Часть 1
17 января 2023 г. в 18:24
Раньше Вадиму часто говорили, что ненависть ослепляет. Что она лишает возможности думать и заставляет делать ужасные вещи. А Вадим раньше был идиотом. И Вадим в это не верил.
Вадим свою ненависть внимательно слушал, верой и правдой служил её слову и упорно разжигал её огонь год за годом. Она всегда была за него, как если бы стояла за спиной, всегда готовая защитить (так он, редкостный дурак, думал), как если бы внутри у него вместо рыси жила огненная тварь, спасавшая его ото всех врагов ценой его послушания. Она говорила ему: «Иди и убей». Вадим шёл и убивал. Она говорила: «Не церемонься, стреляй». Вадим не церемонился – стрелял. Она говорила: «Цель оправдывает методы». Вадим повторял эти слова перед Советом.
Ненависть говорила: «Убей Наследников».
«Но ведь они же совсем детёныши» - отвечал Вадим, первый и единственный раз воспротивившийся ей.
«Они – монстры, что хуже любых чудовищ» - рычала она.
Вадим верил ей. И он убивал. Ему не очень нравилось – неприятно было видеть последние взгляды и слышать предсмертные крики. Но ненависть успокаивала. Напоминала, какие же они все чудовища, убеждала, что не убей он – убили бы его, и весь Совет, и вообще всех анимоксов. И перед ней совесть – и без того очень редкая его гостья – стихала. А потом так вообще куда-то делась, но Вадима оно уже не интересовало.
Вадим уже не понимал, где кончается его ненависть, и где начинается он сам. Она больше не говорила ему ничего – она просто делала, то, что хотела его, Вадима, руками. Он не был против, Вадим вообще был своеобразным её продолжением. Она (или он, или они) пыталась убить Наследников. Она убивала невинных. Сотни невинных. Может даже тысячи. Она горела так ослепительно-оглушительно ярко, что Вадим даже не пытался ей противоречить, вообще никак. С одной стороны, знал: ненависть – друг, и зла не желает; с другой, понимал – не сможет он уже ничего с ней сделать. Понимаете это он заталкивал так глубоко в недра разума, как только мог.
Но столкнуться с ним Вадиму всё равно пришлось.
И это было хуже, чем самые ужасные моменты его жизни.
Наследнику. Детёнышу. Саймону свои последние слова.
- Не… не прощай… меня.
Ему не нужно прощать. Если простит (к чему бывают склонны детёныши) да если хоть перестанет ненавидеть – будет винить себя. И Шарлотту. Но себя больше.
Так что пусть не прощает.
Вадим закрыл глаза.
И подумал:
«Боги, если бы я мог всё изменить…»
***
Вадиму было холодно. Руки и ноги окоченели, пальцы уже давно потеряли чувствительность, а мороз, кажется, пронизывал его насквозь вместе с адской болью, да так сильно, что сердце едва ли не останавливалось. Так сильно, что огненная пелена, уже не один год пылавшая перед глазами, угасла. И Вадим увидел мир таким, каким он является. Он увидел, что снег белый-белый и как будто пушистый. Что небо ярко-синее, и в нём тихо светили первые звёзды. Он увидел побережье, где лежал уже давно – светло-серый камень скалы, голубовато-белую воду Охотского моря, а вдали – тёмно-зелёные верхушки сосен и елей. От этого вида (сильно ограниченного из-за невозможности встать) у Вадима просто захватило дух. Боль и холод отступили на второй план. Он захотел вздохнуть – не чтобы воздух попал в лёгкие и он мог выжить, просто чтобы почувствовать его. Вадим честно попытался сделать полный, глубокий вдох, но у него не вышло, и боль вернулась, да с утроенной силой. Это отчего-то не принесло особого дискомфорта, но стало немного обидно. Воздух такой прекрасный, а у него не было возможности даже насладиться его вкусом. Но даже боль вдруг показалась Вадиму чем-то прекрасным – ужасным, но прекрасным. Он погрузился в неё и попытался