Весенний ветер

Она появляется неожиданно, как теплый ветер в середине зимы. Санеми отказывается верить, что подобное возможно: есть только один мир, других не надо. Но Ояката-сама не может ошибаться, а странная одежда и оружие незнакомки только укрепляют веру в слова. Голос спокойный, мягкий, но вот взгляд… пустой, отстраненный — в нем нет жизни. Высокая, стройная, гибкая как плеть. Вся она — искусно собранная кукла. Шинадзугава смотрит на этот спектакль и отворачивается: у него нет времени слушать сказки. Его мир подл, жесток и полон монстров. В его мире нет места волшебству, подобного этому. С трудом досидев до конца собрания, Санеми быстро покидает Столпов, едва ли не бежит, забыв попрощаться с товарищами. За месяцы, прошедшие с того дня, Шинадзугава едва ли думает о ней. По обрывкам разговоров узнает об успешно пройденном обучении и испытании, а потом — и о резком повышении до ранга Цучиното. Это раздражает — такими темпами она быстро станет Столпом, а наблюдать безжизненный взгляд на следующих собраниях Санеми совсем не хочется. Скверно, очень скверно. От восторженного лепета Мицури, сдружившейся с иностранкой, не легче: фарфоровая кукла не может быть достойным воином. Его глаза не обманешь. За следующие недели становится только хуже: на черных крыльях разносятся новые слухи о безупречной охотнице из другого мира. Санеми сплевывает и крушит тренировочный манекен в своем додзе. Напуганный ворон скрывается из виду, возмущенно крича о несдержанном больше обычного хозяине. Шинадзугава пытается отвлечься, хватается за любую работу, почти не спит, путешествуя от города к деревне, сносит головы, сечет и рубит и, в конце концов, забывается. Вот его мир — жестокий и наполненный болью, привычный, родной. Здесь спокойно, хорошо. И другого ему не надо. Но в одну из ночей коварные боги устраивают сюрприз и радостно потирают руки, наблюдая за опешившим мечником: на залитой лунным светом лесной поляне Санеми встречает ее. Ничуть не изменилась: тот же мираж, что он запомнил на собрании. Она сдержанно кивает, приветствуя Столпа. Форма на ней необычная — точно подогнанная по фигуре, только плащ с вышитыми крыльями развевается на ночном ветру. Очередной порыв приподнимает плотную ткань: на спине у охотницы странное устройство — в день их встречи она что-то рассказывала о своем оружии, а Шинадзугава не слушал, не хотел. Но сейчас Столп не может отвести взгляд от блестящего металла и тонких кожаных ремешков, спускающихся по бедрам. Даже катаны у нее странные: цуки отдельно, клинки отдельно — спрятаны в хитрых коробах. На языке вертятся разные слова, но Санеми упрямо молчит, только кривится и указывает в сторону чащи. Чертова кукла принимает условия и вновь кивает. Тишину леса нарушает истошный вопль, и охотники бросаются во тьму. Молодые истребители, отправленные на зачистку гнезда, уже мертвы. Выводок уродливых тварей, увлеченный кровавым пиром, не сразу замечает мечников, и Шинадзугава может позволить себе колючий взгляд в сторону чужеземки. Безжизненные глаза холодно смотрят на демонов, длинные пальцы сжимают странные рычаги на цуках, слышится металический щелчок… и Санеми замирает. Из-под плаща вырываются тонкие тросы, шипит невесть откуда появившийся газ, а сама она взлетает. Стройный силуэт на долю секунды чернеет на фоне полной луны, чтобы в следующий миг обрушиться на демонов. Она даже не использует каты: играючи сносит одну вопящую башку за другой. Катаны в ее руках сияют, залитые густой кровью. Руки, что никогда не опускались, ноги, что всегда неслись в бой, подводят: истуканом Санеми наблюдает за чарующим танцем смерти. Слышит вопли, видит рассеченные туши, но не может двинуться с места. На счастье, позор длится недолго: она зачищает гнездо за считанные минуты. Теперь Шинадзугава понимает, почему она так быстро доросла до своего ранга — ей даже ветер не соперник. Это морок, мираж, в его мире такого не бывает: она не птица, но летает, она не смерть, но рядом с ней нет жизни, она не человек. Столп смог принять мелкого Токито: