Во все тяжкие

      Марк, как и совсем немногие люди в этом мире, отличался одной особенностью, которая, можно сказать, сильно повлияла на его жизнь. А особенностью этой было наличие крыльев. Но никто не приобретал их в процессе жизни, таковыми рождались. Ещё задолго до рождения Бог видит судьбу человека, его душу, отношение к миру. И если этот человек симпатизировал Богу, то тот одаривал его крыльями.       В семье Марк был единственным крылатым. Ни родители, ни брат, ни даже бабушка не были обладателями этих пушисто-перьевых дополнений. Хотя, надо сказать, что и во всём дворе среди детей Марк был такой один.       В этом, конечно, есть и плюсы. Тишман всегда пользовался популярностью среди ребят, каждый хотел с ним дружить, играть и общаться. Дети проявляли безумный интерес к мальчику, искренне и по-доброму относясь к нему. Ни у кого и в мыслях не было дружить с ним только из-за этой особенности. Марка это радовало.       Из взрослых во дворе был лишь мудрый старичок, который стал маленькому Марку близким человеком и учителем. Звали его Владимир Викторович. Именно этот старичок привил Марку любовь к искусству и литературе. Именно он научил мальчика пользоваться крыльями и управлять ими в разных ситуациях. Даже отжиматься на крыльях Тишман мог. Всего каких-то десять раз, но только подумайте! На крыльях! Нежных, ранимых и чувствительных!       Маленький Марк настолько был к нему привязан, что родители, ничуть не боясь, могли доверить Владимиру свою квартиру, не сомневаюсь в безопасности. Им часто приходилось задерживаться на работе, а с Марком сидеть было некому — бабушка была не менее занята, поэтому даже ей не всегда получалось оставаться.       Жаль, что жизнь устроена так, что никто не вечен. Смерть Владимира потрясла Тишмана слишком сильно. Родители пытались сказать Марку помягче, чтобы не травмировать. Хотя, как можно не травмировать тринадцатилетнего мальчика, когда возраст такой, что любая моральная боль отражается гораздо сильнее, будто зеркало, разбитое на сотни тысяч осколков? Тяжело было и прощаться — видеть своего учителя, любимого человека уже неживым было сродни самому увидеть смерть, ту самую, с косой.       Рос Марк спокойным, не бесился, не бегал сломя голову 24/7, как его старший брат. Только вот в даже таком спокойном ритме жизни Марк мог находить себе приключения на пятую точку. Марк был любопытным, порой даже очень. Именно в этом они с братом нашли общий интерес. Особенно на даче, когда этих "приключений" гораздо больше, чем в городе.       Один идёт на заброшку — другой за ним. Лягушек надувать — тоже вместе. Искупаться без разрешения —почему бы и нет? Так они один раз чуть не утонули, влетело обоим и по полной программе. Благо Марк успел вовремя взлететь, а Миша уцепиться за его ноги. Каков был шок у родителей, когда ушли парни гулять по полю, а вернулись насквозь мокрые. Да ещё и злой сосед рыбачить невовремя пошёл и всё увидел. Он всегда Марка недолюбливал, говорил что тот "ошибка жизни" или "ты слишком глуп, чтобы иметь крылья". А тут такое событие — "надоедливого" мальчугана могут отругать! Разве не радость, для злобной старческой натуры?       Именно тогда родителям пришла в голову идея отдать Марка в музыкальную школу. Первое время Тишман, конечно, не хотел, говорил, что это занятия "для девочек".       Но всё приходит со временем, так же и сейчас. Фабрика, 2007 год. Там он познакомился с ней. Юля. Она понравилась ему с самого первого момента, ещё на кастинге, когда они лишь коснулись взглядами. А Юлю зацепили его белоснежные крылья. Редко она видела крылатых вживую.       Но ни Юля, ни Марк и подумать не могли, что отберутся на проект вместе. Каждый был уверен, что этот мимолётный взгляд — единственное, что им светит, и они больше не увидятся. А потом всё закрутилось, внезапно нашлись общие темы, вкус в музыке и искусстве. Нашлись и они сами, точнее, их долгая и крепкая дружба, как-то слишком резко перетëкшая в отношения. Перепили на дне рождения какого-то общего друга, переспали, но на утро никто не ушёл, как это обычно бывает, а наоборот, "пьяная" ночь послужила той самой запятой, отделяющей новый эпизод жизни.       Вообще, помимо Марка на фабрике был ещё один крылатый человек — Таня Богачёва. Тишман и с ней быстро нашёл общий язык. Остальные ребята нередко называли их ангелятами, чему сами Марк и Таня безмерно радовались.       