Безделушка

Альсина тянет руку к урне и лунный свет касается бархата ее широких длинных рукавов, заставляя верить, что ее платье соткано из настоящей крови. Трапециевидный корсет начинается где-то за пышными оборками у линии груди, скрывая молнии растяжек, за спиной держась дюжиной толстых нитей. Багровый облегает широкие бедра, спускаясь легкой волной к ступням, а из под края ткани показывается кричащий розовым златом мыс старых туфель. Как всегда, зловещая, тем не менее привлекательная. В сумраке зала ее нездоровая белая кожа контрастирует с темным платьем и распущенными по плечи смольными волосами. Дотошное обсуждение будущего земель деревни почти усыпляет. Усыпляло бы, если бы Леонардо не повышал голос, весь горя от чувства несправедливости. Сегодня он громче всех, потому можно забыть, что в паре футов поодаль, на скамье сидит Гейзенберг, как один из важных лиц деревни. Он, с абстрагированным взглядом куда-то вниз, выглядит не касающимся всей этой политично-сельской демагогии, его тело тут только для вида – за вечер сухо проронил максимум тройку слов. Иногда кусает ногти или сонно прикрывает глаза, пряча их за распущенными сальными волосами. – При всем уважении, но как мы должны вести хозяйство, когда каждый выход в поле рискует быть последним!? Я прошу не о столь многом! Или хотя бы позвольте помочь нам отстроить фермерский амбар с заборами, мы.. – Вы знаете, что нет нужды в большем, чем нужно, но все-таки просите, превознося привередливую нужду выше божьих учений. Значит ли это, Лупу, что вы намеренно желаете подвергнуть сомнению силу вашего Обителя? Оторопев, Леонард выпрямляется, а его лицо печально смягчается. – Нет, Матерь Миранда.. – Я посмотрю что можно сделать. Но до тех пор на ваших плечах ответственность за те слова, что нисходят с ваших губ. Надеюсь, вы разумны и не склонны к агитации атеистической мысли. Мужчина шумно сглатывает, его плечи опускаются, он повинно кивает. Не получилось. Не видать его сынишке свежего хлеба и лекарств, так и помрет от холеры. Этим выдающимся лордам нет ни малейшего дела до него. К великому счастью двух из шести присутствующих в зале, мистер Лупу покидает совет спустя пару уточняющих предложений. Альсина оставляет свой скучающий взгляд на Карле. Она уже почти месяц возится с поиском ювелира, оснащенным достаточным навыком, чтобы не доломать и склеить кое-что. У Димитреску были утонченные и инкрустированные сапфирами по квадрату циферблата и овальными рубинами по серебряному ремню часы. По этим наручным элегантным часам пускали слюни в свое время все дамы, с которыми Альсина чаевничала в молодости, скромно говоря что-то вроде "подарок семьи" или "комплимент отца". Шли годы, часики убирались в шкатулку и, по некоторым обстоятельствам, там и остались, забытые под пыльной и треснувшей дубовой крышкой. На эту вещицу совершенно случайно наткнулась Кассандра, когда пряталась от сестры в чулане, залезая на шкаф. Падение ознаменовалось не только рассекречиванием своего убежища, но и находкой соблазнительно блестящей в сумраке россыпи красных звёздочек. На самом деле, Альбине просто повезло заметить в руках дочери, пока та шла в свою комнату, сломанную без крышки шкатулку с чем то мерцающим в свете камина. Графиню захлестнула одновременно сладостно-горькая ностальгия и режущая печаль от того факта, что ее нежно любимая по молодости безделушка сейчас была в небожьем виде. Ножки креплений поломались, рубины и сапфиры местами отсутствовали, корпус погнут, застежка ссохлась и отпала.. на это все было просто больно смотреть. Альсине до ужаса хотелось привести в порядок отцовский подарок, но, как по судьбе монетой, ни одного мастера в этих ебенях не было. Она даже не постеснялась спросить у Герцога чем он может помочь, разбирается ли в таких штуках.. Он, конечно, облизнулся на камушки, но ничего толкового не дал, но, единственное, посоветовал. Обратиться к Гейзенбергу. От одной мысли об этом у Альсины скрутило живот и дрожь раздражения коснулась пальцев, напрягая кутикулу из которой так и жаждали выйти когти на инстинкте. Не смотря на небеспочвенное отторжение существования такой твари, как Карл, он оставался единственным пунктом в блокноте, с особой красной пометкой и вопросительными знаками при поиске достойного.. извините, единственного человека, который МОГ БЫ это сделать. Альсина проторговалась сама с собой, вынашивая мысли о диалоге сутками, заглушила тревоги вином, поцарапала мебель, искусала губы, но сегодня взяла с собой коробочку, искренне не представляя как она собирается подойти к этому мелкому мужлану с просьбой. Может быть из за давления и пасмурной погоды сегодня или из за каких-то еще сверхъестественных аномалий, но Карл даже не повернулся к ней, когда она озвучила вопрос после собрания. Альсина стоит полубоком в направлении своих окрестностей, скрестив руки на груди и смотря на мужчину с таким токсичным презрением, словно он кусок