талант мальчишки редок, но возможен. А поверить в подобное… Нет, никогда. Санеми поворачивается спиной и скрывается в темноте, оставляя иностранку на горе трупов. Ей, с этим безжизненным взглядом в никуда, там самое место. Ноги выводят истребителя к маленькой деревушке: почесав затылок и послушав желудок, Шинадзугава забредает в идзакая — заказывает какую-то еду и отрешенно ковыряет в миске. Неожиданно дверь распахивается и в проеме вновь появляется безупречный силуэт, плащ за спиной развевается темным крылом. Она сразу замечает угрюмого Столпа в углу, но не подходит — садится за другой столик. Перекидывается парой фраз с хозяином и, ни разу не взглянув на мечника, принимается за рис. Санеми ни черта не понимает — теперь даже еда в горло не лезет. И он просто смотрит. В ловких пальцах порхают палочки, мягкие губы едва уловимо касаются чашки с чаем, в пустых глазах отражаются неровные слабые огни. Человек так выглядеть не может. Но только Шинадзугава понимает это: пьяное отребье видит нечто иное. К ней подсаживаются сразу трое деревенщин — громко смеются, размахивают грязными лапами, пачкают светлую кожу липкими взглядами. Но она не реагирует — спокойно доедает и, оставив на столе несколько монет, покидает идзакая. Не сговариваясь, пьяницы поднимаются и выходят следом. Санеми только сжимает кулаки — ему нет дела до пустой куклы, она — истребитель, справится сама. После того, что он видел в лесной чаще, беспокоиться нужно о деревенщинах. Вцепившись в эту идею, мечник вылетает наружу: он должен защищать слабых. А нетрезвая троица, не понимая, с кем связалась, явно нуждается в его помощи. Идя на шум из подворотни, Шинадзугава поглаживает рукоять катаны и странно улыбается: если чертовка перебьет простых людей, у него будет повод изгнать ее из своего мира, чтобы наконец избавиться от мыслей о пустом взгляде. Но она вновь переигрывает Столпа — расправой представшую перед глазами мечника картину назвать нельзя даже с очень большой натяжкой. Сидя на корточках, чужеземка методично связывает ревущих пьянчуг между собой. — Вас скоро найдут, не переживайте, — разносится в темноте мелодичный голос. — Все будет хорошо. Но впредь будьте осторожны с незнакомцами. Рослые детины скулят, ежатся под спокойным взглядом и клянутся больше никогда не приставать к девушкам. Она лишь мягко треплет одного из них по трясущемуся плечу и скрывается в темноте. Ноги вновь бунтуют, и Санеми, сжав кулаки, тихой тенью следует за ней. Держится на расстоянии: не знает, почему так и не приблизился, но если нагонит сейчас, будет выглядеть совсем странно. Неожиданно ее силуэт исчезает, и Шинадзугава останавливается, хмуро глядя по сторонам — только пустой тракт и слабый рассвет, просыпающийся на горизонте. — Зачем вы идете за мной? — тихий голос раздается за спиной, и Столп вздрагивает. Медленно оборачивается и замирает. Она внимательно изучает его своим пустыми глазами, ожидая ответа. — Разве наша миссия не окончена? — Что это? — не придумав ничего лучше, Санеми кивает на короба с клинками. — Мое оружие, — холодно произносит охотница. — Вы поэтому здесь? Хотели спросить о мечах? — А это? — указывая ей за спину, продолжает Столп. Позорно тянет время, ища объяснение своему странному поведению. — Механизм, благодаря которому я могу маневрировать в воздухе, — терпеливо отвечает она. — Он работает на специальном газу. На моей родине мы получали его из особых минералов. Здесь таких нет, но госпожа Кочо смогла найти замену. — Почему ты не можешь драться, как все остальные? — теперь ему действительно интересно: он и правда никак не возьмет в толк необходимость таких сложных технологий, когда можно просто кромсать вонючее мясо. — Могу, — качает головой она, поглаживая рукояти. — Просто не хочу. — Покажи. — Санеми тычет пальцем в сторону густого леса. Безжизненный взгляд равнодушно скользит по стволам и кронам. Прикрыв глаза, она щелкает рычагами и взмывает ввысь. Шинадзугава бежит следом, задрав голову — фигура порхает между деревьями, выписывая немыслимые пируэты, развивая