А какой фуррор произвела песня "я стану твоим ангелом", когда в конце каждого выступления Марк расправлял крылья. Весь зал, будто заколдованный чарами злой противной ведьмы, завороженно смотрел на сие зрелище.       Июль, 2022.       — Привет, — улыбается Паршута, встречая только что пришедшего Марка. — Проголодался?       — Привет, родная моя, — пытается отдышаться Марк, скидывая лёгкие летние кроссовки. — Если честно, то о-о-очень. А ещё в душ хочу.       — Тогда давай дуй в свой душ, а я пока разогрею пасту, — Юля чмокает Тишмана в нос, убегая на кухню, что забавит мужчину.       Буквально пятнадцать минут, и перед Юлей появляется мокрая фигура в одних лишь только голубых шортах. Волосы смешно стоят торчком, крылья сложены — так они сохнут быстрее, хоть это и неудобно. Марк садится за стол, внимательно наблюдая за движениями девушки.       — Ну, как день прошёл? — девушка разворачивается, ставя перед Марком тарелку с пастой и ароматный чай.       — Спасибо, Юлëк, — Тишман отпивает немного чая, на секунду прикрывая глаза, чувствуя, как по организму разливается приятное тепло. — День вроде нормально, по крайней мере не случилось никаких форс-мажоров, как у меня это обычно бывает, ну, понимаешь... — со стороны девушки слышится тихий смех. — Черт возьми, Юль, паста просто отпад, обожаю как ты её готовишь...       — Всё для тебя, любимый, — Паршута искренне улыбается, кладя свою руку поверх руки мужчины, поглаживая большим пальцем.       — Правда, мой организм мне явно не скажет спасибо, что я ем её так поздно, — Тишман поднимает взгляд на часы, которые показывают около двенадцати ночи. — разъемся, буду толстым и ты меня любить перестанешь.       — Не перестану, Марик, ни за что, — Юля забирает из рук Марка вилку, сама направляя её в его рот, будто мамочка, кормящая совсем ещё маленького ребëночка.       — Хорошо, мама Юля, я это учту. — Марку, видимо, очень нравится эта идея с кормлением, ибо как заметила Паршута, он сейчас не дëргается, не пытается забрать вилку, а покорно сидит, принимая каждую порцию.       — Вот и славненько, ребёночек Марк, — передразнивает девушка, что заставляет Тишмана хитро улыбнуться, будто его сейчас раскрыли в каком-то очень серьёзном преступлении.       — А ты что делала сегодня? Хотя, судя по тому, сколько кружков ты мне отправляла, делать было тебе явно нечего. — Марк поднимает взгляд на Юлю, смеясь, однако, чуть не подавившись, всё же прекращает это делать.       — Да блин, Марк, ну не смешно, — осторожно стукает Тишмана по руке, — в следущий раз я с тобой поеду и буду тебя ждать в гримёрке, а не дома откисать, когда поговорить даже не с кем.       — Хорошо-хорошо, дорогая, как пожелаешь.       Доев, Марк забирает вилку из рук девушки, благодаря, наверное, ещё раз сто, уносит всю посуду в раковину и моет. И если кто-то скажет, что он мужчина, что это не его, а женские обязанности, то Марк просто мельком покрутит у виска и забудет, не желая больше слушать этот бред.       — Юль, я это, пойду подышу на балкон, а то что-то сегодня вообще крылья устали, аж душно... — Марк составляет посуду на сушилку, разворачиваясь к девушке чтобы предупредить, а потом направляется к выходу с кухни.       — Куда раздетый? Ещё и после душа! Хоть футболку накинь, — Паршута снова включает режим заботливой мамочки, но Марк её уже не слышит, либо делает вид, что не слышит.       Тяжесть в лопатках под вечер усилилась, и последние несколько часов Марк терпел уже через силу, готов был чуть ли не отрезать эти крылья. Дома он пытался не заводить эту тему, дабы не волновать Юлю, хоть этот час и прошёл тяжело. Под конец терпеть стало всё же невыносимо и Марк сорвался на балкон. Хоть он и понимал, что снова заставил Юлю волноваться, но сейчас сделать уже ничего не мог. Тишман чувствовал, что сейчас она стоит здесь, хоть глаз ни на спине, ни на крыльях у него не было.       — Ну вот за что мне это всё, а? — разочарованно выдыхает Марк, опираясь на перила балкона, — Чем же я так перед Боженькой провинился, что он послал мне это... — в следующую секунду мужчина дёргается от прикосновения холодных ладоней к лопаткам.       — Я не знаю, Марик, не знаю... — шепчет девушка, аккуратно разминая столь чувствительные лопатки и основания больших белоснежных крыльев. Марк тихо выдыхает, чувствуя облегчение после долгой ноющей боли от невозможности расправить крылья.       Что удивительно, так это то, что Юлины прикосновения всегда будто по щелчку лечили его. Видимо, настолько она его уже выучила наизусть, что знает все точки на его теле, которые могут облегчить страдания.       Сейчас он держал уже успевшие высохнуть крылья, в привычном полусогнутом состоянии, что являлось самым удобным — расправленные слишком широкие и мешаются, а от сложенных продолжительное время ноют плечи.       — Но не стоит так говорить, дорогой. Ты же потом снова будешь жалеть о том, что посягнулся на нужность своих крыльев.       — Ты права. Всё же они мне дороги очень. Несмотря даже на неудобства, — мужчина кивает, полностью соглашаясь со словами девушки.       — Пойдём внутрь, а то заболеешь ещё. — Юля направляется к выходу в комнату, рукой отодвигая тюлевую штору. Марк напоследок распахивает крылья, дабы снять напряжение, — от чего по спине Юли пробегает толпа мурашек из-за навеявшей прохлады, — а следом возвращает крылья в полусогнутое состояние и направляется за девушкой. Ложатся спать они достаточно быстро, почти даже не дурачась, лишь пощекотав друг друга, что стало для них уже традицией перед сном.       Но поспать долго не удаëтся — примерно через пол часа крылья начинают неотвязно ныть, как Марк понял, на погоду.       А погода и правда менялась: ещё утром на улице было солнце, а к вечеру всё сменилось на грозу с дождём, да и температура упала. И надо сказать, что Тишман не всю свою жизнь страдал от метеозависимости.       Это началось совсем недавно, буквально пять лет назад, после сложного гриппа. Марк тогда две недели лежал в больнице в критическом состоянии. А после пошло-поехало. Поначалу боли были не особо сильные, но с каждым таким проявлением становилось гораздо хуже. Если, допустим, раньше Марк пил по одной таблетке обезболивающего, то сейчас, чтобы элементарно заснуть, ему требовалось не меньше трёх. Самое неприятное было то, чьо болело всё крыло, а не только основания и лопатки, как обычно бывает у него просто от перенапряжения.       Тишман принимает сидячее положение, пытаясь распрямить крылья, но тут же стонет от боли. Левое крыло неприятно хрустит, что только ухудшает ситуацию. Мужчина тихо встаёт с кровати, мягкими шагами направляясь к шкафу, дабы достать таблетки, пытаясь не разбудить Юлю. Хотя удивительно, как он не разбудил её раньше, если чуть ли не оперу тут от боли взвыл?       — Марик, что, опять? — девушка всё же просыпается, а с уст Тишмана слетает тихое "блять".       — Да... — деваться уже некуда — Марк честно признаëтся, да и врать Юле он не особо хочет.       — Бери мазь, иди сюда, — шепчет Юля, садясь на кровати и включая ночник. В следующие секунды Марк плюхается спиной к ней, вручая мазь.       — Сильно болит, да? — утвердительный кивок, — Потерпи немножко, сейчас полегчает, — Паршута выдавливает прогревающую мазь на ладонь, растирая, осторожно касаясь правого крыла. Мягкими движениями девушка массирует, прощупывает кости среди мягких пëрышек, старается как можно сильнее втереть мазь. Чем быстрее прогреется, тем быстрее пройдёт. Когда с правым крылом оказывается покончено, Юля тянется к левому, но мужчина её останавливает.       — Юль, подожди немного, дай соберусь пару минуток, — девушка терпеливо ждёт разрешения, или хотя бы того, что Тишман скажет, что не так. — Всё, продолжай.       — Марик, подожди, — Паршута двигается ближе, встречаясь с такими родными голубыми глазами, зрачки которых в полумраке сейчас сильно расширены. — Что у тебя с этим крылом, м? Я уже не в первый раз замечаю, что оно у тебя хворает. Хрустит, да и перед тем, как его коснуться, ты всегда выжидаешь время. Расскажи мне, что не так?       — Я ломал его в детстве, а оно срослось неправильно. Так-то по-сути это мне не особо мешает, работать им я могу, но вот когда они начинают ныть на погоду, то тут хоть застрелись, — Марк ежится от действующей мази на правом крыле, начавшей жечь, прогревая ткани.       — А как ты его сломал?       — Ну, был один случай, тогда ещё Владимир Викторович жив был, Царство ему Небесное, — Марк мимолётно поднимает взгляд наверх, — Я же рассказывал тебе про него? — Юля утвердительно кивает.

