. Всему виной он. Вирус, который должен был избавить мир от страданий. Вирус, который должен был превратить человека в бога. Вирус, который стал нашим величайшим достижением, стал нашей погибелью. Какая ирония, верно? Идеальный иммунитет, антипод вируса иммунодефицита. Идеальные процессы саморегенерации, взятые от раковых клеток. Идеальный саморегулируемый баланс. Такова была концепция. Все было ложью. С самого начала. Никто не собирался делать панацею. Зачем она нужна? Чтобы во всем мире наступил мир? Чушь. Чтобы решить мировые проблемы? Ерунда. Чтобы кучка особо важных, считающих себя мировой элитой людей жила вместе со своими семьями вечно, упиваясь своей властью, положением, деньгами? Уже ближе к истине. Но все равно чушь. Они погибли самыми первыми. Видите-ли, один из создателей первой партии был человеком, дочь которого нуждалась в донорском сердце. И некая очень богатая особа заплатила огромную сумму, чтобы продвинуться в очереди и заполучить сердце для своей обезумевшей старухи-матери, которая умерла через неделю после операции. Как и дочь создателя. Только вот она умерла с новеньким, еще бьющимся сердцем. А несчастная девочка скончалась в страшных муках. Я знаю эту историю. Я был там. Создателем вируса был мой друг. От него я получил вакцину, которая в итоге не дала мне погибнуть. Вирус распыляли с воздуха. Как все страны смогли договориться — непонятно. Я не интересовался. Но они смогли, и распыление произошло одновременно по всему миру. Я вколол себе вакцину, потому что знал, что это за вирус. Знали об этом создатели. Знали их семьи. А богачи — нет. Тысячи людей наблюдали, как умирают те, на кого они были готовы молиться. Идиоты. Что было дальше — неизвестно никому. Просто в один день мы проснулись — и поняли, что мир вокруг нас изменился. Понимаете ли, не все зараженные, не получившие вакцины, умерли. Они начали меняться. Мутация вируса, многократно усиленная воздействием неизвестных факторов. Никто уже не скажет, что это были за факторы. Просто нет таких людей уже. Измененные люди наступали со всех сторон. В ход пошло все оружие, что оставалось. Ядерное было одним из первых и самых разрушительных. Мир изменился с тех пор. Измененные, как иронично, изменились. Они эволюционировали. Некоторые даже могут разговаривать. Они поумнели. В отличие от тех, кто еще называл себя людьми.

***

Прямо сейчас я стою около строения, наспех выстроенного из почерневших от времени и плесени досок. Небольшая хибара, огороженная засохшим мелким кустарником. Рядом с ней стоит машина. Крепкий внедорожник, обитый стальными бронеплитами, с тяжелым бампером-кенгурятником, торчащим вперед, пулеметом с люком на крыше и множеством сумок, покрытых легкой сеткой и накрепко привязанных к крыше. Очень мало кто решается использовать автомобили в пустошах. Да, скорость, да, грузоподъемность, но цена топлива слишком высока. Я могу это себе позволить. Другие — нет. В моей руке зажата пушка. Восьмизарядный Smith&Wesson, он же R8. У меня много оружия в машине, но это — особый случай. Это — мой любимец. Восемь патронов .357 Магнум, заряженных в барабан. Длина ствола — сто двадцать семь миллиметров. Вес без патронов — чуть больше килограмма. Сейчас он смотрит дулом в лицо полуобнаженного юнца, возомнившего себя махинатором. Курок еще не взведен, но большой палец лениво поднимается к нему. Одно движение — и ударник ударит по капсюлю, порох взорвется, и тупоголовая пуля с характерным громким звуком вылетит из ствола. Дульная энергия составляет около семисот тридцати джоулей. С такого расстояния пробьет навылет. Этот ублюдок выстрелит в меня, не задумываясь, если у него вновь появится в руках пушка. Я осознаю это со спокойной душой — он понимает, как работает новая жизнь. Он сделал все правильно. Просто в этот раз ему не повезло. Простой заказ на доставку. Даже легче обычного, ведь известно место расположение груза. Задача проста, как сатиновые трусы — добраться до точки, расстрелять все, что движется, забрать груз и свалить к точке сбора, передать товар, получить оплату и валить. Простой алгоритм действий. Я все сделал в точности так, как описывал. Только в одном прогадал. Заказчик явился без оплаты, и нагло заявил, что все отдал за свежую партию дури, заботливо выращиваемой в песках пустошей. Почему-то трава растет в песке, не требуя внимания, заботы и ухода. Заказчик потребовал отдать товар, потому что «Еж будет недоволен». Плевать я хотел на Ежа. Он — мелкая сошка, и юнец знает это. Но он верит, что я этого не знаю. Ему не повезло. Обмотанный синей изолентой кусок стальной трубы небольшого диаметра, который раньше был стволом самодельного ружья, лежит рядом. Он собирался меня пристрелить. Но я сделаю это быстрее. И сейчас он верит в это. — Братан, нет у меня нихрена… — он шепчет, пытаясь усмирить мой гнев. — Братка, честно, все что было, отдал, ломка, понимаешь… Я усмехаюсь. Парень этого не