колыбельная лернейской гидре

вот небо штормовое, вот трава, вот я лежу, раздвинув руки, походя на крест, угадывая миг, когда придёт вода, и это тело – этот крест – как будто съест. ты рядом; правда, ты уже лежишь не так – похожий на жучка, на ивовый венок, на букву «о», на теплый рот, на кавардак, похожий даже на латунное звено от выводка ключей, а может – от цепи. и, положив под голову себе ладонь, стараешься мой профиль как бы оценить в момент, когда он молча впитывает тон небес (озоновый фужер, почти колонь) и смотрит настежь, в удручающую глубь, в ту перспективу от невидимых колонн, какими небо опирается на луг. ты думаешь – интуитивно, может быть – что небо не щадит смотрящих во фрактал, что по его канве разбросаны шипы, и что оно больно́ до ветреных атак. что как начнется дождь – растительный покров из лежбища пространства обратится в шум. что капли будут холодить под кожей кровь, покинув навсегда небесную пращу. что вымочется ткань и будет тяжелей, и поползет змеей с замерзшего плеча. что дёрн, напившись, станет как желе, что надо будет объясняться и кричать, запутываться со смеху в прямых ногах, прикинувших куда бежать – туда, сюда, пока безумная небесная лохань не завершит процесс безумного суда. ты думаешь – ну что она – как странный бог, уперлась в этот мельхиоровый реликт? а между тем я поворачиваюсь в бок, не улыбаясь впрочем (хоть соблазн велик). да, будут молнии сверкать стальной иглой, да, будет мокрая трава, потом – роса. но это не сравнится с истинной такой: огни святого Эльма у тебя в глазах. таких предлунных, преднебесных, штормовых, и беспокойных, как бесхозные щенки. что я чуть-чуть, но всё-таки смеюсь, увы. и пальцами касаюсь бережно щеки.