сомнения

      Селена в принципе от этой жизни уже ничего не ждёт.       Да, она смогла вернуть себе право выжить, преодолела множество испытаний, вернулась в реальный мир, потеряв всё остальное. Точнее, потеряв всех остальных.       Первое время, когда ничто не тянуло так в сердце, когда после больницы наконец появилась возможность ощутить лучи солнца, вновь оказаться в своём кабинете, Селена не могла понять, почему ощущение какой-то утраты не покидает её. Вот она снова здесь, живая, сидит в своём кресле, подписывает контракты. Всё на своих местах.       Что же не так?       А что вообще там были за истории, когда люди после того, как побывали на волоске от смерти, меняются полностью? Кажется с ней это произошло наполовину и Селена не может понять, нравится ей это или нет.       То, что сразу бросалось в глаза, это Селена в кои-то веке научилась делегировать, решила дать себе наконец выдохнуть и вдохнуть полной грудью, нашла общий язык со своими подчинёнными и, кажется, они даже перестали называть её бессердечной сукой за спиной, а это уже огромный шаг вперёд.       А затем она почему-то решила присесть на эту скамью около детского дома, который всегда вызывал сплошной негатив, заставляя сердце сжиматься от боли; который она решила спонсировать после своего второго рождения, видимо тоже результат «изменений». И на этом же самом месте она вспомнила всё. Всё то, что произошло с ней по ту сторону. Всех тех, кто был с ней рядом. Кто умирал на её руках и кто рисковал собой ради неё. И конечно же она вспомнила Его.       Смотреть на Мэри под совершенно [не]новым углом первое время было довольно странно. Настоящая Мэри весьма отличалась от своих образов, которые запомнились Селене, что иногда заставляло пропускать половину утренних отчётов, которые неизменно зачитывала Мэри пару раз в неделю, а затем появились ещё эти цветы от Роба… Они встретились как-то, выпили кофе, Селена вспомнила, как однажды назвала его душнилой, прыснула себе под нос и конечно же получила в ответ озадаченный взгляд. Потому что помнила всё лишь она одна. Ведь это именно её больное сознание сотворило все те истории, которые встретились на её пути к Искуплению. Сейчас они с детективом время от времени пересекались, общались на какие-то нейтральные темы и, кажется, стали кем-то вроде хороших знакомых, которые могут обмениваться смешными картинками по вечерам. Хотя кого она обманывает? Роб на половину из них даже смайликом не отвечает. Точно душнила. Берт же, как она не старалась найти, нигде не мелькал. Никаких контактов. Никаких упоминаний. Скорее всего он был даже не в её городе, к сожалению. С Деймоном отношения какими были, такими и остались — никакими. Хотя нет, все же кое-что важное поменялась: она больше не обвиняла его в том, что он не смог ответить тогда на её чувства, она смогла признать, что все эти годы в ней сидел обиженный и брошенный ребёнок, которого нужно было просто принять, пожалеть и отпустить. Селена наконец сделала рывок вперёд, прорвалась сквозь пелену травм, преодолевая то, что так долго висела грузом на сердце.       Что же до поисков Лиама…       Найти его оказалось легче, чем, например, Берта, однако…       Она ждала его на одной из выставок.       Высматривала среди множества художников, старалась скрывать дрожь в руках и каждую минуту откидывала с лица прядь волос, которая будто бы насмехалась над её нервозным состоянием; высматривала и одновременно боялась потерять контроль над ситуацией, где она первая должна найти его, но никак не наоборот. Это продолжалось до того момента, пока Селена не наткнулась на одну из картин.       «заточённая»       Что-то надломилось внутри, стоило всмотреться в лицо девушки, что была изображена на холсте и образ которой проник в те трещины Селены, которые, вроде бы, уже должны были быть залечены; что-то заставило поспешно скрыться, когда такой знакомый и родной голос послышался где-то рядом.       — Увы, но эта картина не продаётся, мисс.       Лиам отвечал незнакомке всё с той же спокойной улыбкой, что была в Тотспеле, Долине Наваждения и конечно же в мире сказок. Она была везде. И она в тот момент заставляла Селену делать маленькие шажки назад, а затем и вовсе вынудила покинуть стены выставочного комплекса.

