Lily of the valley — return of happiness Почему не помолчать, когда всё ясно без слов?
Братья Стругацкие «Град обречённый»
Тот день я помню так, будто только вчера мне исполнилось тринадцать. Кажется, даже сейчас, спустя пять лет, это воспоминание ничуть не утратило былых красок. Я помню, как ты стоял у моего окна и звал — звал меня так громко, что, казалось, насмерть перепугаешь всех соседей — звал смотреть, как расцветали мои любимые ландыши. Помню, как мы шли до «Звёздной поляны». А помнишь, почему я прозвала её так? Потому что после захода солнца на ней зажигались самые настоящие звёзды — маленькие огоньки-светлячки, что каждую ночь наполняли её своим светом. Мы шли по лесу, и ты, так мечтательно и взволнованно, рассказывал о дальних городах и странах, что однажды распахнут пред тобой свои двери. Эти мечты уносили тебя сначала к полкам самой большой библиотеки, какую только можно было представить — библиотеки Конгресса США, собравшей в себе книги из каждого уголка планеты, затем к столику одной старинной кофейни, где издревле подавали лучший кофе в Австрии, потом к суровым норвежским фьордам и водопадам, к бесконечно ясным водам тропических островов, к раскалённым пескам Сахары и только после к уединённым улочкам Портофино, что на берегу Италии. Ты совсем не хотел возвращаться. А я просто тихо наблюдала за тем, как горели твои глаза, как розовели щёки, как смех становился всё громче; так, словно жизнь только просыпалась где-то глубоко внутри. Тогда-то я и поняла, что уже скоро нам придётся расстаться. В тот вечер ты впервые взял меня за руку; ладони совсем замерзли — это был удивительно холодный для мая день. Ты попытался их согреть, а потом ещё долго не отпускал, медленно поглаживая побелевшие костяшки. Твои прикосновения, такие горячие, казались приятнее любого другого известного мне чувства. Даже сейчас я не променяла бы их ни на что на свете. На открытые плечи ты набросил мне свою клетчатую рубашку, оставшись в одной майке. От сильного ветра по голым рукам побежали мурашки, но, казалось, рядом со мной тебе никогда не было холодно. Ты всегда старался быть сильным ради меня. А помнишь наши письма? Мы писали друг другу, словно молодожёны, так скоро разлучённые беспощадной войной, словно незнакомцы, даже не предполагавшие, что вот-вот их судьбы крепко-накрепко свяжет случай, словно затерянные в снегах Гималаев альпинисты, окружённые стаей львов путешественники, первопроходцы на пороге открытия великой тайны. Мы придумывали замысловатые сюжеты, а потом писали, притворяясь героями собственных историй. Сидя там, на «Звёздной поляне», мы сочинили ещё одну. Ты был выдающимся учёным, а я твои верным помощником, и вместе мы исследовали странное вещество, позволяющее всему живому прервать процесс старения, будто остановив само время. В этой земле, в каждой её крупинке, в каждом растении и даже в воздухе были его следы, а значит мы могли остаться там навсегда, точно на плёночном снимке. Мне так этого хотелось. Тогда бы у нас было достаточно времени, чтобы осознать всё самое важное и, быть может, даже… полюбить. Но ты всегда мечтал быть кем-то более значительным, великим, большим, совсем не этим простым парнем из маленького городка. Наверное, поэтому мы так часто притворялись. Хватит притворства. Здесь я буду собой, буду говорить честно, как есть. На прощание ты протянул мне маленький букет безупречно чистых цветочков-колокольчиков и пообещал, что куда бы не завела тебя жизнь, ты будешь искать их, вспоминая обо мне. Но кто бы мог подумать, что так горячо любимые мною ландыши окажутся ядовитыми. Сок и ягоды цветка — чистый яд, способный отравить взрослого и убить ребёнка. За сладким ароматом и белоснежными соцветиями скрывается смертельная опасность, но для меня этот нежный цвет навсегда останется символом моей первой любви, долгие годы хранимой в тайне. Я влюбилась в лучшего друга; влюбилась, да так, что от одного упоминания милого сердцу имени по всему телу пробегала приятная дрожь; влюбилась, но человек, ради которого так долго билось моё сердце, даже не догадывался об этом. Ты никогда не смотрел на меня так же, как на других девчонок, и это делало меня особенной, но теперь я понимаю — ты смотрел на меня, а видел всё ту же 10-летнюю малышку, какую однажды повстречал, малышку, нуждающуюся в опеке и защите; ты видел сестру. Наверное, поэтому я и не призналась. Неосознанно, но я чувствовала эту едва уловимую разницу между действительно влюблённым и по-дружески нежным взглядом. И я совру, если скажу, что меня это совсем не расстраивало. Конечно, расстраивало, и десятки бессонных ночей послужили тому подтверждением. Наутро ты бы спросил, хорошо ли мне спалось, а я бы уверенно кивнула в подтверждение, ведь