В этот раз

      Таками чувствует на затылке чужую ладонь — холодными пальцами Цуцуми проводит по загривку, перебирая чуть отросшие жёсткие волосы, и прижимается непривычно сильно. Другой рукой трогает чувствительные крылья у основания, выбирает одно и ощутимо треплет именно его. Дышит неровно ему куда-то между шеей и плечом, отчего по коже разносятся тепло и волна мурашек. Моментом мужчина замечает дрожащие ресницы.       — Что-то случилось, сенпай?       В ободряющем жесте он слегка улыбается голосом и кладёт руки ей на спину, приобнимая и внимая едва слышимому запаху духов. Спрашивает, зная: честно ему не ответят, возможно — вообще никак. Но его устроит, если под ухом раздастся выдох, напряжение под ладонями чуть ослабнет, и ворох чужих мыслей хоть немного поутихнет. Ему самому так спокойнее будет.       В этот раз выдоха не раздаётся, мышцы всё также сокращены, гул будто выходит за пределы черепной коробки, и чёткие слова из него заглушаются лишь их обилием. Наган заполняет до краёв лёгкие воздухом, неспециально мажет губами Таками по щеке и отстраняется, краем глаза мелькая до его двух, и снова разрывает зрительный контакт. У неё в глазах пугающе пусто.       Так было столько, сколько он её знает.       «О чём вы думаете?» — спросил Ястреб. Он тогда смотрел на неё дольше обычного, неосознанно, но заворожённо, и конечно она это замечала. На высоте разговаривать сложно — ветер бьёт в уши. Но едва ли в этом было дело её улыбнувшегося молчания. Ястреб у себя на губах ощутил горечь с привкусом железа от её тишины.       «Мой тебе совет, юноша: догадывайся сам. Поможет в будущем.»       Ястреб зелен совсем, но стадия «талант» его пока не подводила — принял к сведению, взял на вооружение.       Оружие быстро понадобилось, и пришлось сдерживать рвотные порывы, наводя острое перо целенаправленно в сердце. Сенпай смотрела всё также спокойно, во взгляде всё также ничего не менялось.       О чём ты думаешь? — всё-таки хочется знать. Но Ястреб будто вперёд догадки бежит, пугаясь мыслей.       Напоследок Леди кидает краткое «счастливо», оставляя Ястреба в полумраке пролёта стоять одного, и спускается по лестнице. До первого этажа эхом слышатся шаги, после — грохот двери и тишина. К носу подступает кафельная сырость, сердце падает куда-то в пустоту. На щеке горит подобие поцелуя.       В СМИ молчат, но на ушах фраза: Леди Наган пропала с экранов. Герои регулярно уходят в отставку — ничего необычного. Вот только в голове до сих пор эхом раздаётся звук невысокого каблука сапог, а перед глазами — её, пустые от усталости, с залитым водой угольком зрачка.       «А твои — горят всегда,» — сказала как-то в полной темноте. Она часто не спала ночью, Ястреб — тоже, сон чуткий. Обжигать друг друга дыханием и смазанными от пелены взглядами казалось прекрасным выходом, которому противиться — бессмысленно. Потом оказалось, что минус на минус даёт плюс. Не то чтобы сон стал спокойнее, но у Цуцуми он хотя бы появился.       Хотелось думать, что так будет всегда, но «обыкновение» приходит быстрее, чем хотелось. Конверт ужасающе прожигает глазницу, отпечатываясь на сетчатке.       «Вы хорошо поработали в этом месяце,» — слова заставляют неплотный завтрак полезть наружу, голос мерзкий. Ястреб неуверенно протягивает руку к завёрнутой бумаге, смотреть внутрь — ладони трясутся. «Там чуть больше обычного,» — от чужой улыбки передёргивает всё тело, вплоть до костей. «Её уже нет, вы должны понимать».