***

      Почему она тогда так поступила? Разве ей не хотелось броситься на шею тому, кто заставлял распускаться цветы в её душе? Кого в каждом мире она искала и пыталась спасти, как и он её.       Конечно хотелось. До саднящего крика, что застрял в горле, хотелось остаться с ним.       Но она не смогла. Струсила? Возможно. Но скорее всего Селена просто поняла, что это всё не принесёт ничего хорошего, что это неправильно, что это эгоистично, это…       Нет.       Всё дело было в том, что Селена просто до одури испугалась того, что не сможет вынести безразличия в глазах Лиама. Вот что было действительно эгоистично. Для неё было безопаснее оставить всё как есть. Она решила за них двоих, додумала за художника всю его реакцию, решила, что лишь вариант с побегом будет самым правильным, самым выигрышным. Вот только непонятно для кого.       Да, она вернулась с того света. Она разобралась со всеми злодеями, а точнее, разобралась с главным злодеем в своей истории — собой. Она пронесла всю боль и страдание за шанс продолжать жить. Однако она почему-то всё ещё осталась той же одинокой и грустной девушкой, оторванной от своего обычного образа жизни и ставшей ещё более потерянной, стоило вновь задышать самостоятельно. Может быть ей надо было постараться остаться той бессердечной Селеной, что заставляла всех либо бояться себя, либо ненавидеть?       Может быть ей всё же стоило умереть?       Грифель карандаша надламывается внезапно, видимо не выдержав давления. И, кстати, никто его за это не осудит.       Селена замирает, наконец из мыслей своих выныривая и взглядом цепляясь за чертежи, что всё ещё не были закончены. Мосты. Много мостов. Мосты, которые она создаёт на работе, но которые ломает в своей жизни. Несколько недель назад она решила походить на курс по живописи, а добралась только сейчас. Живопись тут конечно рисовали, но вот Селена почти сразу поняла, что чертежи ей всё же намного ближе. Оставшись в помещении наедине с собой, решив немного поработать над своим проектом, который уж точно не касается живописи, она и не думала, что это настолько затянется.       — Прошу прощения, мисс. Кажется Вам это пригодится.       Девушка вздрагивает совершенно незаметно, когда рядом с ней опускается точилка для карандашей. Это было забавно, учитывая, что на столе чуть дальше присутствовала механическая версия. Конечно Селене сразу же захотелось сказать об этому внезапному собеседнику, однако стоило оторвать взгляд от своих набросков, как сломанный карандаш покинул её мысли, кажется, навсегда.       Лиам.       Он стоял перед ней. Вот прям здесь. В этой комнате, оборудованной под студию рисования. Его светлые волосы были небрежно собраны, а на лице была еле заметная улыбка, которой он отреагировал на весьма необычную реакцию незнакомки.       — Спасибо.       Это всё, что её мозг смог собрать воедино в этот момент, хотя взгляд сквозил испугом, но никак не благодарностью.       Лиам, такой спокойный, плавный и, кажется, ничуточку не взволнованный этой встречей, кивнул на благодарность.       — Как Вас зовут?       — Селена.       Бушующие, сбивающие друг друга, сражающиеся эмоции внутри буквально готовы были разорвать сердце в клочья. Она назвала ему своё настоящее имя.       — Я ничего не смыслю в чертежах, но ваша работа завораживает, Селена.       — Спасибо.       Третий раз она отвечает ему и в третий раз это что-то, что звучит настолько тускло и безжизненно. Всего три слова.       Лиам кивнул и тактично присел чуть поодаль, начиная закатывать рукава своей рубашки. За всеми его движениями Селена наблюдала и почти не дышала, лишь судорожно выпрямившись. Наблюдала за его длинными пальцами, которые ловко справлялись с тканью и которые когда-то так нежно оттягивали волосы на её затылке, либо переплетались с её собственными пальцами. Внезапные воспоминания заставили щёки девушки покраснеть, но она тут же отогнала наваждение.       Почему он здесь? Как здесь оказался? Что ей нужно говорить ему? И нужно ли вообще?       