видит — на мне респиратор, закрывающий добрую половину уродливого лица и темные очки-полярики. Он хочет вызвать жалость. Жалость, хотя пять минут назад пытался меня пристрелить из своей криво собранной и обмотанной для надежности изолентой хреновины. Неплохо. Пока такие, как он, ходят по земле, я верю в эволюцию измененных. — Мы договаривались, — ровным тоном говорю я. Я спокоен. Я даже почти расслаблен. — Я доставляю товар. Вы приносите оплату. Товар здесь. Где оплата? На этот раз я выбрал патроны. Бензина еще должно хватить на поездку к северу пустошей и обратно. Два раза в обе стороны. Воды и жрачки хватит на пару недель. А вот патронов маловато осталось. — Братка… — он снова за свое. Тянет свою монотонную лямку. Как же бесит. Хотя нет. Не бесит. Наплевать. — Братка, Бога ради… Сохатый обещал достать качественной дури, а у меня ломка… В другой раз не будет, а тут… Бога ради. Смешно. После того, что произошло почти четверть века назад, я начал сомневаться в существовании этого мифического болвана. Согласно Ветхому Завету, Дьявол убил десять человек. Бог же убил несколько миллионов. Все ненавидят Дьявола. Иудейский бог, прародитель ветхого завета, отличался чертовски сильной жестокостью. На его фоне Дьявол — невинная овечка. Но все ненавидят Дьявола. Создатели вируса убили шесть миллиардов человек. Разработчики вакцины — пару сотен тысяч. Аналогии понятны. Создатели вируса — Бог. Разработчики вакцины — Дьявол. Все ненавидят их. Ир и Онан. Сыновья Иуды. Бог убил их за грехи отца. В глазах этого юнца я — Бог. А он — Иуда. Только вместо детей я убью его самого. После смерти он хоть до скончания веков может дожидаться второго пришествия. Или третьего. Или сотого. Плевать. Важно лишь то, что происходит сейчас. — Я вижу два исхода, — говорю я. В помутневших от дури глазах парня загорается лучик надежды. — Первый — я спускаю курок, превращая живой кусок мяса в лице тебя в мертвый кусок мяса в лице мертвого тебя, после чего спокойно уезжаю и продаю товар другим. Второй — я связываюсь с Ежом, он приезжает сюда, передает оплату, и я сваливаю, после чего он превращает кусок мяса в лице тебя в избитый и мертвый кусок мяса в лице избитого и мертвого тебя. Заметь — в обоих вариантах не предусмотрено продолжение твоей трижды никому не нужной жизни. Я замолкаю, наслаждаясь произведенным эффектом. На лице паренька застыла гримаса ужаса от осознания задницы, в которую он по своей глупости залез, и застрял там ногами наружу. Человеческая жизнь бесценна — кажется, так раньше работала мораль. Сейчас же все иначе, по крайней мере, для меня. Человеческая жизнь приравнивается к цене одного патрона, которым эту жизнь можно прервать. Зачем щадить людей, если их тушки стоят так дешево? К чему жалеть потраченные патроны? Все, что осталось от них — стрелянные гильзы, непригодные ни к чему. Тоже самое и с людьми. Все, что от них останется — жалкие тела, непригодные ни к чему. Так зачем их жалеть? Патроны полезны, только когда ими можно стрелять. Люди полезны, только если их можно использовать, чтобы выжить. В другое время и то, и то — бесполезный мусор, лишь занимающий свободное пространство и требующий к себе внимания. Патроны нуждаются в смазке, люди — в ресурсах для выживания, которых может не хватить мне самому. Такова моя философия. Хотя я предпочитаю не портить это благородное слово своим мудацким трактованием ее законов. Мне надоел этот фарс. Я говорю: — Настало время делать выбор. И ждать я не хочу. Я взвожу курок. На лице парня застыл ужас. От страха на его штанах спереди расползается мокрое пятно, а сухие губы шепчут просьбу о пощаде. — Заметь, я не собираюсь тебя убить за то, что ты собирался убить меня, — говорю я, приближая дуло к его лбу. — Я убиваю тебя потому, что делаю тебе одолжение. Если сюда приедет Еж и узнает, что ты кинул меня с оплатой, одной смертью не отделаешься. Сейчас ты даже не почувствуешь боли. А если приедет Еж, смерть — самое легкое, что тебе предстоит вытерпеть. Он меня не слышит. Его взгляд направлен точно в черное отверстие, губы шепчут молитву. Бог тебе не поможет. Бог умер еще до нашего рождения. За двадцать четыре с лишним года я убил своими руками более четырех сотен человек и огромное количество тех, кто уже не был человеком. Про всякую мутировавшую под воздействием вируса и радиации одновременно хренотень я молчу. Я убил кучу народу. Но свою главную цель я все еще не достал. Я все еще не могу убить в себе собственную человечность. Я все еще остаюсь человеком. Я — воплощение феникса. Я убиваю себя и возрождаюсь вновь, оставаясь человеком. Я ненавижу это в себе. Этот пацан верит, что он умрет. Я верю, что я убью его. Мы оба верим. Цена есть у всего. Даже если она неизмеримо мала, ее придется платить. Цена жизни этого парня — один патрон. Цена моей жизни — один патрон. Я оцениваю свою жизнь, хотя не должен. Ненавижу себя. Я нажимаю на спусковой крючок.