колыбельная лернейской гидре

в блёклой рыбе, в мёртвой зыби, в вечном доме немоты что-то плавает и бьется под воздействием воды. это маленький мешочек в тайне скрытый ото всех под давлением ужасным в пару сотен атмосфер. ничего он не боится, ничего не хочет он, только призрачно ютится под прозрачным плавником. стук – молчанье, стук – молчанье, слабый стук и сильный стук: уплыванье, приплыванье, повторяющийся круг. в подреберье у химеры кем-то спрятанный секрет апатично гонит воду бесконечно много лет. и никто – никто – из ныне населяющих наш век знать не знает о мешочке в эфемерном существе. но вот я – моргая слезы – знать не зная что к чему, очень тайно, очень тихо позавидовал ему. у меня – то горн, то флейта, то волынка, то тромбон то споет в своей пещере, то забьется мотыльком. у меня – рубина мякоть – друза, полная огня, череда упрямых камер, не смолкающих ни дня. что-то ропщет, что-то ноет, вдруг начнет ломиться в дверь не секрет и не мешочек, а зубастый странный зверь. он себя кусает сильно и других – бывает – чуть. он бредет куда-то в чащу, он совсем не знает путь. и сегодня – этой ночью – потому что не уснуть, фантазируя о рыбе, опустив ладонь на грудь, представляю, как мешочек, тайно скрытый ото всех под давлением ужасным в пару сотен атмосфер, в подреберье у химеры, в вечном доме немоты мерно плавает и бьется под воздействием воды.