Всегда такая собранная, Селена готова была поддаться панике, вызванная тысячей вопросов в голове. Сердце отбивало ритм, который должен был услышать каждый, кто здесь находился, а учитывая, что их тут было всего двое, то этот звук должен был звучать словно барабаны.       Он будто бы не изменился. Селена краем глаза продолжала наблюдать за мужчиной, которого любит и который видит её в первый раз [а в первый ли?]; нервно по краешкам своих зарисовок пальцами водит, пока утраченные образы всплывают перед взором. Их прогулка на лошадях, такая чувственная и тёплая; встреча в Долине Наваждения, когда взгляд его сквозил почти таким же безразличием, как и последующая фраза:       «я так полагаю — сестра?», а затем признания в любви; в мире сказок же они и вовсе не отходили друг от друга, особенно когда удалось вытащить Лиама из картины.       И смотря сейчас на его сосредоточенный профиль, на пальцы, что бережно перебирают кисти, так хочется подойти. Дотронуться до руки, прикоснуться к лицу. Поцеловать, выдохнуть его имя. Но нельзя. Она не имеет права так делать. Он ч у ж о й. Он не её больше.       Слёзы собрались в уголках глаз от чувств, что наконец нахлынули. Все барьеры словно рухнули в один миг, трещинами пошла вся выстроенная защита от внешних факторов. Судьба вновь решила поиздеваться над её сердцем.       Звук скатившихся слёз на бумагу был отчётливо слышен в этой тихой комнате, в отличии от бушующего сердца.       — Селена? Вам не хорошо?       Да. Мне очень нехорошо. Мне настолько нехорошо, что я готова разрыдаться прямо сейчас, предавая весь свой выстроенный годами образ. Я никогда не собиралась плакать перед кем-то…       — Тебе никогда не приходилось испытывать чувство, что ты неизменно позволяешь себе упустить то, что может сделать тебя счастливым?       Наконец она произнесла что-то длиннее, чем своё имя и «спасибо». Произнесла и тут же пожалела, наспех сморгнув остатки слёз и усмехнувшись, пока рёбра трещат, словно ломаясь от боли.       — Можешь не отвечать, Лиам. Не обращай внимание.       Начиная собирать свои вещи и не решаясь поднять глаз, Селене хотелось лишь одного — сбежать. Вновь. Ну вот почему они столкнулись? Как в таком большом городе это происходит?       — Селена… Почему мне кажется, что мы когда-то были знакомы?       Вопрос настигает врасплох, вытягивая весь воздух из помещения.       Лиам, в отличии от своей собеседницы, не мог отвести взгляд, не мог скрыть его, даже если бы ему прямо сказали перестать так в открытую глазеть. Но он смотрел. Смотрел на этот вздёрнутый кончик носа, на россыпь веснушек на лице и надломленную улыбку. Он даже решил не спрашивать, откуда эта девушка знает его имя, ведь он не представлялся. Она так легко и так п р а в и л ь н о произнесла его, что ему не показалось это странным или пугающим. Ему хотелось вновь услышать своё имя из её уст. Он просто на миг ощутил, что ему хочется сесть к ней ближе. Обнять и сказать, что всё будет в порядке. Он чувствовал, что ей это необходимо. Но он не мог. Не имеет права нарушать личные границы. Они лишь дополнения в чужих историях. Фон.       А потом он задал этот вопрос. Без какого-либо умысла, даже без чёткого осознания того, что его вообще стоит озвучивать. Он лишь почувствовал, что если не остановит девушку хоть как-то, то будет жалеть об этом. Вот только почему?       Потому что взгляд, который настиг его через мгновение, ответил на все вопросы, которые крутились в его голове. Потому что именно ради этих глаз он сейчас остановил девушку по имени Селена. Ради этих бездонных, печальных и затуманенных слезами глаз, Лиам был готов опуститься на колени и отдать своё сердце. И он не мог объяснить этот внезапный порыв. В глазах девушки плескалась такая безысходность и… нежность? Почему он видит именно её во взгляде той, кого встретил первый раз в жизни? В этой жизни.       — О, мой милый Лиам…       Девушка прошептала это совсем тихо, глаза пряча, из последних сил стараясь не позволить солёным ручейкам снова пролиться.       Беги-беги-беги… Вновь выстраивая эту стену вокруг себя. Укладывай кирпичик за кирпичиком.       