Right

- Папа, мне девятнадцать!! - А ему…!! Нет, это неправильно! Ничего не желаю слышать, будь твои аргументы хоть трижды логичны! - Но папа! - Этого не будет, Алексис! Я запрещаю, слышишь? - Что…? - Именно. Ты все еще моя дочь, я – по-прежнему твой отец. И впервые в жизни – я запрещаю тебе поступать так, как ты хочешь! Нет, и точка. Алексис часто вспоминала тот день, когда по собственной воле изменила свою жизнь навсегда. Если бы ей сказали, что однажды она уйдет из дома, спрячется в маленькой квартирке в другом районе Нью-Йорка от собственного отца и заблокирует его номер, не желая ни видеть, ни слышать, она никогда бы не поверила. Сочла бы глупой шуткой, убежденная в том, что у нее лучший папа на свете. Лучший. - Он поймет! Поверь, он самый… - Я верю, верю… Алексис было горько. Прожить всю жизнь рядом с человеком, которого ты, оказывается, абсолютно не знаешь. Быть уверенной, что тебя всегда поймут и примут... И так разочароваться. - Как у такого как ты, Касл, может быть такая правильная дочь? Правильная… Ей в себе это нравилось. Даже когда с каждым разом от нее все больше и больше ждали этой «правильности». Когда это стало давить на плечи так, что казалось, еще один шаг и все – конец: упадешь, не поднимешься, не пойдешь дальше, попросту не сможешь, ведь сил уже нет, – Алексис держалась и назло всем законам жанра делала один шаг за другим. «Я поступаю правильно». Рациональность, логика, ум, ответственность… Несмотря на усталость, закончить работу, готовиться к тесту на празднике, хотя это вовсе не обязательно – ведь темы и так выучены наизусть. И в награду – переполняющее чувство гордости за себя, стена в комнате, увешанная грамотами и дипломами, хорошее отношение учителей и полное доверие со стороны отца… Или нет? - Папа, я уже не ребенок! Ты не можешь защитить меня от всего!! «Я поступаю правильно!» Эмоции, чувства, страхи… От нее ждали не их, и потому Алексис всегда старалась держать их под контролем, отодвигать на задний план. Вот только при взгляде в ясные лазурные глаза внутри все переворачивалось с ног на голову, все принципы летели в пропасть, а вызубренные собственноручно установленные правила и запреты теряли всякий смысл. Но Роджерс по привычке боролась, стараясь не поддаваться. Ей удавалось. Почти всегда. Почти… «Я поступаю правильно?» Сколько раз она задавала себе этот вопрос, Роджерс не помнила – давно сбилась со счета. Особенно теперь… Не проходило ни одного вечера, чтобы в ее голове не промелькнула эта мысль. Непогода не выпускала город из своих прохладных объятий уже третий день. Ровно столько же Алексис грустила, скучая по солнцу… И не только по нему. - А вот и Алексис, наше солнышко! Ей говорили это все – учителя, друзья, знакомые, бабушка… И папа. Алексис порой катастрофически не хватало их игр. Хотелось надеть костюм с веселыми дразнящими лампочками, постоянно подмигивающими друг другу. Погрузиться, нырнуть с головой в образ суперагента или шпиона, которых так любил Касл-старший, и, обхитрив противника, выиграть бой, потому что о поражении не может быть и речи. Услышать четыре заветных звука. Набрать такую желанную тысячу очков… Картинки из, казалось, прошлой жизни проносились перед ее глазами одна за одной, непрестанно сменяя друг друга – такие неуместно яркие и теплые, с запахом свежеприготовленных на завтрак блинчиков, разрисованных шоколадными радостными смайликами, и кофе… Она едва успела их спасти, сохранить в своей памяти - сгрести в охапку, обнять крепко-крепко и закрыть собой, прежде чем в спину вонзился этот предательский отравленный недоверием нож. - Ты следил за мной?! - И правильно сделал! Правильно… Почему для каждого оно разное, это «правильно»? Тогда, слыша обвинительные крики отца, она медленно умирала внутри. С каждой новой фразой становилось хуже, больнее, холоднее. С каждым новым вдохом воздуха не хватало все сильнее. С каждой новой секундой из раны показывалось все больше и больше крови, а она так и стояла – обхватив себя руками, прижимая к груди цветные, дорогие сердцу воспоминания. Алексис пыталась возразить, такими привычными логикой и рациональностью убедить, доказать, что случившееся - не конец света! Что она, в конце концов, имеет полное (и даже больше – заслуженное!) право… Но эмоции, столь долго игравшие роль фона, наконец взяли верх – левое полушарие со всей своей армией доводов безоговорочно капитулировало, осторожно помахивая белым флагом. Роджерс сделала шаг… И наконец упала. Сил быть правильной не осталось. Что последнее она прокричала отцу - вспомнить никак не получалось. В память врезалось лишь как Касл-старший изменился в лице, словно поперхнувшись всем тем, что хотел сказать, затем показавшаяся бесконечной лестница, оглушительный грохот (или то был выстрел?) захлопнувшейся двери в комнату, бессонная ночь и неприятно холодная, влажная от слез ткань подушки. Алексис вздохнула. За окном грустило небо, третий день подряд оплакивая закончившееся лето. Сидя на мягком подоконнике (и почему остальные называют это скамейкой?), Роджерс наблюдала за прохожими. Там, внизу, в редко прерывающемся потоке раскрытых зонтов, она старалась увидеть жизнь – настоящую, наполненную, свободную. Не получалось. То ли ее не было, то ли всему виной заплаканное стекло, сквозь которое плохо что было видно из-за то и дело наперегонки стекающих капель, оставляющих за собой замысловатые мокрые дорожки, искривляющих улицу, едва различимые лица людей и даже собственное отражение. За своими мыслями Алексис не услышала, как провернулись ключи в замке, как начищенные до блеска классические ботинки не спеша сделали несколько шагов; не увидела, как в голубых глазах мелькнула, а затем появилась на губах, легкая улыбка… - Вовсе необязательно составлять небу компанию, - мягко прошептали на ухо, осторожно стерев кончиками пальцев соленую влагу с ее щек. - Знаю… - тихо выдохнула она, отворачиваясь от окна. Роджерс медленно опустила ноги на пол, плавно слезла с подоконника. Ее тут же заключили в нежные, бережные объятия уже ставшие родными любимые руки. Благодаря им та, все еще кровоточащая рана в глубине души постепенно затягивалась. - Три дня… Не уезжай больше, - попросила Алексис, утыкаясь носом в неизменную жилетку. - Хорошо, - пообещали ей. Роджерс не жалела о своем выборе, не гадала – правильный он был или нет. Она знала ответ еще задолго до этого. Правильный. Для них двоих. - Ну все, хватит грустить, лампочка! Все называли ее «солнцем». Все, кроме одного человека… Алексис улыбнулась – за окном кончился дождь.