Как Слава заимел свое прозвище

Начать стоит с того, что Вячеслав Ильич Ульянов, живший на улице Ленина, с самого детства уже именовался своим отцом, человеком с исключительным чувством юмора, «Ильичом». В то время, как дети маменьками звались «солнышками» и «заиньками», несмотря на суровый Самарский колорит и дальнейшее «где ты, тварь мелкобуржуазная» ( это все же был не Магадан ) юный Слава уже прошёл все ступени развития до вершины детской разноцветной горки и испытал деградационный спуск с неё. Понял, что все в мире развиваясь вновь деградирует, но просто в меньшей степени и разными путями, ибо горки было две. Прямая и извилистая. Красная и разноцветная. В возрасте пяти лет в нем уже были видны не дюжие способности к организаторской деятельности. Вместо того, чтобы копать несчастный привозной песок в песочнице пластиковыми лопатками, отходы с завода, он предложил взять железные и пойти вскапывать огород его бабушки, что находился за его Сталинской трёхэтажкой. Идею оценили, конечно, далеко не все, например, обладатели красивых цветных формочек разнообразных форм: звезд, красных ведер, желтых кругов, но он уже тогда понял, что всех под своим началом обьединить не получится… Особенно тех, кто не ел грязи и не пил из лужи. Небольшой кучкой энтузиастов они из лучших побуждений вырвали все цветы на уже соседской клумбе Лениного дедушки. Так он выяснил ещё, что не всегда итоги деятельности бывают положительными, а для следущей авантюры интереса мало - людей надо подкупать. Деньги тогда были не ликвид, в ход шли листья с дерева, железные крышки пивных бутылок, цветное стекло, что гордо именовалось бриллиантами. А вообще, с Владимиром Ильичем Лениным у Славы были, мягко говоря, странные отношения. В шестом классе из-за высокого роста и хорошего зрения, несмотря на поставленную близорукость, из-за чего ему теперь приходилось щуриться, он вынужден был сидеть на последней парте. Ведь всегда были люди, которым всегда все нужно нужнее и вынь-положено. У них проезд бесплатный на любом виде транспорта, даже если это чья-то машина, честно взятая в кредит, и биополе на даче общее. Средней паршивости коммунисты, что рядом с партийный билетом, который при воцарении на Руси вновь монархии оказался по значимости меньше туалетной бумажки, хранили любовно рядом с пенсионным, подтверждающим инвалидность первой степени и орденом за Афганистан. С такими связывать себе дороже. Никогда не пугали Ильича так купающиеся в фонтанах в день ВДВ пьяные тунеядцы, сколько родители своих одноклассников и эти самые одноклассники… Наверное, тогда в его маленькую, из-за кривой стрижки залысенькую с одной стороны головку, уже приходили мысли о том, что эти бараны нуждаются в своём пастухе, но не предводителе, большем баране. Только он успел об этом подумать, зачем ему нужен этот Владимир Святой с его крещением… Для него был свят лишь один Владимир. И тот, как висящий прямо над его головой, великий портрет Владимира Ильича Ленина, покачнулся, оторвавшись от стены. В себя Слава, слава партии, пришёл уже лёжа в медпункте с огромной шишкой на затылке. Тогда он хоть и не знал о больших шишках геморроя, что одолевали не только голову, но в последствии радовался, что отделался только головой. Может, его в детстве часто роняли, может, сам падал, мать у него была на редкость не культяпистая и почти слепая, а отец порой кидал его ей, как горячую картошку, напевая гимн советского Союза. Они иногда спорили, пока их юный мучитель людей высокого морального и материального достатка спал, что первыми его словами будет: «Вы чего творите!» с картаво-шепелявым произношением, впрочем, учитывая, что тогда они читали воспоминания о Великом Вожде Народов ( когда о нем заходила речь ребёнком, Слава начинал неистово плакать ) не удивились бы продолжению: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». Может это, может, этот инцидент с портретом внёс свои коррективы, но с этого момента четырнадцатилетний Слава решил отложить своих солдатиков, больше не купаться с игрушечным корабликом в ванне, а взяться-таки за большую советскую энциклопедию. Белое море не сразу стало беломором, но… — Вань, есть такая тема… — начал энергично и зазывно Слава своему наиболее близкому другу и товарищу, что приехал к ним со Свердловской области. — я устроился заместо бабульки смотреть за музеем… — И ты к этому руку не приложил? Я под горшок ходил, а Раиса Рюриковна там сидела, — такое отчество дали ей из-за того, что она практически никого не пускала в залы, где хранилось хоть что-то связанное с древними князьями. И потому что она сидела рядом с указателем «От Рюрика до Мстислава Всеволодовича». — чего сделал? — Воду в коридоре разлил, она, конечно, не адмирал Макаров, в луже не потонула, но знатно… — Не продолжай. Слава на несколько секунд замолчал послушно. — Нет, ну, ты продолжай зачем ты это все удумал. — Там за стеклом стоит большой гипсовый бюст Ильича! Почти такой же, как у нас на площади! — Боже… — Колокола на трактора, не Бога, Ваня! Давай его по вечеру вынесем по-тихому… — Совсем с ума сошёл… — вздохнул Иван, кивая, что будет помнить о нем, как о почившем храбро. Он уже в тот момент, когда Ульянов его спрашивал о том, можно ли в четыре руки с главной площади города незаметно вывезти стокилограммовый каменный памятник, задумался… Но тогда от этого памятника отвалилась рука и угодила Славе прямо в ключицу, ее сломав, и снова отправила нерадивого борца за коммунизм в больницу. Более так благоговейно он на сочинения Троцкого не смотрел, обиделся дедушка Ленин. — Я не сумасшедший, я душевно больной! — ответил Слава и, гордо вздёрнув подбородок, удалился. Что уж приключилось, как это темное дело обстояло на самом деле, Ваня не ведал, когда нес к товарищу в больницу ( у него оказалось сломано несколько пальцев на ноге ) мандарины. — И понимаешь, я захожу, с чаем в руке, кроссвордом в другой руке… И стоит напротив меня вор. Вылитый Троцкий! И я его ка-а-ак клюшкой! — А откуда у тебя в руке взялась клюшка? — уточнил Ваня. Не то, что любопытно, его товарищ был сам склонен пиздеть, как Троцкий, но из интереса. — Так Рюриковна же, она забыла! — У тебя был кроссворд и чай в руке… — Так чай я в лицо вору плеснул, он оттого истошно закричал, да и уронил мне великого Владимира Ильича Ленина на ногу! И скрылся, пока я был в замешательстве! Вот был гипсовый вождь, а у меня теперь вот тоже, — он грустно посмотрел на свою ногу. — гипс… Только тот рассыпался, а меня это только ждёт! Выписали Славу, что после этого именовался не иначе, как «КПСС» только через несколько месяцев. За них он успел заметить, что за забором третьего дома от дороги в огороде лежит статуя Ильича… Правда не знал, гипсовая или каменная, хоть Бога и нет, но он тоже любит троицу и революцию! Он не он, если не попытается!