***

      Июль, 1985.       — Марк, ты куда на дерево полез? Упадешь же! — кричит мальчику вышедший на балкон Владимир Викторович.       — Не упаду! А если упаду, то взлечу, не зря же я так много их тренировал, — радостный мальчик залезает на ветку, пытаясь встать, но оступаясь в следующую секунду. Ноги соскальзывают, руки не могут уцепиться за ветку, и Марк летит вниз. Попытка раскрыть крылья оказывается неудачной, всё происходит слишком быстро. Хруст, кажется, закладывает уши максимально, что Тишман не слышит собственного крика, а дальше темнота.       Очнулся Марк только тогда, когда его тряс напуганный старик, спустившийся из своей квартиры со скоростью ракеты, а потом с такой же скоростью вернувшийся обратно, в попытках вызвать скорую.       — Марик, родной мой, как ты? — Владимир усаживает Марка прямо на землю, боясь нанести ещё больший вред.       — Крыло болит... — слëзы накрывают практически сразу после пробуждения.       — Потерпи немножко, сейчас приедут врачи и помогут...

***

      — Боже мой, даже не представляю, насколько это больно, — вполголоса ошарашенно говорит Юля.       — Очень, я до сих пор помню это ощущение, — Марк закрывает глаза, углубляясь в воспоминания ещё больше.

***

      — Ну что же ты, крылатик, счастье-то своё не бережëшь? — тихо говорит только что подошедший врач скорой, присаживаясь на корточки рядом с Марком. — Как зовут-то тебя?       — Марк. — шепчет плачущий мальчик, поджав колени и обвив их руками.       — Марк...красивое имя, — врач тянется ближе, осторожно касаясь мягкого крыла, на что Тишман испуганно дёргается, — чшшш, я пока только смотрю, не бойся, — мужчина пытается как можно нежнее осматривать крыло, дабы свести боль до минимума, — А меня Максим Аринович зовут, будем знакомы, что-ж, — темноволосый врач мило улыбается, чем вызывает ответную улыбку у мальчика.       — Хм, необычное отчество, — Максим положительно кивает, продолжая прощупывать крыло.       — Ну что с ним? — вмешивается в разговор Владимир, стоявший неподалёку.       — Так, проехать в больницу всё же придётся, там сделают рентген, будем надеяться на лучшее, хотя я всё же подозреваю перелом, — мужчина встаёт, подавая руку Марку, чтобы тот тоже поднялся. — Родители у мальчика где?       — На работе оба, до них не дозвониться. Я, можно сказать, дедушка. — старик кивает Тишману, улыбаясь, после чего Марк прижимается к его ноге. — Я же могу проехать с ним?       — Да, конечно можете, но нужно собрать вещи и документы.       — Да, я сейчас, буквально десять минут, — Володя достаëт из кармана ключи от квартиры Марка.       — Ну, пойдём в машину, Марик? — Максим протягивает ладонь мальчику, который ещё пять секунд раздумывает, не опасно ли это — идти с незнакомцами, а потом всё же даёт руку, маленькими шажочками следуя да врачом.