как можно чётче понять её ощущение. Но затем его взгляд привлекло движение. «Чайки» - подумал Вадим отрешённо-удивлённо. Он взором зацепился за стаю птиц, и они показались ему чем-то невероятным. Он вдруг почувствовал себя будто слепой, получивший возможность увидеть мир. Вернее то, как мир прекрасен. Момент, когда одна птица отделяется от стаи, чтобы пролететь прямо к нему, Вадим не упустил. Она приблизилась, и Вадим смог рассмотреть её крылья, фактуру перьев. Перед глазами начало противно расплываться, но Вадим не злился. Вообще не злился, каким-то краешком сознания удивился чувству безграничного спокойствия, сопровождающего его, и любовался. Право слово, не было для него сейчас существа красивее, чем птица. Вадим поймал себя на мысли, что тоже хочет себе крылья и перья. Может, не совсем такие – чаек он не особо любил – но крылья. И перья. Птица обернулась парнем – вернее, ещё детёнышем, а значит только мальчишкой – и он наклонился над Вадимом. Вадим его знал, он был уверен в этом, только понять не мог, кто он. Детёныш посмотрел ему в лицо – у него самого глаза были почти как небо. Только светлее. Он ничего не сказал, а Вадим смотрел на него и поразился тому, насколько же этот детёныш сильный. Почему-то ему показалось, что он был виноват перед детёнышем. Он попытался вспомнить, и у него получилось. - Сай… мон? – собственный голос хрипом вырвался из груди, а детёныш вдруг показался озлобленным. А ещё – отчаявшимся. - Ты проиграл, Вадим. – В голосе его – лёд и горечь, и Вадим снова поразился тому, насколько он оказался сильным. Сломанным, но сильным. Они молчали. Детёныш потому, что не знал, что хотел сказать, Вадим – потому что на время забытое прошлое не давало вымолвить и слова. Вадим вспомнил, как лгал. Вадим вспомнил, как убивал. Вадим вспомнил, как ненавидел. И Вадим понял – Наследники никогда не были чудовищами. Он был. Чувство вины накатило так резко и сильно, что было похоже на цунами. От спокойствия не осталось и следа. Вадим даже пожалел, что пару часов назад Шарлотта Рот лишь выкинула его со скалы, а не сожгла заживо. Он чувствовал кровь на своих руках, видел те полные страха и ненависти взгляды, слышал те отчаянные крики, чувствовал, как привычная ненависть возвращается – только теперь её холодные лапы сжимали его собственную шею. Вадим испугался того чудовища, каким являлся. Он с трудом вырвался из плена собственной памяти – и ненависти, обернувшейся против него – только чтобы сказать***
Он проснулся, и первая же его мысль была: «Так я же мёртв, нет?» Вадим распахнул глаза и увидел знакомый дощатый потолок. Взгляд его проскользил по глубоким царапинам, которые он сам оставил много лет назад, когда только научился превращать пальцы в когти и тренировался ими пользоваться, потом перешёл на маленькие, едва заметные голубоватые пятнышки – тоже его рук работа, но кто ж знал, что краска, которой он хотел разрисовать стены, так неудачно выскользнет из рук и расплещется по всей комнате? «Точно мёртв» - подумал Вадим, а иначе как он мог оказаться в месте, уничтоженном много лет назад? Ну разве что он сейчас лежал где-нибудь при смерти и ловил глюки. Но при смерти Вадим уже полежал, так что этот вариант отметался. Он глубоко вдохнул (и отметил про себя, что ничего у него не болит). Тут пахло так же, как парень и запомнил – сушёными травами, свежей выпечкой и старой меховой шубой, с которой Вадим часто «сражался» в детстве, представляя на её месте медведя. Он горько усмехнулся. Пусть это место и было сожжено почти два десятка лет назад – другого дома у Вадима не было, и вернуться сюда было… И хорошо и больно одновременно. Место навевало счастливые (и не очень, но