нечеловеческную скорость. Повсюду и нигде — призрак, пляшущий в рассветных лучах. Теперь Санеми верит — она действительно из другого мира. — Достаточно? — иностранка останавливается и ловко спускается на мягкий мох. — Я могу идти? — Иди, — хмурый Столп глубоко вдыхает и скрывается в чаще, молясь всем богам, чтобы их первая совместная миссия стала последней. Но боги остаются глухи, и в следующие полгода они встречаются еще дважды — зачищают очередное гнездо и на пару убивают Луну. После охотнице предлагают место среди Столпов, но она отказывается: не хочет отвлекаться — все это время упорно ищет демона, чья магия крови вернет ее домой, в мир фарфоровых бесчувственных кукол. Узнав об этом, Санеми облегченно вздыхает. В памяти еще пляшет ее силуэт, окутанный черными облаками. Только встретив Луну, она решила использовать свою собственную технику. «Дыхание смерти» — так она ее назвала. Услышав тихий ровный голос, Шинадзугава едва не выронил клинок. Но думать об имени, что она дала своему стилю, времени не было. Соперник оказался силен — обрушивал на них атаку за атакой, не давая приблизиться. Охотница же методично переключала свои хитрые рычаги, кружила и наносила точные удары, пробивая защиту демона. Столп бы и рад не замечать очевидного, но отрицать ее удивительное мастерство глупо. Когда распадающаяся прахом голова монстра, наконец, откатилась в сторону, чужеземка приблизилась к лежащему Санеми с бинтом — клятая Луна умудрилась достать мечника одной из атак: только после боя истребитель понял, почему так глупо подставился, и от этого на душе стало еще паршивее. — Я перевяжу, — тихо проговорила она, опускаясь рядом, но была грубо отброшена в сторону. — Не прикасайся ко мне, — прорычал Столп, поднимаясь с земли. Шинадзугаву никто не просил прикрывать охотницу — виноват сам, но признать такое — смерти подобно. — У вас и так слишком много шрамов, — невозмутимо продолжая протягивать марлю, заметила иностранка. — А у тебя — ни одного, — вырывая из длинных пальцев бинт, Санеми кое-как обмотал рассеченное предплечье. — Не все шрамы можно увидеть, — прошептала она, отворачиваясь. Санеми наблюдал за вышитыми крыльями на исчезающем в рассветном сумраке плаще и все сильнее сжимал кулаки: кровь давно пропитала марлю и стекала на выжженную землю, но ему не было дела до руки. Потому что в груди болело куда сильнее. Они оказались настолько хорошей командой, что Ояката-сама всерьез думал сделать их напарниками на постоянной основе. Шинадзугаву спас только ее твердый отказ. Лелея надежду вытравить ненавистный образ, и сам начал выпытывать у демонов информацию о магии крови, что способна переносить человека из одного мира в другой. Но твари упорно молчали, обращаясь бесполезной пылью на холодном ветру. Ожидая следующего ученика для тренировки, Санеми с нежностью поглаживает крепкий деревянный меч: надеется от души отдубасить того несчастного, кто решится перешагнуть порог его додзе — слухи о жестокости Столпа разносились быстро. Но боги вновь смеются над истребителем — едва услышав спокойные шаги, понимает, кого именно занесло в его дом. — Уходи, — рычит мечник, поворачиваясь спиной. — Тебе нечего здесь делать. — Почему вы отказываетесь меня тренировать? — встав прямо за ним, спрашивает она. Шинадзугава бросает колючий взгляд и вновь отворачивается, давая понять, что разговор окончен. — Почему? — твердо повторяет вопрос она, сжимая плечо истребителя. Санеми резко разворачивается, сбрасывая чужую руку, и грубо вжимает охотницу в стену. Столп хочет одного — измордовать ее до потери сознания, чтобы эти глаза, наконец, закрылись. Смотреть в них физически больно — только пустота, ничто, вакуум. Глубокий колодец, в которой он проваливается, стоит только заглянуть. — Почему? — испещренное шрамами лицо становится еще жестче, а голос переходит на свистящий шепот. — Да потому что это время на ветер! Ты не стоишь моих усилий. Ты сражаешься за нас, будто одолжение делаешь. Тебе неважно, что будет с остальными. — Это неправда, — хрипит мечница, не пряча