***

      Уже в машине Тишман снова плачет. До него только что дошло осознание того, что вероятнее всего, он сломал крыло. Сломал то, что так радовало его все недолгие ещё шесть лет. Марк всегда бережно относился к крыльям, а тут такое.       Старик всячески пытался его успокоить, дать понять то, что это совсем не страшно, что это пройдет и всё обязательно будет хорошо, но Марк его не слушал.       — Может ему успокоительное какое-нибудь? — обращается Володя к врачу, заполняющему бумажки.       — Да, думаю можно, маленькую дозу, — Максим откладывает карту вызова, открывая белый чемодан с ампулами.       — Марк, дай руку, пожалуйста, я сделаю тебе полегче, — Тишман протягивает руку, даже не думая повернуться и посмотреть на врача, только лишь продолжает ронять слëзы, взглядом прожигая стену. После лекарства Марку и правда стало легче, тревожность и страх улетучились.       — А если это действительно перелом, то что будет? — Владимир снова задаёт вопрос врачу, который теперь уже не бумажки заполняет, а просто наблюдает за мелькающими деревьями, машинами, видимыми лишь только через тонкую полоску — остальное окно закрыто.       — Вероятно, придётся поставить спицу, но это временно, потом, когда кость срастётся, её снимут и всё будет хорошо, — Максим отрывается от наблюдения за происходящим в окне, переводя взгляд на старика, — А Вы ведь тоже крылатый, неужели никогда ничего не ломали?       — Нет, мне везло, только вывихи и порезы, — Владимир усмехается, когда в голову врезаются воспоминания, как он сам, ещё совсем маленьким, калечил крылья.       — Да, действительно везло, — неловкое неловкое молчание, — да Вы не переживайте так, всё у вашего крылатика будет хорошо.       — Больно будет? — решается впервые за долгое время сказать что-то вслух Марк, поднимая заплаканные глаза на двух мужчин. — Я про спицы.       — Марик, солнышко, не бойся, врачи в нашей больнице хорошие, они всегда стараются сделать так, чтобы никому больно не было, ты мне веришь? — по-доброму говорит Максим, беря Марка за руку.       — Верю, Вы хороший врач, — Тишман улыбается, всем своим взглядом показывая, что все его слова искренние и в них нет ни капельки лжи.

***

      — А что потом, Марик? — спрашивает Юля, во всю уже разминающая Маркино левое крыло — Тишман настолько сильно погрузился в воспоминания, что даже не реагировал на прикосновения, поэтому девушке удалось без проблем справиться со своей задачей.       — Перелом, как ты уже поняла, был. Мне вставили спицу, кость срослась, всё было хорошо, как и говорил тот врач со скорой. Врачи и правда были добрые, заботливые, — Тишман с улыбкой вспоминает тех людей, — Но потом, когда эту спицу мне нужно было снимать, меня почему-то перевели в другую больницу, совсем непонятную, далеко от дома. Я сначала думал, что в больницу к маме, но нет. Вот там мне кость и повредили, они же нежные на крыльях очень. — Тишман оборачивается на Юлю, только сейчас замечая, что она делает.       — Ох, ты бы знала, как врач со скорой рвал и метал тех хирургов. Добился даже увольнения их, за то, что они меня покалечили. А потом ходил ещё долго ко мне, массажи делал, перевязки. Если бы не он, с крылом сейчас всё было бы гораздо хуже...       — Да, он, конечно, герой, — Юля наконец-то заканчивает с массажем, позволяя Марку согнуть крылья. — Я сейчас руки помою и приду, — попутно Юля выключает ночник, кидая мазь на тумбу — утром уберут туда, куда надо.       — Спасибо тебе, Юль, что бы я сейчас без тебя делал, — мужчина обнимает только что пришедшую из ванной комнаты девушку, роняя на кровать, — Ты тоже очень многое для меня сделала.       — Марик, ну что ты, я же люблю тебя, — Паршута ластится ближе к Марку, поудобнее устраиваясь на подушке, — а это значит, что я хоть ночь спать не буду, но не позволю, чтобы ты страдал.       — Кстати о ночи, — Тишман переводит взгляд на электронные часы, освещающие сейчас лишь малую часть стены, — пол второго, мы спать вообще собираемся?       — Да собираемся, собираемся конечно, спокойной ночи, любимый, — девушка коротко целует Марка в нос.       — Спокойной ночи, любимая, — мужчина улыбается, обнимая Паршуту одним крылом.       — Марк! Убери, дай им прогреться, — строгий голос разрезает спокойную атмосферу, которая сейчас крошится на мелкие кусочки, — И не ври мне, я знаю, что тебе больно! — Юля будто чувствует, что Марк сейчас скажет, поэтому, предвещая все возгласы, всё же заставляет Марка убрать крыло.       — Спи уже, командирша моя. — руки Тишману никто не запрещал, поэтому этим он пользуется во всю, прижимая девушку как можно ближе к себе, увенчая поцелуй в макушку.