об этом думать не хотелось) воспоминания. «А она здесь?» - пронеслось в голове, и Вадим резко сел, окидывая взглядом горницу. Если она тут… Вадим понимал, что такое попросту невозможно, но ведь и его дома уже давно не существовало, так почему бы и нет? Он не хотел признаваться себе, но в этот момент Вадим чувствовал себя так же, как когда был детёнышем и днями сидел в избе, ожидая, когда бабушка вернётся из города. Город был далеко, однако каждый раз, когда он начинал бояться, что его бросили, бабушка возвращалась. Он правда старался не вспоминать своё детство, но здесь – в месте, где оно прошло – воспоминания сами настигли его. И пусть только на миг, Вадим за это время пережил и страх, и почти детское разочарование. И в этот миг он позволил себе надеяться. Она ведь всегда возвращалась. И сейчас вернётся. Разумеется, нет. Она умерла, конечно, его бабушка не вернётся. По крайней мере, она сейчас явно в лучшем месте. Менее больно от этого понимания не стало. Но в горнице он всё же был не один. Женщина сидела за столом лицом к нему, а в её руках Вадим заметил полотно с непонятными узорами. Она недовольно осматривала их, не обращая на него внимания. Женщина выглядела странно – в старинном сарафане, тоже расшитом чудными узорами – тут и птицы, и звери, и какие-то совсем уже странные существа, и простые фигуры – и в кокошнике, каких Вадим даже в Гугле не видал, а лицо у неё было до странного идеальное, как у куклы. Он хотел окликнуть её, узнать, кто она вообще такая и что делает в его доме (раз уж он снов существует). Но не решился. Вадим молча сидел перед женщиной, пока та вертела полотно в руках. Что бы она там не пыталась разглядеть – у неё явно не получалось. Когда женщина подняла на него глаза, Вадим обомлел. Глаза у этой незнакомки были, будто две стекляшки, за которыми скрывалось что-то ужасно сильное. И это что-то смотрело на него, Вадима, так, будто знало о нём всё, но не сердилось. - Из всех моих созданий это – одно из худших. Женщина протянула полотно Вадиму, и тот смог рассмотреть беспорядочные красные и оранжевые всполохи на чёрной основе. А ещё - рысью морду с оскаленной пастью. Вадим с трудом подавил в себе желание отшатнуться от этого «создания». Слишком уж явно в нём читалась былая ненависть. - Что… Кто вы? – Пролепетал он первое, что пришло на ум. - Думаю, ты и сам скоро поймёшь. – Слегка улыбнувшись своими кукольными губами ответила она. И больше ничего не сказала. Вадим сначала ждал от неё объяснения, или ещё чего-нибудь. Но потом понял, что говорить никто ничего не собирался. Он снова посмотрел на полотно. Оно показалось ему омерзительным. Прямо как его жизнь. Или не совсем так. Это полотно и было его жизнью. Осознание этого факта оказалось внезапным, и не слишком приятным. Однако незнакомка издала нечто вроде смешка, стоило ему только сформировать это осознание в мысль. - Верно. – Сказала она. - Макошь? – Почти наугад выпалил Вадим имя богини Судьбы. Она засмеялась. Звук был такой, будто бы кто-то решил позвонить в колокольчик. - Угадал. Вадим посмотрел на неё – на богиню – со смесью страха и подобострастия. «Богиня» - подумал он: «Это богиня». Мысль в голове не укладывалась, и ощущение невозможного лишь усилилось, когда Макошь посмотрела на него (в этот раз серьёзно) и проговорила: - Ты хочешь его изменить? Она протянула Вадиму полотно – Боги, это его собственная жизнь! – и он понял, что именно Макошь имела ввиду. - Изменить… Свою жизнь? – Это было его последнее желание, если что так. – Да. Я хочу. Макошь кивнула ему. - Обычно смертным этого не дозволено, но твои узор повлиял на многие другие, а твоё раскаяние оказалось достаточно искренним, чтобы