причиной моего недосыпа всегда был ты. Но не подумай, что я жалуюсь; твоя дружба — лучшее, что случилось со мной в этой жизни. Я безмерно за неё благодарна. За вечерние прогулки, за глупые прозвища, за помощь с домашним заданием, за тепло и заботу и, конечно же, за мечты, самые живые из всех, что мне доводилось слышать, я буду вечно благодарить тебя. По правде говоря, мне всегда хотелось быть такой как ты: смелой, независимой, лёгкой, будто невесомой; такой, какую бы не удержала земля; такую бы манило небо. Ты смотрел вдаль за горизонт, никогда не оборачивался, знал, чего хочешь, и без малейшего страха шёл вперёд. Я же только разделяла твои стремления, следовала, точно по пятам, но никогда не мечтала. Не мечтала так, как это делал ты. Но, кажется, я научилась. Мне словно удалось увидеть мир твоими глазами — взглядом, что смотрел на всё самое обыденное и отчётливо видел возможности. Сейчас у меня есть мечта — я хочу помогать детям, хочу облегчать их боль, делать счастливее… Хочу дарить время, останавливать его хоть ненадолго, чтобы однажды они тоже могли полюбить. Совсем как в нашей истории. Я больше не та маленькая девочка, к которой ты привык. Я выросла, и эта наивная влюблённость выросла вместе со мной, превратившись в такое волнующее, но такое приятное чувство. Настоящая любовь — я знаю это совершенно точно; в тот вечер всё вдруг стало так просто и ясно. Словно в старом японском поверии, живые огоньки «Звёздной поляны» пробудили её ото сна, наполнив душу светом. Но светлячки молчат, одним только сиянием говоря о той нежности, что кроится внутри. И я молчала в надежде, что однажды ты разглядишь мой свет. Но ты так и не разглядел. Ты, будто нарочно, отказывался замечать, что даже в самой многолюдной толпе мой взгляд принадлежал только тебе. С тех пор я часто приходила туда, но без тебя она словно лишалась всех ярких красок, оставляя на память лишь серые лепестки давно увядших цветов. Я смотрела на лесистые скалы, чей вид открывался, стоило только подойти к её краю, смотрела на маленькие, точно кукольные домики внизу и представляла, что в один день мы тоже будем жить в таком вот кукольном домике. Закрывая глаза, я видела зелёную лужайку, по которой извилистым ручейком бежала широкая тропинка, вымощенная грубым камнем; видела большую деревянную беседку, густо обвитую лозами дикого винограда; видела небольшой декоративный пруд, где, словно в невесомом танце, кружили разноцветные рыбки, а ещё видела много-много деревьев и, конечно же, цветов. Была там и большая сторожевая собака, что бегала по двору и охраняла наш покой, пока за ней следом, совсем как её собственная тень, спешили, резвясь и играя, наши дети. Там был ты: твоя лучистая улыбка в свете закатного солнца, глаза, сверкающие золотом янтаря, широкие руки, так крепко сжимающие в объятиях. Там был наш дом. Должен был быть. И будет, если ты того захочешь. Мне очень жаль, что мы так повздорили. Вроде такая мелочь, а… почти стоила мне лучшего друга. Но я знаю тебя. Я знаю, что ты не выносишь жару, обожаешь холодный кофе по утрам, никогда не просыпаешься по будильнику, а ещё совсем не умеешь врать — ох, как же мило ты краснеешь, когда врёшь… Ты рассудительный, внимательный, заботливый, остроумный, мечтательный, немного рассеянный и очень-очень добрый. Я знаю тебя… знаю, что простишь и не станешь злиться. И ты меня знаешь. Знаешь, что я желаю тебе только счастья, а потому не прошу отвечать на это письмо; я бы никогда не стала держать тебя здесь, зная, как сильно ты хочешь уехать. Могу я попросить только об одном? — не забывай. Вспоминай меня: хоть изредка, хоть раз в год, хоть того реже, но вспоминай. Ты ведь обещал. И я обещаю. Мы оба станем следовать за своими мечтами. Одно прикосновение — случайное, совсем незначительное, но именно в тот момент для меня решилось всё. Твоя тёплая, немного шершавая рука в моей. Лёгкая дрожь под пальцами, мурашки на грубой коже. О большем я не могла и мечтать. А большего мне и не было нужно. Словно первые ландыши нашей весны, я сохраню это воспоминание в книге. Какой же дорогой покажется мне эта секунда, когда через много лет, осматривая библиотеку собственной памяти, я вновь наткнусь на неё. Говорят, такие моменты случаются всего раз в жизни. Я рада, что мой случился именно с тобой, Антон.Я тебя люблю.
Он отложил письмо и закрыл лицо руками. «Какой же я идиот». Он отпустил её, а вместе с ней и частичку себя; вот так — добровольно, спокойно, холодно. Как же поздно он нашёл этот старый, изрядно помятый конверт с её хрупким признанием. Это письмо — единственное, что осталось ему в напоминание о той весне 40 лет назад. О той весне, когда они собирали свои последние ландыши. Возможно, это конец. Возможно — только начало.