Сколько тебе осталось?

Бакуго остервенело скребет вилкой по дну сковороды, попеременно стряхивая неудавшийся ужин в помойное ведро. Под его гнусный бубнеж и противный запах сгоревшей в угли курицы Рей неловко пытается избавиться от заломов на одежде и убрать налипшие пряди с лица. Не смотря на яростные старания Динамита выбить из ее головы любые дурные мысли, от одной избавиться никак не удалось: — Я сегодня ехала с работы и читала историю про одного мальчика. Фукуда Изаму... Кажется, так его звали. Ты не мог бы проверить достоверность сведений о нем и в целом благотворительную организацию «Подари время» на предмет мошенничества? — Зачем тебе? Этого Симидзу и сама не знает. Просто лучшего способа подступиться к Кацуки со старой песней о главном не придумала. — Да так, для себя. — Решила поиграть в добродетель и пренебречь постулатом «моя жизнь — только моя, отвалите, шакалы» или как ты тогда выразилась, нахлебавшись вина? Чем этот юнец тебя так очаровал? — Меня очаровал не юнец, меня раздраконили его родители. Открестились от него, как от мусора, — она косится на закопавшегося в бурной деятельности взрывного героя и буднично продолжает: — Примерно как ты от нашей курицы. Им и в голову не пришло отдать ему хотя бы часть своего времени, и я задумалась, как бы сама поступила на их месте. Симидзу выстукивает пальцем по губам, с которых только что слетела откровенная ложь. Она не задумывалась ни на секунду. Она всегда знала ответ. Считывая настроение Бакуго, Рей выдерживает паузу и предпринимает отчаянный шаг на пути к сути: — Ты так и не передумал? — Нет. — Но почему? Кацуки протяжно выдыхает носом и впервые за разговор поворачивается к ней с подпрыгивающими от злости желваками и несчастной посудой в руках. Он ненавидел эту реальность. Он ненавидел ее несовершенства. Он ненавидел ее новые ценности. Но больше всего он ненавидел, когда Симидзу настаивала на принятии: — Потому что мне отвратительно все, что связано со временем в том понимании, в котором оно существует сейчас. Разуй глаза и посмотри, что происходит, Рей! Люди трясутся за каждую отведенную им минуту. Из-за них страдают, за них убивают! Возросла преступность, и даже если смотреть на происходящее через призму поступков самых отпетых говнарей прошлого — они и рядом не стояли с теми, кто пришел на их место! — Я все это понимаю, Кацуки, но послушай… — Рей подходит ближе и тянется к герою, чтобы взять его за руку, но Бакуго отшатывается назад, едва уловив ход ее мыслей. — Шантажом и угрозами они вынуждают гражданских переписать свое время на них. Никого не щадят — ни стариков, ни детей, ни женщин! Пытают и мучают, измываются и сводят с ума, а потом барыжат награбленным, как наркотой. Умерла медицина! Сотни людей лишились работы, хлеба и крыши над головой за долги. А правительство?! Думаешь, они отличились благородством, раз накидали пуха о полном контроле над ситуацией? Они гребут денежки за эти смертельные тесты, прикрываясь лучшими побуждениями — мол, так у вас будет шанс грамотно распорядиться своим существованием и все на свете успеть! Проблема в том, Симидзу, что все самые страшные вещи в мире делались из лучших побуждений. И кому, как ни власти, об этом доподлинно известно. Готов поспорить, именно с их легкой руки мы все пять лет назад заснули нормальными, а проснулись по уши в дерьме. — Да плевать я хотела на правительство, медицину и целый мир вместе с его дерьмом, Бакуго! — перекричать Динамита задача не из легких, но и Рей в гневе не промах. — Люди всегда найдут причину уничтожать друг друга. Так исторически сложилось и никуда от этого не деться! Я прошу тебя пройти этот тест не для того, чтобы спонсировать хаос! Я прошу, чтобы наверняка узнать, где и в какой момент должна оказаться я и мои восемьдесят шесть лет жизни, чтобы с тобой не случилось ничего плохого! От собственных откровений Симидзу до боли закусывает губу. Она так и не определилась, что лучше — когда твои страхи тихо, молча, втайне от других жуют внутренности или когда они обретают голос и вырываются наружу. Со сдавленным горлом, Рей вполслуха говорит: — Подумай обо мне. Хоть раз глубоко задумайся о том, в каком кошмаре я живу... Ты работаешь героем. Ты борешься со злом. Ты каждый день рискуешь жизнью, а я каждый день рискую, что вижу твою удаляющуюся за порог спину в последний раз. Ты столько людей спас, а меня спасти отказываешься... Прошу тебя, Бакуго! Если у нас есть возможность узнать, когда случится непоправимое, и предотвратить его — давай этим воспользуемся! У меня нет причуды, и силой я тебя защитить не могу, как бы ни хотела... Мое оружие — годы, только годы... — Ты, помнится, никому ни секунды своей жизни пожертвовать не собиралась, а на меня готова расщедриться, так, что ли? Рей вместо ответа лишь поднимает на него размазанный взгляд, полный немой мольбы, и у Кацуки почва уходит из-под ног по самые недра. Да, он грубый. Да, он упертый. Да, он принципиально принципиальный, но не бесчеловечный. Такая Симидзу — слабая, уязвимая, надломленная, торгующаяся, была его Ахиллесовой пятой. Он бы без раздумий кинулся с моста, если бы она попросила. Только в другой ситуации. Только не когда дело касается бумажки, которая предсказывает будущее и отрицает само существование предначертанного судьбой. — Нет. Твердый отказ, прозвучавший минорным аккордом, сравнял все старания Симидзу с рыхлой землей. Бакуго отворачивается от нее и увлекается зачисткой черной от гари сковороды. Скребет с двойной силой, с претензией прорыть дыру в металлическом днище с единственной праведной целью — заглушить нарастающие невнятные всхлипы той, что так и осталась стоять позади на ватных ногах.