я могла тебе помочь. Но я должна тебя предупредить. Согласишься – потеряешь свою рысь. «Потеряю рысь?!» Вадим на секунду ужаснулся. Кто он без рыси? Останется ли он вообще анимоксом без неё? - Да, - ответила Макошь его мыслям – этого у тебя уже не отнять. К тому же… - Богиня прервалась, будто бы подбирая слова. – Тот, кто что-то отдал, в обмен может получить гораздо больше. «Останусь без рыси…» - мысль в голове тянулась, как мёд. Только не сладкий. Сначала Вадим абсолютно серьёзно хотел спросить, что будет, если он откажется. Но почти тут же он отмёл эту мысль – не для того тут богиня сидела, да и в любом случае… С рысью или без неё – он ведь всё равно не сможет отказаться от такого шанса. Он просто должен исправить всё, что натворил. Вадим посмотрел на свои руки. Они были чистые, но ощущение липкой горячей крови тихонько так позвякивало на затворках сознания, и избавиться от него не получалось. Вадим, если честно, и не особо хотел. Это его наказание – подумал он. А когда он был ещё совсем мелким, бабушка учила его – наказания нужно принимать, а тот, кто их избегает – трус и слабак. Вадим был тварь. Но не трус и не слабак. А ещё Вадим знал – иным путём ему эту кровь не смыть. Макошь протянула ему полотно. - Тебе будет достаточно разорвать его. Вадим посмотрел секунду на неё, потом на свои руки. И на полотно. Рысь скалилась ему, и он, больше не думая, одним движением разорвал полотно на две части.***
Как только полотно порвалось, мир вокруг Вадима рассыпался тысячами разноцветных нитей, и они закружились вокруг него, отчего Вадиму показалось, что он попал в калейдоскоп. Нити иногда складывались в моменты – моменты его жизни, с содроганием понял он. Вот тут его неудачная попытка убийства одного из Наследников, тут – смерть другого, дальше – то, как он вкалывает Саймону яд. Вадим стиснул зубы. Он чувствовал себя уродливым чудовищем – и, по сути, являлся им. Но мысль о том, что он может исправить всё, странным образом перестала приносить успокоение. Столько всего ужасного сделано им – как это вообще можно исправить? Калейдоскоп тем временем немного успокоился – теперь нити лениво ползали вокруг него, как змеи. Они медленно переплетались друг с другом, пока не застыли в образе его комнаты в казармах, там где он жил до становления Хранителем. Образ был какой-то бесцветный, заметил Вадим. Однако всё замерло, являя ему абсолютную неподвижность, такую, будто бы кто-то решил остановить время и вычерпать из мира немного цветов. В груди у Вадима что-то ярко загорелось. «Рысь» – понял он. Ярко-алый огонёк неподвижно висел у него в груди. «Я должен отдать свою рысь». Всё его существо было против, когда Вадим поднёс руку к этому огоньку. Он почти до безумия хотел остановить это, вернуться – куда? Да хоть в мир загробный – но не посмел отвести руку. Огонёк скользнул в раскрытую ладонь легко и бесшумно, но Вадима пробрал холодный пот, когда его ощущение исчезло. В груди стало холодно и пусто. Огонёк на его ладони вспыхнул пару раз, а затем слился с образом, сотканным из нитей. Он ожил. Теперь Вадим слышал шум дождя за окном и видел, как его капли ударяются о стекло. Чувствовал, как воздух тяжелеет, наполняясь жизнью и теплом. Только вот в груди до сих пор было холодно. - Вернулся… - поражённо выдохнул он. И тут же бросился к своему старому телефону, лежащему на тумбочке. Включил его и посмотрел дату. Потом сел на кровать. Облегчение в нём смешивалось со страхом и непониманием. Что ему вообще нужно сделать? Как избежать всех тех жертв, что были в его «прошлой жизни»? Может ли он вообще что-нибудь сделать? По его подсчётам, до убийства Эмилии Рот осталось чуть больше года.
