Синдром Гюнтера

Таль вырулила на запруженный людьми и автобусами Бар Илан. Шум людского потока, смешанные с непрерывными сигналами стоящих в пробке машин нервировал. Проезд каких то несчастных пятисот метров растянулся почти на час. - Либо расширьте дорогу, либо уберите с нее автобусы, либо перестаньте пользоваться машинами. Какой смысл вообще в автомобиле, если пешком ходить быстрее получится? - не унимался в своих сентенциях Гюнтер. - Заткнись уже, не действуй мне на нервы. Разбрюзжался тут как древний старик - А между прочим да, в какой то степени. Сколько там мне в вашем мире должно было исполниться? Целых сто пять лет. Так что выбирай выражения когда разговариваешь со старшими детка, - хмыкнул Гюнтер. На его счастье, вся улица была утыкана камерами и Тали ничего не оставалось как неотрывно держать руки на руле. Внезапно они съехали в тихий переулок, неожиданно пустой от машин. Запарковавшись, она попросила Гюнтера подождать в машине, а сама скрылась в подъезде. Несколько минут она стояла около двери в нерешительности. Как сказать девяностапятиоетнему старику о таком необычном госте? Здравствуйте Пинхас, я вам тут в подарочек привезла вроде как гостя из прошлого, который утверждает что вы с ним в далеком 1932 проворачивали всякие шахер-махеры в Дрездене? Внезапно дверь открылась, заставив впавшую в задумчивость Тальку даже вздрогнуть от неожиданности. - Он здесь? - спросил Пинхас, высокий статный старик, в свои года сумевший сохранить не только выправку но и шевелюру. - Он, в смысле ... А вы видели наверное из окна, моего спутника. Он в машине. Дело в том, понимаете...тут такое дело. Я не совсем понимаю как вам это сказать. Но этот человек...ну он утверждает - Талинька детка, я знаю кто это...а остальное, давай он сам мне расскажет, - подвинув опешевшую девушку,Пинхас вышел на улицу. Конечно Гюнтер ни за что не признал бы в вышедшем старике того самого пятилетнего Пауля. Но стоило тому сделать плаксивое лицо и протянуть "mein Mutti, wo ist mein Mutti. Ich wollte mir nur die Räder ansehen. Der Zug hat so große Räder. Mutti, wo bist du?" , то у Гюнтера отплали последние сомнения. - Пойдем, нам о многом стоит поговорить. Знаешь, я все годы думал, что с тобой стало. Остался ли ты человеком или стал одним из них. Не важно, что стало со мной и с мамой потом, но тогда в Дрездене, ты показал себя человеком и спас нас, принеся эти деньги. Кстати, ты даже моей матери не сказал откуда они? Ну так вот, мне очень хотелось узнать, что с тобой. В свой день рождения, сидя один у окна. Видишь мое окно выходит на самую оживленную часть Бар Илана. Так мне кажется, что я не одинок. Но я отвлекся, прости. В тот вечер я думал о тебе. Молодежь бузила, жгла баки, приехала полиция. И что я вижу когда всех разогнали. Вернее не что, а кого - тебя. В этом городе, меня уже ничем не удивишь. Только вот пока я вышел. Тебя уже наша полиция приняла. Не хотелось, чтоб они думали, что имеют дело со спятившим. Поэтому я как видишь справедливо рассудил - если суждено, то встретимся. Только вот эта поганая форма...честно все таки не ожидал. Из какого года, звания и места службы ты к нам? - 1942, роттенфюрер, Бухенвальд. Пинхас обстоятельно расположился в кресле, показав Гюнтеру сесть напротив. - Талинька, детка. Иди погуляй. Посиди в кафе, съешь пирожное или что там любят современные девушки. Или тебе на работу? Нам с Гюнтером есть о чем поговорить с глазу на глаз. Ошарашенная Таль, бочком выбралась из квартиры, тихонько прикрыв за собой дверь. Когда разговор закончился, на улице было уже темно. У Гюнтера от рассказанного голова шла кругом. - Куда ты сейчас? - Откуда я знаю, может пойду засну где нибудь и проснусь в казарме, а может и нет - Ты главное помни. Большинство людей люди средние, и плохие и хорошие. Но главное видеть в них хорошее. Запомнил? А теперь проводи меня до Стены. Сам уже не дойду, а из тебя выйдет прекрасный провожатый. Возвращающийся от Стены плача старик, в сопровождении молодого высокого парня не вызвал никакого интереса у редких прохожих, большинство из которых разбрелось еще в кварталах старого города. На светофор Гюнтер и Пинхас вышли вдвоем. То, что несущаяся на всех парах белая Кия не собирается тормозить на светофоре, Гюнтер понял, увидя ее издалека и придержал было вступившего на переход Пинхаса. То что Гюнтер успел увидеть высунувшийся из окна пассажирского сиденья ствол автомата Карл Густав было чудом. Рывком он уронил Пинхаса на землю, а сам не успел, автоматная очередь оказалась быстрее. В ту же самую минуту монитор в палате больной Фаины Райс показал сплошную линию. Три дня спустя, Хаим пришел к Максу на шиву, подгадав так, чтоб никого не было и он остался один. В отличие от сми, которым из уважения к погибшим и их семьям никогда не давали непосредственных изображений с места терракта, Хаим Бузагло видел запись камер наружного наблюдения. В нагрузку запись сопровождалась ором начальника округа полковника Гиля Розенцвейга. На записи было прекрасно видно, что на злополучном светофоре стояло двое, старик и молодой мужчина, видно как молодой швыряет старого на землю, видно момент выстрелов, которые должны были сделать из парня дуршлаг, а потом вдруг изображение сбивается, по экрану идут черно-серые полосы. Когда же оно возвращается, то на перекрестке только лежащий старик. Террористы успели скрыться, а парень который по всем законам должен был быть мертв - просто исчез. Именно это исчезновение выводило из-себя Гиля, который требовал незамедлительной установки судьбы пропавшего парня, вернее его тела. Особенно его раздражал тот факт, что упрямый старик настаивал на том, что на месте происшествия был один. А если что там на камере и видно, так это наверное сам архангел Габриэль решил его спасти. Переждав волну гнева, Хаим осторожно напомнил начальству старую истину про "нет тела, нет дела", а вернувшись к себе назначил телефонную очередь к врачу и взял себе три дня больничных. В тот же вечер, дождавшись пока все домашние заснут, он сжег на мангале, приненсенную с собой форму Гюнтера и обещал сам себе никогда больше не вспоминать ту историю. Роттенфюрер Штерн, вернее уже рядовой Штерн выслушал решение дисциплинарного суда об разжаловании и отправке на Восточный фронт даже с некоторой долей радости. Три дня назад он внезапно снова очнулся в своей казарме. Приснившийся кошмар был слишком странным, чтоб быть забытым по пробуждению. Но кошмар совсем иного рода разразился наяву. В лагерь неожиданно нагрянула проверка и вид вышедшего в исподнем, да ещё с жестокого похмелья роттенфюрера испортил всю картину мира для коменданта. Куда девалась его форма, в которой он был накануне, Штерн объяснить не мог. Сослуживцы переживали за Гюнтера, считали его неплохим парнем, попавшим в переплет. А еще восхищались с каким достоинством он принял свое наказание. Гюнтер считал дни. До 2 сентября 1942 оставалось чуть больше полутора месяцев. Если в этот день войска Вермахта выйдут к Волге, как сказал Пауль- Пинхас, значит его сон был явью.