глаза от разъяренного взгляда. А шрам-то у нее есть: тонкая полоска под глазом. — Вы ошибаетесь. — Может, ты смогла обмануть остальных… — щурится Санеми, усиливая напор. — Может, ты даже саму себя смогла убедить… Но ответь мне, чужеземка, что будешь делать когда найдешь демона с нужной магией крови? Для тебя наш мир только досадное недоразумение, поворот не туда. Нет… Ты не останешься, упорхнешь так же внезапно, как появилась. Не отдашь жизнь за наше дело, если потребуется. И поэтому я не буду тратить на тебя свое время. Она опускает глаза, и это ее спасает. Хватка ослабевает, и Шинадзугава, сплевывая, отступает на шаг. Он не хотел к ней прикасаться, но не смог сдержаться. От этого становится еще гаже. Столп покидает додзе, надеясь, что она тихонько прошмыгнет мимо и скроется за воротами. — Ты прав, — встав рядом, охотница смотрит в никуда. — Я случайно оказалась в этом мире, мне здесь не место. Но если я ступила на эту дорогу… то не остановлюсь. Я пойду до конца. Поэтому помоги мне стать сильнее. — Хочешь стать сильнее? — кривится он. — Хорошо. Без предупреждения Санеми наотмашь бьет ее в живот. Она отлетает, но тут же поднимается, принимая правила игры. Ее движения уверенны и ловки, скорость такая, что даже Столп Ветра не может угнаться. С механизмами или без, неважно — она невероятно хороша в бою. Сам не замечая, Шинадзугава начинает сражаться в полную силу: дрожит земля, звенит металл — мечники крушат двор, не уступая друг другу. Неожиданно Санеми замечает, что кроны деревьев на самом деле не серые, а зеленые, а солнце над головой — желтое. Это не может быть правдой, но он все равно останавливается, опьяненный яркими цветами. Пропускает удар и оказывается на спине, прямо под бездонным голубым небом. Она сидит сверху, прижимая один из своих клинков к его шее: еще немного, и появится новый шрам. Но Санеми не обращает внимания на холодное лезвие: ее неизменно пустые глаза, оказывается, действительно серого цвета. Но не того блеклого, в оттенках которого он привык видеть свой мир. Ее глаза искрящиеся, яркие. В них пульсирует обжигающая смесь отчаянья и ярости, в них плещется сила и надежда. Дешевый занавес поднимается, являя саму жизнь. Так он и лежит — затаив дыхание, бессовестно любуется и наслаждается жаром ее тела. Клинок со звоном падает на истоптанную землю и она наклоняется к его лицу. Смотрит внимательно и долго: как он мог не замечать такой взгляд раньше? Наверное, просто был слеп — другого объяснения не найти. Санеми резко садится, придерживая ее за спину. Он дышит поверхностно, рвано. А она только прижимается, обхватывая его торс ногами. Запускает пальцы в его волосы, касается подушечками глубокого шрама на его лице… Все это морок, мираж, но Шинадзугаве уже нет дела — он целует ее. Грубо, глубоко, неистово. Поднимается на ноги, не отпуская горячее тело — такая сильная, а весит всего ничего. Медленно, будто несет бесценную вазу, идет к додзе, не переставая покрывать поцелуями: губы, щеки, шею, оголившиеся во время схватки ключицы. Она не произносит ни слова: оказываясь прижатой к татами, оставаясь без одежды, чувствуя его огрубевшие руки на своей груди, удерживая бешеный взгляд. Санеми изо всех сил пытается унять бушующий ураган, но горящие серые глаза дают понять — с ней можно не сдерживаться, она не фарфоровая кукла. И он задыхается, срывается на рык, отдавая ей те крохи нежности, что так долго хранил под тяжелым замком. Краски, вернувшиеся в мир, задерживаются всего на несколько дней. Но любой из них стоит целой жизни. Все тренировки заканчиваются, едва успев начаться — они почти не вылезают из постели, деля на двоих одно дыхание. Шинадзугава кормит ее охаги, а она только смотрит своими сияющим серыми глазами, целует и гладит его по волосам. И каждый раз Санеми засыпает счастливым, крепко сжимая в объятьях ставшее родным тело. Она держит слово: в Крепости бесконечности не останавливается, без сожалений отдавая свою жизнь. Дошла до конца и исчезла так же внезапно, как и появилась — теплым ветром в середине зимы.