трухлявого мокрого бревна, и это не она здесь просит об услуге. – Почему я? – хрипло, он не смотрит ей в лицо. – Потому что сейчас прошу тебя. Если так сложно помочь даме, мог просто отказать, – Карл мозолисто потер переносицу, произведя впечатление отвратительного слушателя. – Это очень в твоем стиле. Не знаю чего ожидала даже, решив почему-то, что ты не бессердечный. Она вздернула нос и горделиво повела подбородком, придавая себе еще больше к сокрушительно высокому образу. В обычное время Карл бы уже запыхтел, прикрикнул, да ушел куда глаза глядят, лишь бы подальше от этой чертовой графской суки, но его хватило только на секундное раздражение на носогубных складках и волю перебить эту женщину на последних словах. – Да похуй, дай посмотреть. Глаза Димитреску расширились – не успевает придумать что сказать, как расценивать неожиданный ответ. Брезгуя принять такой жест за щедрость, она выдавливает звук на подобие смешка, заставляя Карла глянуть из под бровей. Он ахуеть как хочет уже развернутся, ситуация начинает ему казаться тупой, но набранный в дворянские легкие воздух завершает эту мысль ни на чем. – Так бы сразу, – кроет свою неловкость невероятно успешно. Она протягивает кожаный сверток с плоской коробкой внутри и инженеру приходится сделать шага три и поднять руку над головой, чтобы забрать. Его спокойствие снова поражает Альсину, охлаждая новую потребность в уязвлении. Хотя, ей все еще хочется пнуть его, особенно видя небрежное отношение к ее вещи. Карл это Карл, и он не глядя сует себе в широкий карман плаща коробку, но та стукается обо что-то и ему приходится вытащить портсигар, чтобы та поместилась. Затем он понимает, что другой карман тоже занят и железный кейс рискует выпасть – чертыхаясь, одергивает плащ и ищет внутренний карман. Это выглядело слегка нелепо. – Я надеюсь на твою собранность, какие кусочки осталась в твоей голове. Будь очень аккуратен с этой вещью, иначе головы не сносить. Ты понял меня? – Да забились, – у лица вспыхивает желтый свет, он шипяще закуривает, дергает нижней губой, сапоги шаркают по земле в северном направлении. Покидая Альсину на одиночество своей неторопливой походкой, он вновь колит ее раздражение. Не в ее стиле терпеть. Но она просто прикрывает глаза, в мыслях проклиная тот день, когда отпустила дворового мастера, что боялся и потакал. Это было так удобно, так близко и так педантично. А Гейзенберг абсолютно не такой, он моложе, хамливее, он бьет с плеча и плюет на этикет, он у себя на уме. Он кусок дерьма. Но, сука, очень умелый кусок, как бы не было стыдно признаться. От геноцида тут почти все за год передохли. Свежей крови критически не хватает, как и нормального отношения. После той встречи шел уже седьмой день, а Альсина изводила себя параноидальными самоосуждением и подозрениями, потому что ни весточки от Карла, мать его, не поступало. Надо было не отдавать ему часы так просто, а присутствовать, стоять над душой, чтобы этот говнюк не посмел даже подумать о том, чтобы вытащить камушки или перепродать ее вещь. Димитреску считала, что это ниже ее статуса, брать и приходить к нему в гости, ведя себя как нервная баба, которая никому не доверяет.. но он тоже хер припрется из-за своей гордости, не так ли? Боже, как же это все телепит нервы. Нет, она больше не может. Альсина поднимается со своего дивана и одним размытым силуэтом оказывается у двери балкона, уже пыхтя гневом и собираясь преподать этому мужлану урок этикета. Дверь с ржавым стуком распахивается, но она не делает второго шага за порог, каменея там где стоит. Там, на лаунже, спускаясь с мраморной перегородки, Карл отзывает куски арматуры. У него в зубах дымит, когда поднимает голову, тоже замирает на секунду, лицо слегка искажают морщины. Он бесшумно тяжело вздыхает и отходит от перил, звуча настолько бесстрастно и устало насколько это вообще он способен делать. – Добрый день. Я на две минуты. Кажется, он заставляет себя говорить. Можно ли выбрать лучший момент, чем этот? Очевидно, нет. Будто его задница почувствовала гнев божий, посланный за его грехи. Акмеизм во всем его проявлении. – Неужто боги были милосердны и раз в десятилетие одарили тебя пунктуальностью? – ей ужасно не хочется, чтобы сквозь ее насмешливый тон звучала надежда, но слово не воробей. Игнорирование с обороняющейся стороны спасает ситуацию, хоть и не надолго. Когда Карл подходит ближе, Альсина почти чувствует как его теплая кровь капает с ее когтей, она почти слышит его хрип, когда могла бы проткнуть его. но, боги, как же чудно меняются ее эмоции на лице, когда он достает из внутреннего кармана кожаный сверток. желтые глаза вспыхивают золотом. – Короче, – быстро бубнит Карл, жуя сигару и стараясь не поднимать на нее глаз, – я надеюсь ты знаешь, что такие штуки реально хрупкие и все такое. я покапал внутри, почистил, смазал, почти благословил эту безделушку.. Руки графини опустились, ей кажется, что она ослышалась.