Образ печального, безразличного, раненного и умирающего Лиама стояли перед её взором, заставив зажмуриться до белых кругов под веками. Ей уже было наплевать на вещи, на то, что скорее всего сюда скоро придёт следующий курс по живописи, ей хотелось просто вырвать из своей плоти всё то, что причиняет такую боль.       «мой милый Лиам…»       Он встал, сделал робкий шаг в её сторону. Их разделяло теперь два шага, но на секунду показалось, что между ними целая пропасть и именно в этот момент нужно решить, сделает ли кто-нибудь хоть что-то, чтобы эту пропасть заполнить.       И она заполнилась. Стоило услышать то, как назвала его Селена, Лиам сделал ещё шаг и ещё, оказавшись рядом и протянув руку к лицу напротив. Пальцы замерли в сантиметре от разгоряченной кожи и мужчина задался вопросом, что возможно он хочет позволить себе слишком много. Однако Селена решила иначе, сама потянувшись щекой к раскрывшейся ладони.       Её лицо оказалось действительно тёплым, а через мгновение и влажным от слёз, которым она дала волю. Они не хотели останавливаться, вынуждая девушку тихо всхлипнуть, когда вторая рука тоже потянулась к нежной коже лица. Селена неосознанно прижалась к ладони Лиама, что невесомо поглаживала её, стирая слёзы. Собственные руки она ощутила только в тот момент, когда поняла, что всё сильнее сжимает мужскую рубашку, притягивая к себе и не позволяя ему отойти обратно. Хотя он даже не думал об этом.       Происходящее сейчас было настолько внезапным и непонятным для него, но таким правильным, что Лиам ничего не мог поделать с безумным желанием поцеловать эту девушку. Поцеловать со всей чувственностью, желая больше не заставлять её печалиться. И он поцеловал. Поцеловал трепетно в щёку, запоминая солёность кожи; поцеловал в уголок левого глаза, продолжая в ладонях держать лицо девушки, что сейчас заставляла его сердце биться быстрее. Ему отчего то всё ещё очень хотелось вытеснить эту разбитость из девушки, которая так старательно сражается сама с собой, что только слепец не заметит. Что же это такое?..       — Селена… Простите.       Он должен был извиниться. Должен был дать понять, что никаких лишних умыслов не было и не будет, что он готов отпустить, стоит ей только сказать. И она говорит. Взглядом. Смотрит в его светлые глаза не отрываясь, смотрит так, словно готова продать свою душу дьяволу, чтобы оставаться вот так здесь, с ним, навечно. Лиам на мгновение пугается того, что он мог неправильно расшифровать этот взгляд; пугается, что он принимает желаемое за действительность.       Селена видит это по выражению его лица, по бровям, что медленно сдвинулись, выражая замешательство. Она так хорошо помнит все его чувства. Знает, что он переживает, что он не понимает, что происходит, потому она решает взять всё в свои руки. Терять больше нечего. Они уже здесь. Они уже сделали шаг друг к другу. И если всё закончится здесь, так и не начавшись, она хотя бы будет знать, что пыталась.       Девушка вновь сжимает в руках рубашку художника, тянет к себе, вынуждая слегка наклониться и смотря прямо ему в глаза, оставляет поцелуй на его губах. Они целуются и время останавливается. Селена так давно мечтала об этом. Даже если прямо сейчас она умрёт по-настоящему, она умрёт с ощущением любимых губ. Спустя долгое и трепетное мгновение, Лиам берёт на себя грех остановить всё это. Сейчас.       — Не против, если я приглашу Вас на кофе, Селена? — шёпот только для неё. Вопрос лишь для неё, глядя в глаза.       На кофе, на чай, вино, да даже на стакан воды. На что угодно. Но Селена лишь кивает. Один раз, второй и сдерживает себя от третьего кивка. Лиам не скрывает нежную улыбку в ответ на этот жест.       Она не знает, как всё обернётся дальше. Предстоит ли им долгий разговор? Предстоит ли ей рассказать хотя бы немного того, что хранится в её сердце? Не сочтёт ли он её сумасшедшей?.. Пусть. Пусть сочтёт. Лишь бы это не закончилось.       Он тем более не знает, как всё обернётся. Он лишь знает, что эти веснушки на женском лице ему знакомы. Знакомы до чёртиков. Возможно он видел их во сне? Во сне, где он рисовал её портрет; во сне, где считал каждую веснушку и родинку на её теле; во сне, где она всегда исчезала, но они всё равно находили друг друга...       Если и так, то пусть этот сон станет явью.